Лиза Янковская — о главной роли в фильме «Ника»
16 июня в онлайн-кинотеатре Okko выходит фильм «Ника» — дебют режиссера Василисы Кузьминой. Это история о вундеркинде-поэтессе Нике Турбиной, которая в 11 лет получила «Золотого льва» (такая же награда была, например, у Анны Ахматовой), а в 27 — при невыясненных обстоятельствах сорвалась с подоконника. «Сноб» поговорил с Лизой Янковской, сыгравшей повзрослевшую Нику, которая пытается найти себе место в изменившемся мире
Что сложнее: играть вымышленного персонажа, образ которого приходится перепридумывать, или реального человека?
Работая над ролью Ники, я чувствовала огромную ответственность: важно было не столько стать похожей на нее или «снять» какие-то вещи, сколько отнестись к чужой жизни бережно. Речи о стопроцентном байопике не шло изначально — в фильме есть место художественному вымыслу, а время как бы спрессовано: много чего, что в реальной жизни происходило в разные годы, в кино мы «воткнули» в один.
Несмотря на популярность Турбиной, кто-то, наверняка, узнает о ней из нашего фильма — в этом смысле ответственность еще больше. За время съемок я действительно полюбила Нику, она очень близка мне как человек. Поняла это, когда читала ее совершенно фантастические дневники, которые она писала, уже будучи взрослой.
О чем эта история для вас?
Не хочется говорить какие-то громкие слова, но вообще это история о поиске смыслов, о попытке понять, зачем ты нужен. Ника рассказывала, что в детстве слышала голоса: кто-то нашептывал ей стихи. Потом Ника выросла и «разговаривать» с ней перестали. А услышать голос снова было необходимо.
Для меня эта история не о том, как человек не может справиться с популярностью или славой, Нику в детстве мы вообще не показываем. И когда кто-то из героев обращается к ней, уже взрослой: «О, это ты та Ника Турбина, которая поэт», ей стыдно. Потому что она, как ей кажется, достигла творческой вершины. Вопрос, с которым она обращается к голосу, который когда-то слышала, звучит для меня так: что я тут делаю, если сделала уже все? Юнг писал, что именно детские травмы «организовывают» гения. Важная мысль, над которой хочется поразмышлять.
Вы как-то проецируете на свою жизнь происходящее с персонажем?
Проецировала ровно настолько, насколько это нужно было для работы над ролью. Когда мне задают такие вопросы, почему-то никогда не хочется отвечать: кажется, это не особо важно. Конечно, личные проблемы у меня были и есть, как у всех. Но я не гений.
В фильме есть сцена, в которой Ника узнает страшную подробность своей биографии, а потом выясняется, что однажды она уже о ней узнала, но постаралась забыть, чтобы сохранить психику. Режиссер Василиса Кузьмина считает, что этот эпизод рассказывает о том, что все мы испытываем с 24 февраля. Вы так же об этом думаете?
Да. Заложенные в кино смыслы могут в итоге раскрыться или нет, но действительно важные вылезают сами собой, их подсвечивает контекст. Как всегда, это вышло случайно: снимали фильм мы в прошлом году.
Мысль Василисы мне очень понравилась. Не знаю, получилась ли Ника героем нашего времени — тут я не могу быть объективной, — но параллель напрашивается сама собой.
В фильме показано сложное для страны время, начало двухтысячных. Моя героиня как бы олицетворяет собой все «уходящее», чему в новом государстве места не нашлось. Конечно, сравнивать сами события не стоит, но ощущения, которые переживают люди тогда и сейчас, во многом созвучны.
Вы нашли для себя способ как-то с этими чувствами справиться?
Точного рецепта у меня, конечно, нет. Каждый день молюсь и спрашиваю себя, как быть.
История Ники Турбиной — это во многом рассказ о прошлом: о стране, которая перестает существовать, о славе, которой больше нет и не будет. Многие сейчас черпают силы именно в прошлом. А вы?
Я нет. Живу надеждой на будущее.
Насколько для вас было важно точно отобразить эпоху в фильме?
Мы делали историю о конкретном человеке — без атрибутов времени рассказать о нем не получилось бы. Чтобы прочувствовать время, слушали кучу музыки, я сделала себе плейлист из песен топ-чартов двухтысячных: «Иванушки», Бритни Спирс, то, что мне нравилось в детстве.
Отдельно стоит сказать о нашем фантастическом художнике Маше Славиной. Когда мы увидели павильон, в котором была воссоздана квартира, стояли с открытыми ртами — рассматривали предметы: «О, у меня такой же ковер был», «А у меня точь-в-точь эта пепельница». Перегружать фильм «приметами времени» тоже не хотелось, это бы выглядело искусственно: поэтому, например, у нас нет как такового политического контекста.
