Иллюстрация: Veronchikchik

— Все взрослые презирают всех детей! — решительно сказал он и тряхнул романтически вьющейся, но жидковатой челкой. 

Помолчал и добавил:

— Они, конечно, никогда в этом не признаются.

Я сразу задумалась: несомненно относясь к категории взрослых, презираю ли я всех детей? Крайне удивилась, не найдя сразу ответа и с интересом взглянула на своего визави.

В облике юноши, сидящего напротив меня, не было совершенно ничего утонченного. Невысокий, полноватый, с круглыми щеками и следами прыщей на них, курносый, вьющиеся волосы кажутся слегка влажными. Однако посреди всего этого — небольшие, темные, умные глаза с острым взглядом.

Тут я кстати вспомнила, что шекспировский Гамлет был «тучен и одышлив», и осторожно сказала:

— Это сильное заявление. Я всегда полагала, что большинство взрослых детей все-таки любят. Особенно, конечно, своих…

— Разумеется, любят, — он согласно и энергично кивнул головой. — И готовы ради своих детей на многое, да и чужому ребенку, если придется, скорее всего, помогут. Но это совершенно не мешает им их же одновременно и презирать.

— Поясни, — попросила я. — Желательно развернуто.

— Наш вид взрослеет в 12 лет, — сказал он. — Так?

— Видишь ли, это было пятьдесят тысяч лет назад, во время последнего оледенения, когда условия жизни были предельно суровыми, каждый член племени был на счету и должен был приносить максимальную пользу, — я очень старалась быть осторожной и не спугнуть. Мне нравятся думающие подростки. Они сейчас редки (как и действующие подростки), их надо беречь. Несравнимо чаще теперь встречается разновидность «подросток, страдающий от непонимания» — довольно унылые создания, если честно. 

— Да, конечно, в то время все было другим, — согласился юноша. — Но генетически вид не изменился же, я мог бы жениться на кроманьонке и получить плодовитое потомство. Значит, изначально мы это можем, не так ли?

— Со времен племен охотников и собирателей очень изменился объем информации, который нужен, чтобы перейти к взрослой жизни, — аргументировала я.

— Бросьте! — он отмел мои возражения. — Юный охотник и собиратель, чтобы выжить, должен был знать много всего, избегать опасностей, определять растения, повадки животных, птиц и насекомых и с первых лет жизни действовать самостоятельно. У наших предков даже мозг был по объему больше нашего. А что у нас за жизненно важная такая информация? На какую кнопку нажать? 

— Неизмеримо усложнилось само общество.

— Так и есть. Как заплатить налоги. Как заполнить нужную графу. Как воспользоваться электронным кошельком и доставкой продуктов. Но этому, наверное, можно обучить даже шимпанзе. А кто из современных взрослых сможет несколько лет прожить в северном лесу, без железа и электричества?

Он говорил вдохновенно и стал казаться мне даже красивым. Я снова вспомнила Гамлета.

— Но ты говорил о презрении взрослых к детям, — напомнила я.

— Взрослые проецируют на детей собственную неполноценность и презирают ее в них, — отчеканил он. — И они не дают им взрослеть. И это воспроизводится.

— Как они это делают?

— Отдают сначала в ясли, потом в детский сад, потом в школу, потом в институт, потом в другой институт, потом в аспирантуру (все это считается престижным) — группами, как в камеру хранения. Закидывают ненужной информацией: новости, реклама, множество различных секций и кружков. Какое у тебя хобби? Каждый школьный предмет важен. Мозг просто не справляется, задыхается, не может выделить нужное именно ему. У него в программе: в двенадцать лет я взрослый и начинаю приносить пользу племени. А как на самом деле? Именно в двенадцать многие отказываются от всех кружков, скатывается школьная успеваемость, вы же знаете? Сейчас говорят: это переходный возраст, а я не согласен. Это просто мозг требует свое, природное — взрослость. Ему говорят: ничего, наймем репетиторов и свозим на море. Мозг начинает буксовать. Потом лечат таблетками. Они помогают. Потом никто ничего больше не требует, так дальше и живут. Мой отец…

«О, вот оно!» — поняла я и быстро попросила: 

— Расскажи!

— У нас в семье один взрослый человек — бабушка, — сообщил он. — Ну и я — пытаюсь. Мой отец, бабушкин сын, она его растила вундеркиндом: математическая школа, музыкальная школа, а в 12 лет он увлекся электронной музыкой, потом почти перестал учиться, хотел перевестись в обычную школу и даже пару раз играл на скрипке в переходе. Бабушка сказала: нет, ты просто не понимаешь своего счастья, а может — заболел. Мы тебя полечим и вылечим. Так все и получилось, как она сказала. Он окончил ту школу, институт, теперь программист, работает в хорошей фирме, зарабатывает. А остальное время ест и играет на компьютере в две игры.

— А твоя мама? Отец же как-то на ней женился?

— Бабушка его заставила. Он не очень хотел. Но они меня тогда уже зачали, как я понимаю, и бабушка решила. Папа с мамой вместе в институте учились.

— Твоя мама тоже программист?

— Да, по образованию, но она работает администратором в салоне красоты. И тоже невзрослая. У нее от ее мамы программа была: быть такой девочкой-девочкой, а потом выйти замуж и заниматься собой и ребенком. Не буду спорить, у нее все получилось. Она со мной в детстве занималась по книжкам, где нужно было всякое обводить и раскрашивать, пока я не отказался. Теперь она ходит на процедуры, сидит на диете, омолаживается и говорит с подружками по ватсапу такими словами, которые я не понимаю.

— Есть такая гипотеза, — подумав, сказала я. — Что человек, который еще не взрослый, может дольше и эффективнее учиться новому. А взрослое животное уже навсегда остается с имеющимся набором хорошо усвоенных навыков и теряет способность приспосабливаться. Поэтому обществу, живущему в быстро меняющемся мире, выгодно растягивать детство.

— Вы в это верите? — строго глядя на меня, спросил он.

— Нет, — честно ответила я. — Я зоолог. И я своими глазами видела, как абсолютно новому паттерну поведения обучился даже старый палочник — это такое насекомое.

— Я знаю, — сказал он. — Смотрел про них фильм, как они маскируются.

— Ты — взрослый? — спросила я.

— Да, — спокойно ответил он. — Я направленно учился и теперь всегда сумею добыть пропитание в лесу. Я уже два раза пробовал, у меня все получается. Разумеется, мне еще много всего надо освоить, но у меня есть время.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, скоро будет шестнадцать.

— Чем ты собираешься заниматься после завершения образования?

— Я хотел бы стать исследователем. Если получится и если потяну. Я на самом деле мало знаю о своих мозгах. Школьные оценки не кажутся мне достоверным показателем.

— На мой взгляд, пока крой твоих мозгов вполне соответствует твоим устремлениям.

— Ваши бы слова да богу в уши.

Архаическое выражение напомнило мне о старшем поколении семьи.

— А что говорит бабушка? Какие у вас с ней отношения?

— Нормальные, но иногда она злится, что я не поддаюсь. Она говорит, что я похож на ее деда. Его в 1930 году при советской власти раскулачили, а потом он в Казахстане работал каким-то железнодорожным начальником. Она показывала фотографию — действительно, внешне мы похожи.

— Если ты взрослый, то твой первый тезис к тебе тоже относится? — я решила сыграть в перевертыши.

— Какой тезис? — он ожидаемо поймался.

— Ты, взрослый, презираешь всех детей?

— Получается, да… — задумчиво протянул он.

— Это тяжело? — я, разумеется, подумала про его родителей. 

— Терпимо.

— После окончания несуществующего с твоей точки зрения переходного периода все станет слегка по-другому, — пообещала я ему.

— Посмотрим, — он лукаво улыбнулся и поблагодарил: — Спасибо, что выслушали. Я читал много вашего и слушал, было интересно познакомиться лично.

— Мне тоже, — искренне ответила я.

Уважаемые читатели «Сноба», если у вас есть какие-нибудь соображения или наблюдения об особенностях и сложностях взросления в современном мире, которыми вы готовы поделиться с другими читателями, мы будем очень рады. Пишите нам по адресу: [email protected]