Дороже жизни. Почему современные подростки привязаны к своим смартфонам

Женщина рассказывает историю. В ее глазах искорки страха и серая пелена неизбывной вины.

— Дочка Лиза у меня самая обыкновенная — учится средне, ни плохо, ни хорошо, внешность у нее тоже обычная подростковая: немного прыщей, немного угловатости, рост средний, волосы русые, глаза серые, но ни лишнего веса, ни особенностей каких-то, за которые дразнят, ничего такого. Живем мы вдвоем, отца давно нет, где он, что с ним сейчас — не знаю, алименты не платит, мы с ним не были расписаны. Я работаю, конечно, и еще дома по вечерам подрабатываю, чтобы на все денег хватало. Отношения у нас с дочкой всегда были хорошими. Конечно, бывает, что иногда поругаемся, но потом всегда помиримся. Она мне про своих подружек рассказывала, кто в кого влюбился, про учителей, я ей — про работу, про детство, про отца: как мы познакомились, влюбились, как она родилась, а мы молодые были и как-то не сумели ужиться — и разбежались.

И вот Лиза мне постоянно говорит: «Мама, мне очень нужен хороший телефон». Я ей говорю, как, наверное, все родители сейчас говорят: «Дочка, ну чем твой нынешний-то плох? Он же звонит, в интернет выходит, и переписываться в нем можно, и в игры какие-то поиграть». Лиза, правда, играми не особенно увлекается — поиграет немного, и все. Больше видео смотрит, сама их снимает, посылает подружкам, потом обсуждает с ними по телефону.

И вот Лиза говорит мне, что это статус. Что у нее никаких особых талантов нет, а тут было бы хоть что-то, чему другие в классе позавидуют и внимание обратят. И что к тому же у нее есть идея одного видеопроекта, но с нынешним телефоном ничего не получится, качественный ролик на него не снимешь.

Я говорю: а хорошо ли это — хотеть, чтобы тебе завидовали?

Она говорит: нехорошо, но мне же все равно хочется, и я тебе об этом честно говорю, а не притворяюсь, как другие, что мне все равно, и не молчу.

Тут я подумала, что она, возможно, права. Но коллеги на работе говорят: не надо потакать, совсем тебе на шею сядет, как они все сейчас норовят.

Я и так думала, и эдак, не знала, с кем посоветоваться, а потом сама решила и сказала ей:

— Лиза, хорошо, мы во всем ужмемся на несколько месяцев, может, даже на год. Я решила, что куплю тебе этот супертелефон, но хочу, чтоб ты понимала, чего мне это стоит — я лишусь нескольких важных для меня вещей. И еще: ты должна понимать, что другого такого телефона мы себе позволить уже не можем. Если с ним что-то случится, ты его потеряешь или разобьешь, как два прежних, то телефоны у тебя будут только совсем дешевые.

Она закричала: ура, спасибо, ты самая лучшая мамочка на свете, конечно, я все понимаю и буду очень-очень осторожна! — и кинулась меня обнимать, чего у нас не случалось уже года два: как она взрослеть стала, так обнимашки и кончились.

Через полгода я накопила нужную сумму и купила телефон. Лиза просто светилась, когда первый раз его в школу понесла. Я ей так и сказала: Лиза, ты просто красавица сейчас — даже удивительно. А она мне говорит: это от счастья, мама.

Я подумала: как странно. А с другой стороны, ведь всегда так было, просто вместо телефонов были джинсы какие-нибудь или часы, или какая-то особая барби, или еще что-нибудь.

И счастья этого у нас было ровно пять месяцев. А потом Лиза телефон потеряла, или его у нее украли… — Тут голос женщины стал совсем тусклым, и даже мне стало как-то не по себе. — И, в общем… дочь совершила попытку суицида.

Ее забрали в больницу, там откачали, а мне сказали, что это не демонстративная попытка, как часто бывает у подростков, а она, кажется, действительно хотела умереть.

Потом ее перевели в психиатрическую больницу. И там мне врач, психолог или психиатр, сказала: вы что, не понимаете, что вы сделали? Вы жизнь своего единственного ребенка оценили ниже, чем какой-то там телефон! И что я не следила за ее личностным становлением и не понимала и не принимала Лизу как надо. Потом еще другая врач со мной беседовала и сказала так: попытка самоубийства, тем более не демонстративная, означает, что черта перейдена, и скорее всего, будут еще попытки – трудностей-то и разочарований в жизни хватает. Вот телефона-то, например, у нее так и нет. А если вы сейчас купите ей новый такой же, то она поймет, как можно своего добиваться, и будет и дальше так делать.

И я их всех так поняла, что у меня теперь куда ни кинь, всюду клин.

— Где теперь Лиза?

— Дома уже. Таблетки ей прописали на полгода. Иногда она ходит в психоневрологический диспансер, к специалисту, как бы разговаривать. И каждый раз, когда оттуда приходит, как будто еще дальше от меня.

— А в целом она как?

— Словно ватой набита.

— Вы с ней общаетесь?

— Почти нет. Только в быту. Она мне сказала: «Прости, мама, я была неправа, и это, конечно, нехорошо, что я так поступила. У меня еще долгая жизнь впереди, и ею нельзя разбрасываться. И я не имела права тебя так огорчать». Как будто наизусть заучила и вот — оттарабанила.

— А вы что?

— Я сказала, что я сама с ней чуть не умерла. Это и правда так. Но как нам с ней дальше-то жить? Старшая коллега на работе мне сказала: это все так серьезно, что вам сейчас надо помаленечку-потихонечку, день прошел, и слава богу. А потом, глядишь, молодость возьмет свое и все и затянется. Она, наверное, права, но я так почему-то не могу. Мне все время хочется как будто рвануться куда-то и что-то прорвать, выяснить, исправить… И еще все время вспоминаю слова тех психологов, что я оценила ее жизнь и как-то не так поняла и не приняла. И сердце болит, но к кардиологу не иду, думаю иногда: вот упаду сейчас, сдохну — и пускай. Тоже такое подростковое, я понимаю, но справиться не могу.

— Это называется «ятрогения», — сказала я.

— Ага, — кивнула женщина, — потом погуглю, что это такое. Но что мне делать-то? Телефон ей еще покупать? Я бы, честно, взяла кредит и купила — вдруг ее из этой ваты обратно вывернет? Но все в один голос говорят — нельзя! Что вы скажете?

Уважаемые читатели, здесь я предлагаю остановиться и вместе подумать над тремя вопросами:

1. Что предпринять в сложившихся обстоятельствах матери Лизы?
2. Чем может помочь семье психолог (помним: девочка после попытки суицида уже занимается со специалистом, работа которого, по мнению матери, отдаляет их с дочерью друг от друга. У самой же матери опыт общения со специалистом в психиатрической больнице негативный)?
3. Что такое вообще этот феномен «ценности мобильного телефона» в жизни современных подростков? Что он для них значит, какие функции выполняет? Как разумнее всего вести себя родителям при непосредственном контакте с этим феноменом в своей семейной и воспитательной практике?

Свои мнения присылайте, пожалуйста, по адресу: [email protected]