Неделя забивания гвоздей

Как ни крути, но чаще всего ко мне приходят с чем-то плохим или по крайней мере проблемным:

ребенок все время болеет; не спит; не ест; не хочет учиться; вообще ничего не хочет; хочет странного; сбежал из дома; родители собрались разводиться; уже развелись и не могут договориться, как продолжать воспитывать детей; не развелись и разводиться не собираются, но контакт с ребенком потеряли и он им все время хамит; контакт вроде есть, но у него такие примитивные интересы, и я их совершенно не могу разделить. И так далее и тому подобное.

Представляете, как я радуюсь, когда приходит кто-то, кто рассказывает о хорошем?

Сразу хочется поделиться с уважаемыми читателями.

Вот, делюсь.

* * *

Пришла бабушка. Внук поздоровался, спросил разрешения взять игрушки, подошел к полке и занялся машинками.

— Вы нас не помните?

— Простите, нет. Вы ко мне уже приходили?

— Около двух лет назад мы с дочкой у вас были. У дочки муж в аварии погиб, она с двумя детьми осталась — ему вот семь было, а сестре его четыре годика. Я к ней тогда переехала, чтобы помочь. До того-то я отдельно жила, в области, довольно далеко, и внуков только урывками и видела. Но дочка и до своего вдовства жаловалась, что он непоседливый, агрессивный и вообще неуправляемый какой-то. Дескать и в садике говорят, и сама она видит. А как отец погиб, так у него и вообще крышу снесло. Больше всего мы боялись, что он во время своих приступов ярости сестру покалечит. А к вам мы приходили, когда однажды он бушевал так, что нам с дочкой в конце концов пришлось его к кровати привязать.

Мальчик оборачивается от полки с игрушками и заинтересованно уточняет:

— Правда, что ли? Прям привязали? Я не помню.

— Он теперь действительно не помнит, — кивает мне бабушка.

— Ага, — несколько растеряно киваю я в ответ.

— Вы нам тогда сказали, что при таком варианте надо уж все-таки к психиатру идти, и пусть лучше будут лекарства, чем ребенка к кровати вязать.

«Значит, они пошли к психиатру, — догадалась я. — Психиатр удачно подобрал лекарства, они подействовали, ребенку явно стало лучше, на вид он сейчас вполне социализирован. Но зачем они пришли теперь?»

— Значит, вы обратились к психиатру.

— Нет, — женщина отрицательно покачала головой. — Мы с дочкой тогда посоветовались и решили, что подождем еще. Он же в школу тогда пошел, мы думали: может, сменит обстановку и все изменится. Давали ему глицин, витамины.

— И как оно на глицине?

— Да ничего. В первом классе он учительницу побаивался и не очень-то при ней решался куролесить. Учеба ему легко давалась. Но вот во втором классе пообвыкся и началось. Все круче и круче, а в конце вообще дружка своего с лестницы столкнул и тот ногу сломал.

— Бабушка, да я же сто раз тебе говорил: я не хотел! Мы просто дрались тогда с Ромой на лестнице, и он меня вообще первый толкнул, просто я тяжелее и сильнее его. Да Рома меня простил давно, мы с ним опять дружим.

— Это уже весной было, родители завучу жалобу написали, и у учительницы терпение лопнуло: идите отсюда, по вашему ребенку спецшкола плачет!

— И что же было дальше? — заинтересовалась я. Чтобы по-прежнему дружить с Ромой, бабушкин внук должен ходить в тот же класс, что и прежде. К той же учительнице, которая уже приняла решение от агрессивного хулигана избавиться. Как же это получилось?

— Дальше мы с дочкой поплакали, очередной раз прочитали ему нотацию (он их столько слышал, что уж, наверное, и сам читать может), и дочка осталась в городе работать, а мы с внуками на дачу уехали, в наше садоводство.

Там я со всеми соседями много лет дружу. И вот наш сосед Константин Данилыч как раз на пенсию со своего завода вышел, и он знал про наше несчастье с зятем, а тут я ему и говорю: мало нам всего, так еще и внука из школы выгоняют. Он удивился: «Во втором классе выгоняют?! Как так может быть? За что?» Я ему все как есть рассказала. А Константин Данилыч еще до завода, молодым, после армии, пока в институте на заочном учился, сколько-то в ПТУ работал с трудными, как раньше говорили, ребятами. И вот он меня выслушал, что-то такое неопределенное пробурчал — ну какой из мужика утешитель, вы ж сами знаете — и ушел.

А назавтра приходит ко мне и говорит:

— Вот я, Надежда Яковлевна, тут подумал, с соседями опять же поговорил. Не одна ведь вы жалуетесь. Может, с ребятишками нашими такая петрушка творится, потому что они своих сил не знают и сами себя занять не умеют?

Я-то не понимаю, к чему он клонит, но на всякий случай киваю: да, да, вполне может такое быть. А Константин Данилыч продолжает:

— Так вот, у меня нынче на пенсии время есть, и силы тоже еще имеются, может, мне такие как бы летние занятия для них устроить? Ну, научить их чему полезному?

Я, конечно, обрадовалась прям не знаю как, хотя и сомневалась сначала, что что-то у него выйдет. Ведь нашему-то только бы спать, на велике гонять да телевизор смотреть. Да и другие не лучше. Я уж пыталась с ним на даче диктанты пописать, как учительница с дочкой велели, так он от меня на дерево залез и говорит: не слезу, пока тетрадку и книжки в шкаф не спрячешь. И что мне с ним прикажете делать?

— А что же Константин Данилыч? — напомнила я. Летнее писание диктантов для второго класса интересовало меня еще меньше, чем ее внука.

— А Константин Данилыч собрал сначала четверых — это значит мой плюс его собственный внучатый племянник на год старше и еще двое соседских детей, двойняшки, мальчик и девочка. И была у них сначала неделя забивания гвоздей.

— Это как? — удивилась я.

— А вот так. Учились забивать гвозди. Разные — от самых маленьких до самых огромных. Самыми разными молотками и подручными предметами. На точность и на скорость. Прибивать то к тому и это к этому.

— Самое сложное — это к потолку прибивать, особенно если с лестницы, — сказал внук. — И еще тонкие гвозди гнутся. Константин Данилыч за это ругал.

— Потом они учились эти гвозди доставать, выпрямлять, пальцы отбитые лечить и все такое. Потом он соревнования по забиванию гвоздей устраивал. А жена Константина Данилыча пекла им призовые пирожки. В общем, в конце недели учеников было уже семеро.

— Сережа с нижней улицы меня на три года старше, но Константин Данилыч говорит, что ему это все равно, — вздохнул внук.

— Да, требовал он с них со всех одинаково. Строго, но справедливо, — подтвердила бабушка. — Потом у них была неделя закручивания шурупов. Потом рубанком строгали, а потом уж и до пилы и лобзика дело дошло. Сам-то Константин Данилыч мастер на все руки, и целый сарай всяких инструментов и станков у него. Они там прям как приклеились, но он строго: два часа с утра и два — после обеда. А больше чтоб я вас не видел. Сами себя занимайте. Так они уже и сами — те же гвозди понабивали везде, а потом еще ходили и деревяшки шкурили до гладкости, он им сказал, что они после на них выжигать будут.

— А еще была неделя изучения дров и печек, — вспомнил внук. — И уик-энд разведения правильных костров. Это мне прямо очень понравилось.

— Да, правда, — кивнула бабушка. — Мы боялись очень, он же им и топор давал, и колун даже. Дети же! Как бы не отхватили чего друг другу или себе. Но ничего. Сначала у них как бы теория была, какие вообще дрова бывают, как отличить сухие, да по породам, да как в дождь костер развести, да какие печки бывают и как с ними обходиться — они все по садоводству ходили и изучали. Их уже тогда десять было, и еще хотели, но Константин Данилыч больше не брал — говорил, что тогда будет профанация и больше ему не потянуть. Так прикиньте, какие люди странные — некоторые бабки в садоводстве еще и обиделись на него, дескать, чего это нашего не взял?

— Мы потом им пять заборов починили и еще три будки для собак построили, две просто так, а одну утепленную — там собака круглый год живет, — сказал внук, отвечая на мой незаданный вопрос о практическом выходе забивания гвоздей.

— Наличники нам на два окна резные с тем Сережей сделали, — добавила бабушка. — Кривые немного и склеенные в двух местах, но все равно очень красиво.

— И что — прямо вот так повлияло? — я взглянула на бабушку с живым любопытством.

— Четыре часа в день, и через пару недель — как подменили! — для подкрепления своих слов женщина даже перекрестилась. — В августе он даже сам хрестоматию стал читать и три диктанта написал.

— Еще я Варе каждый вечер сказку читаю — ты что, забыла?

— Читает он, читает, правду, миленький, говоришь. Я Константина Данилыча тогда спрашиваю: «Не балует он у вас? Не психует, когда не выходит чего или вы его ругаете?» Он так на меня глянул: «Чего? Балует? Психует? Когда пила тут и станок включен? Да о чем вы вообще, Надежда Яковлевна, говорите? Психовать у нас, если что, можно, но вон там, на лужайке. Идешь туда и психуешь, сколько влезет, свое же время теряешь, другие в это время учатся. А потом отпсиховал, в мастерскую приходишь и опять делом занимаешься. Тут надо вам сказать, что ваш товарищ очень сдержанный, чаще всего на лужайку реветь у меня Ксения ходит, но мы ее понимаем — все-таки одна девочка среди пацанов, это ведь, как ни крути, напряжение для нее выходит, у нас же на слабый пол скидки нету».

— А в школе?

— В школе учительница сразу спросила, чем мы его лечили. Я сказала: трудотерапией. Она сказала: «Удивительное дело!» — и теперь прямо нарадоваться не может, ну и он сам, конечно, старается. Лучше ведь, когда на хорошем счету. С учебой у него все и было в порядке, а доброе слово каждому приятно.

— Отлично. А ко мне-то вы с чем?

— Да рассказать. Может, еще кому пригодится. Простая ведь в сущности вещь. И нужная — мы теперь знаем. Дочка-то моя летом обо всем этом где-то в интернете писала, и фотографии даже делала. И вот ей стали люди писать: господи, как же вам повезло, и вот нельзя ли нам тоже своих оглоедов к Константин Данилычу? А один серьезный мужчина написал так: у меня большой коттедж и участок в полгектара, готов предоставить Константину Данилычу любую площадь, оборудование, условия и зарплату, если он согласится обучить хоть чему-нибудь полезному двух моих сыновей-белоручек. А если Константин Данилычу удобно все же на своей площади, готов привезти мальчишек к нему с оплатой пансиона и гувернера, если таковой понадобится. Представляете, как мы смеялись?

— Ничего смешного, — пожала плечами я. — А Константину Данилычу вы все эти отзывы передали?

— Конечно. Мы с ним даже встречались и обсуждали: он же теперь на пенсии, может, зимой в городе тоже что-нибудь такое можно, раз оно так полезно и всем надо? Но не придумали пока как. Там же у него все-таки большая мастерская, инструменты, материал, участок, лес, а в городе что?

— Думайте, думайте еще! — настойчиво посоветовала я. — Обязательно что-нибудь придумается.

— Тут у вас у некоторых машин колеса были откручены, — сказал внук. — Я приделал, какие нашел. И вот этот кран починил. Теперь он работает — поднимает и опускает.

— Большое спасибо, — сказала я, обращаясь к мальчику, его бабушке и незнакомому мне Константину Данилычу.