Иллюстрация: Veronchikchik

Как отклик на предыдущий материал пришло вот такое большое и интересное письмо.

«Здравствуйте, уважаемая Екатерина Вадимовна!

Пишет вам Рита из Латвии. У меня трое детей и уже есть обожаемый двухлетний внук.

Уже много лет я читаю ваши материалы на «Снобе» и слушаю ваши лекции. Они мне во многом помогли, спасибо вам за них.

Однако, простите, но ваш последний материал про «моего ребёнка обижают» вызвал у меня недоумение и даже лёгкое раздражение. Сначала вы приводите совершенно конкретные запросы конкретных родителей. “Да-да-да! — думаю я. — Это действительно проблема, и мне тоже важно всё это знать, ответы на все эти вопросы. Скорее — читать дальше”.

А дальше — утверждение, что правильных ответов быть не может, что я сама должна найти их где-то в глубине своей психики и чуть ли не организма. И ещё сколько-то пунктов такой же, достаточно невнятной теории.

Екатерина Вадимовна, но тема-то, которую вы подняли, действительно очень важная! Каждый родитель и почти каждый прародитель сталкивается с ней много раз в буквальном, практическом смысле. Вы — блестящий рассказчик, талантливый практик с огромным стажем работы. Не могли бы вы с присущим вам юмором и лаконизмом всё-таки как-нибудь ответить практически на вами же поставленный вопрос: “Что же конкретно делать родителю, если его ребёнка обижают другие дети?”

Вот вам для примера недавняя история из моей собственной жизни. Внуку два с половиной года. В очень большой песочнице на очень большой детской площадке мы с ним строим домик с башенкой, вокруг сажаем веточки — садик. Девочка лет пяти недалеко от нас лепит ряды куличиков. Ещё кто-то что-то строит. Прибегает мальчик лет трёх-четырёх, со смехом пробегает по нашему домику и садику, давит куличики девочки, ещё что-то рушит и быстро убегает к качелям. Мой внук плачет, девочка с куличиками — крепится. Кто-то ещё уходит из песочницы. Я говорю внуку: не плачь, сейчас мы ещё лучше построим. Мы строим, он успокаивается. Девочка с формочками неподалёку от нас разровняла площадку и выстраивает на ней новый ряд куличиков. И вдруг она выпрямляется и смотрит тревожно. Я смотрю туда же и вижу: тот ребёнок бежит к нам опять. И опять, смеясь, наступает на её куличики! Кидается к нашему домику, внук, понимая происходящее, уже готов зареветь, но тут я ловлю того ребёнка за руку, встряхиваю и говорю: “Не смей! Нельзя! Построй своё, и тогда рушь! А наше — нет!” Он начинает визжать на высокой ноте, и откуда-то немедленно прибегает женщина — мать или няня, я не уверена, — и начинает орать: “Что происходит?! Почему вы его схватили?! Как вы смеете?” Я как могу объясняю. Разумеется, отпускаю мальчика. Он злобно топчет ногами наш домик и замахивается на меня рукой. Женщина его не останавливает. Три ребёнка (включая девочку) синхронно рыдают в голос. “Вы могли сказать ему! Вы не смеете его трогать!” — орёт предположительная мать разрушителя. “Словами? Ну что ж, пожалуйста. Ты — маленький избалованный говнюк!” — говорю я мальчику, игнорирую женщину и увожу внука с площадки.

И вот: правильно ли я поступила? Или всё-таки действительно изначально, независимо от результата, нужно было говорить только словами, как советует современная педагогика и психология? Я сама сомневаюсь и много думала об этом случае.

Причём, заметьте: здесь я всё происходившее, от начала до конца, видела своими глазами и могу судить достаточно объективно. А если обиды и разборки — только в пересказе? Глазами детей?

Заранее — очень благодарю за ваш возможный ответ от своего имени, имени моей старшей дочери (она тоже читает ваши материалы и слушает лекции) и всего нашего мамско-бабушкинского круга.

С уважением, Маргарита»*.

***

Что ж, приходится признать, что теория — действительно не самая сильная моя сторона.

Попробуем сегодня о практике.

Первое практическое уже затронула в конце письма сама Маргарита. Мы (родители или прародители) крайне редко бываем свидетелями обид между сверстниками от начала и до конца ситуации. Даже если младшеклассники на перемене в коридоре уже вполне себе очевидно дерутся и учительница, допустим, их разняла, то дальше оба участника драки, а также два свидетеля с разных сторон (друг одного мальчишки и друг другого) расскажут любому желающему разобраться четыре разные истории. И кто обидчик и кого обидели, и кто первый начал, и кто нападал, а кто только защищался, и что было предпринято каждым из четверых до начала драки — все в них будет выглядеть по-разному.

Почему так? Это просто свойство человеческой психики. Мы — рассказчики историй. И в каждой из историй склонны приукрашивать себя. Нет и никогда не было объективных мемуаров. Об этом родителям надо помнить. И когда многие из них пафосно заявляют: «Как хотите, но я верю моему ребенку!» — это в случае обид между сверстниками чаще всего просто пустое заявление, так как и сам ребенок вполне себе верит в то, что «тот, противный, сам первый начал, и чего он вообще тут стоял, да еще и кажется смеялся — наверняка надо мной…»

В нынешних обстоятельствах это еще усилено сознательным со стороны общества и родителей центрированием детей на самих себе (подробнее об этом в моем материале «Мир глазами Чебурашки») и их тотальным неумением поставить себя на место другого.

Значит, с самого начала считаем: если вы не были свидетелями конфликта, то «я сейчас расспрошу своего ребёнка и всё пойму» — это очень сильно так себе идея.

Хотя расспросить, конечно, всё равно надо. Попросите ребёнка описывать происходящее именно как «описание картинки» — не знаю, как сейчас, но раньше этому учили уже в старших группах детского сада: вот тут стоял он, тут я, тут у окна Маша и Света, тут лежал мой ранец. Света сказала: … Маша засмеялась. Я сказал …

Эта практика объективизации происходившего, если превратится в условный рефлекс, на самом деле очень полезна и в дальнейшем не раз поможет разбираться в разных жизненных событиях и самому вашему ребёнку. Сначала увидеть максимально подробно — и только потом оценить и сделать какие-то выводы.

Очень удобная практика для родителя в значимых случаях: попросить ребёнка рассказать об одном и том же три раза с некоторыми временными промежутками и оценить степень совпадения. Вы при этом задаёте вопросы о диспозиции и отсекаете все проекции и оценочные суждения:

●     Вася сказал только это? Больше ничего? Нет, ты не знаешь, что он подумал и что собирался делать. А где он стоял? В дверях? В трёх метрах от тебя?

●     У меня на приёме дети часто прямо подряд три раза рассказывают абсолютно разное об одном и том же событии — и они сами, и родители очень этому удивляются и на глазах меняют свои представления о структуре реальности.

Дальше практическое обычно звучит как «огласите весь список».

Ваш ребёнок в любом случае попал в затруднительную ситуацию: есть связанные со сверстником (сверстниками) обстоятельства, с которыми он пока не может справиться сам. Общих решений три, и они строго соответствуют биологическому (беги-замри-сражайся):

1) Вы забираете ребёнка из обстоятельств (из группы садика, из класса школы, запрещаете ему ходить на участок к соседу по даче, который его регулярно обижает).

С моей точки зрения, это безусловный выбор в том случае, если есть доказанная травля вашего ребёнка сплочённой постоянной группой (ребёнка попробовали на групповую роль «козла отпущения», и он поддался). Хватаем, забираем и лишь потом разбираемся, как и почему это произошло. Во всех остальных случаях вариант побега по поводу «противных детей» кажется мне сомнительным. А если и в другом месте оно повторится? Противные дети есть везде.

2) Вы ребёнка не забираете, сообщаете ему об этом: я работаю, и ты будешь в обозримом будущем ходить в эту группу детского садика (в этот класс) с этим Серёжей. И даёте ребёнку советы по типу «не обращай внимания, в конце концов ему надоест». А также вполне дружелюбно просите воспитательницу или учительницу «понаблюдать», «разобраться, если что», «дать им с Серёжей общее задание» и т. д.

Это имеет смысл в случае, если у вашего ребёнка сангвинический или флегматический темперамент, достаточно устойчивая нервная система и низкий уровень собственной агрессивности. А также в случае, если он вообще-то считает (считал) Серёжу своим приятелем, сам к нему тянется и то и дело с ним «мирится» до следующей обиды.

3) И наконец третий вариант — активные действия. Причём это совершенно не обязательно сразу — «бей на опережение» и всякое такое. Здесь именно список возможного. Ребёнку сначала констатируем: «остаемся тут», а потом — «составим план и будем действовать».

Пример того, что можно сделать при наличии в старшей группе детского сада агрессивного, драчливого, лихого и не особо умного Сережи:

●      Серёжу можно подкупить — он любит жевательные конфеты. Аккуратно, по конфетке в день, может, потом и не понадобятся.

●      Серёжу можно запугать собственной ответной лихой агрессивностью.

●      Можно объединиться с ещё одним обиженным (Серёжа обижает многих) и выступить против него объединёнными силами.

●      Можно призвать на помощь воспитательницу и, чуть Серёжа чего устроит, бежать на него ябедничать.

●      Можно подружиться с Серёжей, сумев привлечь его своими интересными личными качествами (например, умением шевелить ушами) или готовностью играть в предложенные им игры.

●      Можно попытаться создать собственный центр силы (сделавшись лидером группы), против которой Серёжа будет бессилен.

Наверняка я не всё назвала, но и перечисленное — уже много возможностей. Все они обсуждаются с ребёнком, и ребёнок выбирает: что именно он будет делать для начала. Вы предоставляете ему возможности (например, покупаете конфеты, покупаете боксерскую грушу или устраиваете вечеринку), а потом заинтересованно обсуждаете происходящее, успехи и неудачи, а также достигнутые промежуточные результаты.

Также вы должны решить и проинформировать ребёнка, если действовать будете вы сами:

●      я поговорю с Серёжей.

●      Я поговорю с Серёжиным отцом.

●      Мы поедем с Серёжей и его семьей на пикник, в надежде подружиться семьями.

●      Я подаю в суд на Серёжиных родителей (пишу заявление директору садика).

Вот здесь я очень прошу вас прислушиваться к словам ребёнка (даже очень маленького) — если он в ответ на ваше информирование просит: «Мама (папа), пожалуйста, не надо ничего делать, я сам», — пожалуйста, услышьте его!

По моим наблюдениям, даже из десяти детей, которых группа уже пробовала на «козла отпущения», приблизительно восьмерым удаётся отбиться самостоятельно и взять другую групповую роль. А ребёнок, который от такого отбился сам, становится чуть не порядок сильнее и увереннее в своих силах и возможностях.

А в случаях с «просто Серёжей» неуклюжие родительские действия и вовсе могут перекрыть кислород и возможным «детским» решениям этого частного вопроса, и (на перспективу) разворачиванию необходимых ребёнку адаптационных программ.

И напоследок о непосредственных действиях родителей по отношению к чужому ребёнку. Я — за чёткую и понятную обратную связь: «Вот как я это вижу. Вот чего не позволю. Вот что я буду делать». Без истерик и оскорблений. Обратная связь, на мой взгляд, должна даваться и самому ребёнку, и его родителю. В современном обществе это дискуссионно, но моя позиция — вот такая. На самом деле я приблизительно об этом уже писала на «Снобе» несколько лет назад.

* Письмо приводится в сокращенном варианте.