«Лекция о ничто» — моноспектакль великого Роберта Уилсона: что вы пропустили и что посмотреть взамен
В 70-х Роберт «Боб» Уилсон был чуть ли не главным героем театрального авангарда. Он окончательно освободил театр от обязанности рассказывать истории. Он же доказал, что форма, цвет и свет на сцене самоценны и не должны обслуживать человека. Наконец, он поменял подход ко времени, заставив актеров и предметы двигаться очень-очень медленно.
Еще важно сказать, что Боб — универсальный художник, и театром его работа не ограничивается: он рисует, строит инсталляции, разрабатывает мебель, оформляет выставки и снимает видеопортреты знаменитостей (вот это, например, Стив Бушеми в образе мясника).
Сейчас 77-летний режиссер по-прежнему высоко котируется, театры и фестивали по всему миру хотят видеть его фамилию в афише, но в сегодняшний условный авангард его мало кто запишет. Не только потому, что самые интересные современные спектакли вообще перестают быть похожими на театр (а хрестоматийные постановки Уилсона, бесспорно, были театром — странным, но театром). Просто со временем сам режиссер все чаще стал делать вещи не менее талантливые, но более комфортные для зрителя.
Скажем, его первая оригинальная работа для России, «Сказки Пушкина» в московском Театре наций, — изобретательное, перфекционистское и на сто процентов демократичное зрелище: песни, сказочные домики, костюмы зверей — и никаких экстремальных длиннот.
Включив в программу спектакль 2012 года «Лекция о ничто», фестиваль «Территория» напомнил, что вообще-то бывает и другой Боб Уилсон — тот, который бросает зрителю вызов. Смотреть «Лекцию» тяжело, хотя идет она всего час десять, на 20 минут короче обычной лекции в институте. Но копаться в ней после просмотра — безумно интересно.
Что это за текст
Автор «Лекции о ничто» — авангардный композитор Джон Кейдж, тот самый, который написал «тихую» пьесу «4’33’’». 4 минуты и 33 секунды музыканты не извлекают ни звука. Это не значит, что пьеса состоит из тишины: по задумке Кейджа, она включает в себя все случайные шумы — а они неизбежно будут, где бы вы ни находились.
«Лекцию о ничто» Кейдж впервые прочитал в 1949 году в Нью-Йорке. Композитор рассуждал о том, что такое структура, признавался в любви к интервалам и шумам, а попутно раскрывал устройство текста. В нем, дескать, пять больших частей, в каждой части пять разделов, а прямо сейчас мы на таком-то разделе такой-то части.
Разумеется, выступление Кейджа — больше музыкальное сочинение, чем лекция. В строгом смысле это вообще никакая не лекция, потому что вычленить из нее основные тезисы довольно проблематично. «Медленно, по ходу разговора, мы движемся в никуда», — не уставал напоминать лектор.
«Лекцию о ничто» часто исполняют — и музыканты, и театральные актеры. Партитура выглядит вот так. Пробелы обозначают паузы — они здесь ужасно важны (вспомните, как называется сочинение).
Как режиссер это ставит
Уилсон исполняет «Лекцию» сам, читая по массивной книге. У постановки жесткая структура — как у музыкального сочинения: позы, жесты, интонации (на удивление разнообразные — с таким-то материалом!) — все отрепетировано до мельчайших нюансов и сменяется в нужный момент, ни секундой позже. Свет, как и в оперных постановках Боба, чутко реагирует на музыку: в начале каждой части он ослепительно-белый, в конце — приглушенный, синий.
Вообще, самое интересное в этом спектакле — то, как Уилсон подбирает театральные инструменты, эквивалентные инструментам Кейджа. Например, жесты — они у Боба всегда придуманы мастерски. Читая, лектор водит по книге пальцем и не останавливается, когда партитура предусматривает интервал. Он не замолкает, а как бы произносит паузу. Режиссер наверняка мог бы выучить «Лекцию» наизусть, но книга помогает ему делать акценты на тишине.
Почему все такое белое
Пространство, созданное самим режиссером, тоже устроено точь-в-точь как музыкальное сочинение, которое он исполняет. Сцена завешана баннерами, покрытыми бессвязным рукописным текстом — состоит он, разумеется, из случайных фрагментов «Лекции о ничто». Пытаться прочитать эти надписи — все равно что конспектировать саму лекцию. Попробовать можно, но толку будет чуть. Зато красиво: белоснежная ткань, исписанная черными буквами, напоминает фирменный грим режиссера — затейливые тени на белой, как бумага, коже.
Уилсон поступает с письменной речью ровно так же, как и Кейдж — с устной: отнимает у нее практический смысл (если вещь лишить утилитарного значения, она станет арт-объектом — первым это заметил Марсель Дюшан, человек, придумавший современное искусство). У Кейджа главным компонентом выступления были не слова, а паузы. А как выглядит графический аналог паузы? Правильно: поля, пробелы — в общем, незаполненные части листа. Сейчас вы читаете черные буквы на белом фоне, которого для вас не существует, если вы не верстальщик. Но в спектакле Уилсона это «ничто» становится зримым.
Взгляните на это пространство — какое оно? Первое, что приходит на ум, — оно белое. Слова в силу своей бесполезности как бы тают, а расположенная между ними пустота подчиняет себе сцену. Одетый во все белое Боб и вещи, которые его окружают — белая постель, белый стол и стакан молока, — как бы вылеплены из этой пустоты. Кстати, по образованию Уилсон — архитектор, а люди этой специальности прекрасно понимают, какую важную роль играет незаполненное пространство — и в отдельно взятом здании, и в городе в целом.
Почему на «Лекции о ничто» можно спать
В лекции Кейджа много рефренов — музыка все-таки. Есть и такой: «Если кто-то хочет спать, пусть спит». Первым делом на ум приходит лектор, который шутит над зевающими слушателями: что, дескать, скучно? Ну вздремните, я не обижусь. Уилсон читает эту фразу иначе. Достаточно полистать фотографии его спектаклей, чтобы понять: в мире, где живет этот художник, нет ничего плодотворнее сна.
Так что, увидев со сцены дремлющего зрителя, исполнитель «Лекции о ничто» вряд ли расстроится — скорее, обрадуется: по сути, это один из заложенных им сценариев. В какой-то момент он и сам этот сценарий отыгрывает: ложится на кровать, кутается в покрывало и притворяется спящим — а лекцию за него читает голос Джона Кейджа в записи. Он опускает было голову на подушку, но оставляет зазор в несколько сантиметров: получается не расслабленная поза, а, наоборот, напряженная, внимающая. Спящий человек — это не выключенная машина, намекает Уилсон, он активен и продолжает воспринимать окружающий мир — просто по-другому.
О чем это все
Есть один вопрос, который не совсем прилично задавать в профессиональной среде: а про что этот спектакль? В случае Уилсона ответ подсказывает название: он буквально про ничто. Точнее, про то, как мы недооцениваем «ничто» и переоцениваем «нечто». Музыка — это не только звуки, а печатный текст — не только буквы. Город, как отчетливо понимают урбанисты, — это не только дома, машины и люди, но и площади с тротуарами. Поступки делают нас теми, кто мы есть, но то же можно сказать о времени, когда мы смотрим сон или пялимся в стену.
В конце концов, если верить физикам, разница между «ничто» и «нечто» довольно относительна: мир состоит из пустоты, просто в некоторых местах она ведет себя как-то по-особенному — а мы называем это элементарными частицами (это была квантовая теория поля в пересказе театрального критика). Все-таки недаром самый знаменитый спектакль Уилсона был об Эйнштейне.
Что посмотреть, если вы пропустили гастроли Уилсона
«Лекция о ничто» и «Лекция о нечто» Дмитрия Волкострелова («театр post», Санкт-Петербург)
Логично начать этот список с отечественного спектакля по тому же тексту и его необычного сиквела. Если у вас нет предубеждений против концептуального искусства (например, такого), вы обязаны познакомиться со спектаклями Дмитрия Волкострелова. Джон Кейдж для него определяющая фигура, примерно как для Богомолова писатель Сорокин. «Театр post» играет дилогию по выступлениям композитора в одном и том же пространстве — 12 зрителей сидят вокруг куба из белой материи. В остальном спектакли совершенно разные.
«Лекцию о ничто» вы действительно прослушаете от начала до конца, а вот удастся ли вам услышать второй текст — зависит либо от вас, либо от ваших соседей: ответственность, обычно лежащая на режиссере, здесь распределяется между публикой. Зрителей делят на тройки, у каждой — свой телевизор. Один человек управляет видео, другой — аудио, третий не управляет ничем. Интрига в том, сумеют ли они договориться. Спектакли идут редко — чтобы попасть на них, следите за страницами «театра post» в социальных сетях.
«Волшебная гора» Константина Богомолова («Электротеатр Станиславский», Москва)
Много общего со спектаклем Уилсона: режиссер сам выходит на сцену, декламация проработана как виртуозное музыкальное выступление, а главной составляющей спектакля становится ничем не заполненное время. Другие компоненты — это тексты самого Богомолова и пейзажная лирика русских поэтов в потрясающем экономном исполнении Елены Морозовой. Постановку лучше смотреть, представляя себе роман Томаса Манна хотя бы в общих чертах — из первоисточника там нет ни слова, но его суть схвачена очень точно. А еще там фантастическая работа художницы Ларисы Ломакиной.
«с» Всеволода Лисовского («ЦТИ Трансформатор», Москва) или Дмитрия Волкострелова («театр post», Санкт-Петербург)
Закроем тему «ничего» московским спектаклем и его петербургским ремейком, где зрители с артистами просто проводят 60 минут в полной тишине. Вы сами решаете, чем себя занять: попробовать поразмышлять на «заданную тему», понаблюдать за другими людьми или просто подумать о чем-то своем. Автор проекта, отчаянный концептуалист Всеволод Лисовский, объясняет идею приблизительно так: молчание в современном городе — чуть ли не предмет роскоши, так почему бы не начать его продавать?
«Сказки Пушкина» Роберта Уилсона (Театр наций, Москва)
А здесь уже никакого концептуализма — роскошный развлекательный спектакль, практически мюзикл. Трудно поверить, что «Сказки Пушкина» и «Лекцию о ничто» поставил один человек. Это первый оригинальный проект Уилсона в России и самая стильная постановка, какую только можно найти на московской сцене: ее непременно нужно смотреть любителям книжной графики, современной архитектуры, дизайна и моды. Ну и поклонникам Евгения Миронова, конечно, — он здесь играет Пушкина.
«Травиата» Роберта Уилсона и Теодора Курентзиса (Пермский театр оперы и балета)
С классической музыкой Уилсон умеет работать не хуже, чем с сочинениями современных композиторов. «Травиата» поставлена в пику оперной традиции: вместо свечей, антикварных гардин и других атрибутов красивой жизни — кристаллы, люминесцентные лампы и фирменное рисование светом. Звездный дирижер Теодор Курентзис и солистка Надежда Павлова получили за «Травиату» по «Золотой маске».