Поскольку эта колонка жила тихой подколодной жизнью в течение предыдущих двух месяцев, данная депеша (шестая по счету) станет, скорее всего, первой, которую вы увидите. Иначе говоря, хозяин сидел за накрытым столом и разглагольствовал в пустоту; первые гости застают его посередине тирады о, допустим, мировом заговоре Иллюминати. Каким образом о нем зашла речь, увы, уже не узнать. Но по крайней мере прибытие аудитории меняет картину в пользу говорящего. Теперь он не душевнобольной, а просто... увлекающаяся личность.

Итак, краткое содержание предыдущих серий: я живу в Нью-Йорке, работаю в одноименном журнале, и провел осень за попытками избрать Обаму и напечатать роман. Первое, к моему все еще не вполне прошедшему шоку, удалось. Со вторым посложнее. Финансовый кризис ударил по издательскому делу так быстро и мощно, что вчера, к примеру, огромный дом Houghton Mifflin впервые за свою историю заморозил приобретение новых произведений - и не будет рассматривать новых авторов вообще. Я, кажется, проскользнул под падающей створкой а-ля Индиана Джонс. Валун за спиной, впрочем, никуда не делся и только набирает обороты.

Тем не менее некая эйфория, конечно, остается и иногда принимает причудливые формы. Недавно в припадке тщеславия я умудрился вступить в общество под названием Associated Literary Society. Два из трех слов мне нравились, третье интриговало. О существовании общества я узнал из пресс-релиза о неких тайных чтениях в частном особняке - недостаточно тайных и недостаточно частном, разумеется, чтобы обойтись без пресс-релиза. Среди чтецов были автор «Костров амбиций» Том Вульф (Tom Wolfe) и главред Vanity Fair Грейдон Картер (Graydon Carter); задним числом в этом просматривается недвусмысленное предупреждение свыше.

«Мы верим, - гласила хартия общества, - что великая литература заслуживает исключительной аудитории. Наши чтения, премьеры и салоны сводят вместе старые и новые таланты». То, что меня пригласили в этот литературный рай в качестве репортера, странным образом казалось более обидным, чем если бы не пригласили вообще. «Репортера? Да я... да у меня... да...» Продолжения этой фразе не было, но повисшая ментальная пауза оказалась именно тем моментом, когда обыватель в панике раскрывает кошелек. (И не смотрите на меня так. Вы тоже хоть раз что-то да купили, чтобы доказать высокомерному клерку, что не просто шатаетесь по магазину).

Членство стоило дороже, чем подписка на «Сноб», но дешевле, чем подержанный грузовик. На следующий организованный обществом вечер - премьеру фильма с чрезвычайно подходящим названием «Чтец» (The Reader) - я прибыл на свежекупленных правах юного таланта, готовый к блестящей пикировке на равных с нобелевскими и пулитцеровскими лауреатами.

Фильм оказался мрачнейшей аллегорией о послевоенных изломах немецкой национальной психики. Членов литературного общества это не смутило: от просмотра все как-то очень быстро перешли к шампанскому. «Уж извините, - хихикнула президент Брук Гэн (Brooke Gehan) фотографу из бюро светской хроники, пока тот щелкал камерой в сантиметрах от ее декольте, - это платье не очень в тему ко Второй мировой, но что тут поделаешь!»

За шампанским последовал обед для членов общества - без гостей; несколько пар неловко расстались. На белом заднике продолжали крутиться кадры из фильма, каким-то образом не отбивая ни у кого аппетита. Между салатом и барашком я начал осторожно интересоваться у соседей по столу, чем они занимаются. Финансист, фотомодель, частный инвестор, пресс-секретарь генпрокурора штата Нью-Йорк. Неплохо, но беседа не клеилась. Я, как сказал бы Сергей Брин, расширил условия поиска. С помощью знающей весь город в лицо знакомой репортерши (ха! создание низшего порядка!) за соседними столами были опознаны: Дженнифер Миссони, дочь модельеров Миссони (Missoni); Эван Юрман, сын ювелира Юрмана (Yurman); а также светские лев и львица без выдающихся родословных, но с отличными именами - Кристиан Лалиберте (Kristian Laliberte) и Фабиола Беракаса (Fabiola Beracasa). На экране беззвучно рыдала раскаявшаяся фашистка.

После долгого поиска я наконец узнал в невеселого вида брюнетке средних лет настоящую живую писательницу: Франсин Проуз (Francine Prose), от имени которой, собственно, и были разосланы приглашения на премьеру.

- Тут написано, вы организовали этот вечер, - сказал я. - Поздравляю.

- Да какое там, - сказала Проуз. - Я просто согласилась прийти. Прихожу, а меня записали в организаторы.

Мы посмотрели друг на друга, и в моем одуревшем от комбинации фашистов, моэ-шандона и фабиол беракас мозгу наконец забрезжило подобие понимания. Associated Literary Society состояло из тех же двух-трех сотен скучающих богатых юношей и девушек, из которых состоят все подобные манхэттенские общества. Просто это еще и заманивало на свои вечера писателей - в качестве статистов, поднимающих престиж вечера. Проуз и даже в какой-то степени я играли здесь декоративную роль - ту же, что обеззвученный фильм на заднике. Под нас лучше пилось.

- А вы-то чем занимаетесь? - спросила из вежливости Проуз, глядя поверх моего плеча на убегающего друга.

- Репортер.

P.S. Название общества изменено на одно слово, фамилия президента - на одну букву. Все-таки членские взносы внесены на год вперед, а в этом городе у всех заведены Google Alerts на собственное имя. Что, кстати, хорошая тема для отдельной колонки.