Ольга Зуева: Теперь любой может быть звездой, а значит, никто

Впервые я услышал про нее от Данилы Козловского. Русская, но живет в Нью-Йорке. Была моделью, хочет стать кинорежиссером. Собирается запускать свой первый фильм. Красивая? Очень. По тому, как Данила выдохнул это «очень», стало понятно, что отношения более чем серьезные и надо запомнить ее имя: Ольга, Оля Зуева.

Потом последовала череда разных премьер, где все объективы были нацелены на него, а она скромно стояла немного сбоку, как и полагается спутнице знаменитости, даже не пытаясь занять центральное место в кадре.

Держалась скромно, говорила мало, одевалась стильно, но неброско. На фоне VIP-публики «Кинотавра» или ММКФ смотрелась иностранкой, непонятно зачем забредшей в толпу звезд местного разлива и профессиональных красавиц. То есть, конечно, понятно: Ольга — девушка Данилы Козловского и должна быть, что называется, в «формате». Но что-то мне подсказывало, что от формата этого ее давно воротит и, кажется, она не собирается ничего скрывать.

Во всяком случае, считаные разы светским хроникерам удавалось поймать ее улыбку. Так улыбаются дети, не приученные к похвалам, — недоверчиво и будто бы даже с обидой: «А где вы раньше были со своими комплиментами?»

Особенно это бросалось в глаза по контрасту с вечно лучезарным Данилой. Когда я впервые их увидел вместе, мельк­нула мысль, как правильно распределены роли в их дуэте. Недаром считается, что противоположности притягивают друг друга. Он — всегда радостный, позитивный, сияющий. Она — закрытая, строгая, насмешливая. Он — порыв и натиск, она — воля и невозмутимость. Он — типичный холерик, экстраверт. Она — сангвиник, интроверт со склонностью к интеллектуальным рефлексиям. Впрочем, одними выходами в свет они не ограничились. Весной вышел «Тренер» — режиссерский дебют Козловского, где у Оли главная женская роль. А в октябре состоится премьера ее первого фильма «На районе» с Данилой. Такой вот почти семейный exchange получился: ты — мне, я — тебе.

Пишу «почти», потому что пока они не женаты. И темы супружеских уз в своих интервью старательно избегают. Почему? Они молоды, они прекрасны, каждый из них страстно поглощен идеей самореализации. При чем тут скучное слово «брак»? Тем более что один раз Данила уже в нем побывал, и, похоже, ничего хорошего из этого не вышло.

Про свои прошлые увлечения Оля предпочитает хранить деликатное молчание. Только раз обмолвилась, что до встречи с Данилой успела смириться с мыслью, что ей не суждено встретить свою любовь.

— А что так? — удивился я.

— Мужчины — вымирающее племя, — невозмутимо говорит она. — Все, кто мне попадался, как, впрочем, и те, кто был занят, лишь подтверждали это грустное наблюдение.

Мы сидим в кафе «Молоко» на Большой Дмитровке. Она пришла раньше запланированного времени и уже ждала меня. Собранная, подчеркнуто вежливая, в английском жокейском пиджаке в мелкую клетку. С длинной челкой, чуть приоткрывающей высокий лоб. Ей бы пошли очки в роговой оправе и роли молчаливых интеллектуалок в фильмах «новой волны». В нашем кино раньше такие женщины тоже водились. Залетные, экзотические птицы, как Вика Федорова, Ольга Гобзева, Елена Соловей. Звезды на два-три фильма. А потом они почему-то исчезали. Кто-то из них улетал в дальние края, кто-то уходил в монастырь.

Впрочем, сама Ольга не собиралась становиться актрисой. Пока несли еду, мы успели пройтись по всем основным этапам ее жизненного пути. Родилась во Владивостоке. Папа был автогонщиком. Чемпион России по мотокроссу 1981 года. Умер десять лет назад.

— Вы знаете, что такое багги? — спросит Оля с явным сомнением в голосе.

Пришлось признаться, что нет, не знаю.

— Это гоночная машина, у которой фактически есть только каркас и мотор. Никаких стекол, никакого даже минимального комфорта для автопилота. Папа прошел на багги через всю страну.

— А почему ваша семья оказалась во Владивостоке?

— По отцовской линии это был дворянский род, который потерял всё во время революции и вынужден был бежать из столицы. Как-то добрались до Владивостока, но не двинулись дальше, там и осели. Мама — воспитанница детского дома. Очень рано потеряла родителей. Ее детство прошло на острове Попова в рыболовецкой деревушке. Она рассказывала мне, что там кормили одними крабами: яичница с крабами, котлеты из крабов… С тех пор она ненавидит даже запах крабового мяса.

В шесть лет Оля попросила родителей отдать ее в школу с углубленным изучением японского языка. Будто чувствовала, что Япония станет ее судьбой. Так и случилось: в шестнадцать лет она туда отправится по приглашению модельного агентства и останется почти на пять лет. Япония — это родина ее души. В Токио она чувствует себя свободно и органично. «Это мой второй дом», — признается она. Что ей там больше всего нравится? Невероятное уважение к личному пространству другого человека. Ни в какой другой стране она больше такого не встречала. Как бы ни было тесно в метро, тебя там никогда никто не заденет, на улице никто даже случайно не коснется. Неприкосновенность личности как принцип бытия, как священное правило, как главный закон жизни. Почему-то особенно сильно по такой неприкосновенности начинаешь тосковать в России, где фамильярные контакты возведены в норму, а границы, кажется, существуют только для того, чтобы их поскорее снести и начать говорить друг другу «ты».

Оле все это дико, чуждо, странно. Она страдает от чрезмерно шумной музыки в кафе, от назойливого внимания к ним с Данилой, от какой-то внутренней бесцеремонности, которую принято у нас выдавать за широту русской души.

— Отсутствие всякой дистанции убило понятие «звезда». Теперь звездой может быть любой, а значит, никто. Знаете, что для меня настоящая роскошь? Не деньги, не статус, а наличие собственного частного пространства, на которое никто не смеет посягнуть. И конечно, свободное время. Его всегда не хватает.

Но в Японии Ольга тоже не захотела остаться, хотя возможности были. Любимая, но закрытая страна со своими тайными кодами, секретами, традициями. Там она всегда будет чужестранкой, это очевидно. Потом в ее жизни были и Вена, и Париж, и Милан, и Лондон… Ольга меняла города, как платья новых коллекций. Нигде не задерживалась надолго. Всюду становилась своей, легко завязывала знакомства, чтобы потом их бестрепетно оборвать. Легко позировала перед камерами, легко вышагивала по длинному языку подиума. Каких-то заоблачных высот топ-модели она не достигла — была недостаточно худа и высока, — но на нормальную жизнь и путешествия вполне хватало, даже удавалось помогать родителям.

— Я получала огромное, невероятное удовольствие от того, чем занималась. Потому что, когда сама еще юное и довольно-таки бессмысленное создание, нет ничего важнее, чем ощущать, что ты красива, что тобой восхищаются. К тому же тебя специально гримируют, сооружают прически, наряжают в немыслимые по красоте платья. Наконец выходишь на подиум, и в этот момент только и слышится за спиной: Oh, beautiful! Oh, amazing! Зачем лукавить? Мне это нравилось, давало стимул идти дальше с гордо поднятой головой. Даже когда ты не уверена в себе, даже если не считаешь себя красивой, все равно для девочки это суперважно. А потом постоянно получаешь подтверждение своей неотразимости в виде гонораров и фотографий в журналах. Я не только повидала мир, но и обрела уверенность.

Однажды она оказалась в Нью-Йорке — одному модному дому понадобилась «девочка с челкой». Уже на подлете к аэропорту JFK, когда в иллюминаторе показались высокие башни Манхэттена, она поняла, что хочет здесь жить.

— Я много где жила и всюду чувствовала себя в гостях. И только в Нью-Йорке я обрела дом, в который хотелось вернуться. Долгое время жила на Манхэттене, но потом перебралась в Бруклин. Дело даже не в деньгах. Просто за десять лет Манхэттен стал таким вылизанным, таким буржуазно-респектабельным. Постепенно исчезло все, что я в нем любила: уютные кафе, книжные лавки, магазинчики с редкими CD. Исчез сам вуди-алленовский дух, который мы помним по его фильмам. А в Уильямсберге, где я поселилась, он еще есть. Окна моей квартиры смотрят на Гудзон. Много воды, много пространства и башни Манхэттена вдали.

Но любоваться на эти виды Оле особенно было некогда. Жизнь в Нью-Йорке трудовая, тяжелая. Да и модельная карьера ее явно двигалась к закату. Сколько можно быть «девушкой с короткой челкой»? Год, два, пять? Вначале она поступила в актерскую школу и даже какое-то время проучилась. Для ее портфолио надо было сделать актерский клип. Как человек решительный и самостоятельный, она не стала искать режиссера, а сама написала сценарий. А вот снимать себя все же доверила профессиональному оператору. В итоге получился монолог девушки, которая хочет покончить с собой и записывает прощальное обращение к отцу. Тогда как раз у самой Оли в России умер папа, и фактически она говорила с ним как с живым. Получилось сильное зрелище, которое пробирало даже вполне себе толстокожих и нечувствительных к чужим драмам американцев. Во всяком случае, после этого клипа ее забросали предложениями и даже позвали пробоваться на роль девушки Бонда — наиглавнейший шанс для любой честолюбивой дебютантки. Но что-то у нее с агентом 007 не сложилось. Я спрашиваю, почему не отправилась в Лос-Анджелес, не стала прорываться ко всем этим продюсерам и режиссерам пробоваться на другие роли, как это делают все.

— А я не хотела как все. И не хотела после пятнадцати лет хождения по кастингам возвращаться к тому же, только в качестве актрисы. И мне не понравился Лос-Анджелес. Зайдешь в кафе и обязательно окажешься в гуще какого-нибудь нового кинопроекта. Там все — и официанты, и повара, и вышибалы — обязательно актеры. Только и разговоров о новом сценарии или о кастинге, на который надо успеть. Если в Нью-Йорке, будучи кинематографистом, чувствуешь себя членом какого-то секретного сообщества, где лишь избранные живут и дышат кино, то в Эл-эй это обычная бытовуха, в которую вовлечены все подряд. И если это не актеры, то либо их агенты, либо сценаристы, либо их ближайшие родственники. А я не люблю толпу. Люблю быть одна. Я прирожденный пешеход. Ненавижу парковки, длинные расстояния. Лос-Анджелес — не город для жизни, это территория. Весь день за рулем, все далеко и долго. Там нельзя просто прогуляться, там обязательно надо прокатиться.

В общем, девушкой Бонда Оля Зуева не стала, зато стала девушкой Данилы Козловского. Последнее время ее замучили вопросами, как они познакомились, да кто что почувствовал. Уже в нескольких интервью я прочитал ее фразу, которая бы вполне подошла для названия какого-нибудь женского сериала: «И тогда я поняла, что только друзьями мы никогда не будем». Длинно и приторно, но жанр любовных историй к этому располагает.

О Даниле Оля старается говорить осторожно, выбирая слова. Именно тогда прозвучала ее фраза про «вымирающий род» и неожиданное признание, что ее всегда тянуло к гениям и супергероям. И вообще, чтобы любить, ей надо восхищаться и вдохновляться. Наверное, это идет из детства. Так она смотрела на отца, автогонщика, супермена и красавца.

— Папа был для меня свет, добро, мудрость. Наверное, подсознательно я искала это в мужчинах, с которыми сводила жизнь. А ничего этого не находя, разворачивалась и шла дальше. И даже в какой-то момент всякие поиски оставила. Зачем? Такого, как папа, все равно не встречу. Но случилось, что перед поездкой с подругой в Рим мне надо было заехать на несколько дней в Россию: вначале в Москву, а потом в Петербург. Накануне отъезда из Москвы меня вытащили на вечеринку, которую устраивали общие друзья. Там я и встретила Даню. Я знала, что он известный актер, но в кино его никогда не видела, на сцене тоже. В общем, мы проговорили весь вечер как люди, которые ничего друг про друга не знают. И это было здорово. Я сразу почувствовала, какой он необыкновенный человек. В нем есть качество, которое отличает его от многих, — душевная чистота. В конце концов, красивых и успешных много, а вот душевных и порядочных единицы. Даня один из них.

— А что было потом?

— На следующее утро, как и планировалось, я уехала в Питер. Потом полдня прошло в наших бесконечных телефонных разговорах, и стало ясно, что никакого Рима не будет. Подруга улетела одна, а я вернулась в Москву. К нему.

Любая встреча двоих — это тайна. Не хочу ее трогать руками и выковыривать подробности. Обоим по тридцать. У обоих за плечами своя жизнь, карьера, привязанности, триумфы, поражения. Представляю, как было трудно Оле бросить любимый Нью-Йорк и перебраться в Москву. В творческих союзах кто-то один должен всегда уступить. Равноправия не бывает. И чувства здесь ни при чем. Инстинкт творчества, как правило, побеждает любые житейские соображения. Редко кому удается соблюсти сложный баланс из противоречивых амбиций, творческого азарта и честолюбивых желаний.

— Мне не нравится слово «жертвовать», — говорит Ольга. — Лично я ничем не жертвую, скорее инвестирую. Мне гораздо легче это делать, поскольку я женщина и не так много работаю, как Данила. Но до сих пор всё, что я вкладывала в наши отношения, с лихвой мне возвращалось. Так что я ни секунды не чувствую себя жертвой.

Наиболее распространенная модель союза — когда он, режиссер, снимает свою жену, актрису, или ставит для нее спектакль. Но в том-то и дело, что быть исключительно актрисой Оля не хочет. Хотя от большой роли, конечно, не откажется — эпизоды в «Тренере» и в собственном фильме «На районе» ее явно раззадорили.

Она не скрывает, что к театру более или менее равнодушна. Желания выйти на сцену у нее не возникло даже после того, как она увидела Кейт Бланшетт в «Трамвае “Желание”». Хотя игра великой австралийки ее поразила.

Кино для Ольги на первом месте. С тех самых пор, как увидела на большом экране «Лолиту» с Джереми Айронсом и заболела этим фильмом, историей. Самое сильное ее кинематографическое переживание, заставившее начать думать о режиссуре.

Она и Данилу фактически подвигла стать режиссером на «Тренере». До последнего он вел переговоры с разными кандидатами, надеясь встретить того, кто бы любил футбол, как он, и хотел осуществить его замысел. Не встретил. «Значит, будешь снимать сам!» — сказала Оля, в которой вдруг проснулась леди Макбет. Кстати, вот роль, которая бы ей подошла. Женщина цели и действия. Мне кажется, это про нее. Только голос надо посадить на октаву ниже.

Удивительно, как у них все совпало в кино. В сущности, и его «Тренер», и ее «На районе» — про жизнь в провинции. Россия, про которую мы, столичные жители, почти ничего не знаем. А она есть, существует, живет по своим законам. Только сейчас мы стали узнавать ее по песням рэперов, интервью Юрия Дудя, текстам Монеточки. Простой, трудовой, неказистый быт, показанный без сарказма и гнева, а бодро и честно, даже с чем-то отдаленно напоминающим нежность.

«Непотопляемую отчизну дьяволу не уложить на лопатки», — это не комсомольская речовка из Пахмутовой и Добронравова, озвученная покойным Иосифом Кобзоном. Это сегодня поет двадцатилетняя девушка из Екатеринбурга. И про это снимают свое кино звезда № 1 Данила Козловский и его заокеанская подруга Ольга Зуева.

Хорошо помню, как менялось настроение зала на премьере «Тренера» в кинотеатре «Октябрь». От насмешливой иронии до абсолютной вовлеченности в экранную историю. Неужели такое возможно? Вот ведь могут же у нас снимать настоящее зрелищное кино!

Еще никогда мне не доводилось видеть на нашем экране такого мощного и красивого футбола, таких захватывающих съемок, такого свободного, сделанного, кажется, на одном дыхании монтажа. И роскошный звуковой ряд, выстроенный по законам джазовой импровизации, и актерские типажи, подобранные безупречно точно, и наконец, сам Данила в трагической роли человека, который хочет...

Это сейчас очень важная тема для нашего кинематографа и нашей жизни вообще — желание быть, состояться, не подчиняться обстоятельствам и чужой воле. Уметь возвыситься над провинциальным болотцем копеечных расчетов, когда по большому счету ничего никому не надо, все при делах, при зарплатах. Контора пишет, денежка капает, трава растет… И вдруг появляется он — печальный взгляд, трехдневная щетина, костюм Gucci, — и все приходит в движение. Какой-то неведомый вихрь подхватывает и этих отнюдь не чемпионского вида равнодушно-усталых футболистов, и упитанных чиновников в их партикулярных тройках, и обслугу, давно забившую на все. Вот это было самое потрясающее в «Тренере»: еле слышный скрип несмазанных шестеренок, которые начинают на наших глазах двигаться с неожиданной силой и в совершенно незапланированном направлении. Мучительный звук хрящей и суставов, вдруг заработавших с полной нагрузкой. Тайный стон, идущий из самых недр русской души: мы тоже можем, мы тоже чего-то стоим!

Чемпионат мира по футболу подарил нам очень похожие кадры. Их можно просто монтировать встык: вот Столешников, которого играет Козловский, бегает по кромке поля, неистово размахивая руками, как крыльями. Со стороны похоже на шаманский танец. Так наши предки заклинали духов огня и воды. А вот Станислав Саламович Черчесов. И тот же самый жест! Кажется, еще немного, и он взлетит черным коршуном над зеленой ареной. Или команда «Метеор» из фильма Козловского, будто попавшая под настоящий тропический ливень. Такие они под конец игры взмокшие, измученные, осунувшиеся, но при этом не сдавшиеся. И тут же резкая монтажная склейка: последние секунды игры с хорватами. Знакомые лица Дзюбы, Акинфеева, Фернандеса… И опять пугающее, невероятное сходство: пот градом, запредельная усталость, но в глазах — готовность биться до последнего. Что-то такое Данила предсказал, угадал в своем фильме, чего не смели или не захотели увидеть многоопытные футбольные эксперты, не сулившие нашей сборной даже выхода из группы.

У Оли Зуевой другое. В своем фильме «На районе» она сознательно выбирает людей окраины, ребят без особых занятий, каких немало болтается по улицам российских городов. Пристально вглядывается в их лица, пытается понять, о чем они говорят. Чего хотят? О чем мечтают? И чем сердце успокоится?

Ей повезло найти потрясающего парня на главную роль: молодой актер из Театра им. Ермоловой Илья Маланин. Белокурый царевич из русской сказки, попавший в темный омут. И никак ему из него не выбраться. И никто не спасет, не поможет. Только чудо, которого у режиссера Ольги Зуевой в запасе не оказалось.

— Я сама удивляюсь, зачем взялась за эту историю. Это совершенно не тот мир, что окружает меня. Но родом-то я оттуда. Все, что со мной произошло впервые, произошло там, на районе: первая любовь, первые разборки, первая дружба, которая, казалось, на всю жизнь, — все было там, на этих улицах, в этих панельных домах, в этих подъездах с разбитыми лампочками и граффити на стенах. Кто-то из моих сверстников уже тогда курил химию, кто-то постоянно кого-то бил или всерьез домогался, кто-то украл телефон, чтобы потом перепродать… В моей памяти звучит гул этих историй, голосов. И атмосфера тревожности, напряжения, когда каждый день может закончиться несчастьем. Не могу сказать, что я чего-то тогда боялась. Нет, я никогда ничего не боялась. Но осталось ощущение жизни на краю, по которому я страшно потом скучала в своем благополучном, гламурном мире.

— Скучала?

— Да, не удивляйтесь. Скучала! Потому что все благополучные люди более или менее одинаковы и предсказуемы. Понятны мотивы их поступков, кодекс законов и правил, по которому они живут. От них редко можно ждать чего-то неожиданного. А люди «на районе» ощущают себя абсолютно свободными от любых условностей. Им совсем нечего терять. Они знают, что завтра их может не быть на этом свете, а сегодня надо прожить на полную катушку. Не скрою, эти люди всегда мне были интереснее. Они меня заводят. Особенно парни. Потому что девушки там живут с непременной установкой выйти замуж, найти себе пару, мужчину. А это не так увлекательно. А парни все экстремальщики, ходят по грани, рискуя каждый день жизнью. Сколько таких историй прошло перед моими глазами! Скольких моих сверстников уже нет в живых. Может быть, это еще и не дно. Но один опрометчивый шаг, и ты уже там.

И все же есть у фильмов Данилы Козловского и Оли Зуевой какое-то необъяснимое сходство. Может, дело в ощущении какого-то простора и красоты мира, присутствующих в панорамных кадрах «Тренера» и в том, как снят Владивосток у Зуевой?

А может, все дело в том, что они оба, столичные, успешные и знаменитые, никак себя от своих героев не отделяют, а чувствуют с ними свое кровное родство, какую-то странную близость. И даже, может, любовь.Ɔ.