Терапия игрой в снежки

Я давно работаю и уже очень давно живу. Меня часто спрашивают: а вот скажите, детско-родительские отношения изменились? И если изменились, то в чем конкретно, насколько сильно и в какую сторону?

Теоретик из меня так себе, по роду деятельности и по мироощущению я практик. И вот вам, уважаемые читатели, практическое зимнее наблюдение, вкупе с моими собственными воспоминаниями дающее, на мой взгляд, весьма богатый и даже в чем-то важный материал для размышления на затронутую выше тему.

Средней величины парк в достаточно густонаселенном районе Петербурга. Зима, снег. Некий явно рукотворный, не очень высокий квадратный холмик, похожий на усеченную пирамиду. У нас в городе таких много, вероятно, это — оформленные выходы на поверхность старых, времен еще прошлой холодной войны противоатомных бомбоубежищ.

Я думаю, всем понятно, как эти холмики используются зимой, когда лежит снег. С их умеренно крутых склонов катаются дети. Где-то — раскатанный снег, где-то блестит темным стеклом ледяная дорожка. Очереди к дорожке, визг, смех, толкотня, кто-то катится кубарем, кто-то, сосредоточенно пыхтя, взбирается вверх, таща за собой санки.

На чем только они сегодня не катаются! Круглые надувные ватрушки, в которых весело и безопасно. Разноцветные ледянки, санки двадцати разных сортов, яркие пластины, на которые надо садиться и ехать, какие-то технологически сложные штуки, похожие на маленькие трехколесные велосипеды, поставленные на полозья. Плюс яркий «околоснежный» инвентарь — тоже в широком ассортименте: лопаты и лопаточки, грабли, ведерки и всякое такое. На некоторое время меня поставила в тупик странная ярко-желтая штука, похожая на огромные пластмассовые пассатижи. Ребенок топтался наверху горки (видимо, опасался ехать), а мама ходила внизу взад-вперед и призывно щелкала непонятным агрегатом. Я осталась в недоумении, однако спустя некоторое время увидела еще один такой же, только ярко-розовый — уже в действии: бабушка пыталась заинтересовать внука игрой с ним. Оказалось, что эта вещь предназначена для того, чтобы лепить снежки. Бабушка демонстрировала технологию изготовления, внук отворачивался.

— Тебе не нравится? — спросила я.

— Да им ничего не нравится! Зажрались потому что! — раздраженно сказала бабушка. — С самого начала: на тебе то, на тебе это.

— Да не в том же дело! — рассудительно возразил пяти-шестилетний на вид внук. — Просто бабушка говорит, что в деток нельзя снежки кидать. А зачем они тогда?

«Да, действительно, зачем?» — задумалась я и не нашла ответа. Если я в своей жизни когда-то лепила снежки (а я, разумеется, это делала), то только для того, чтобы после кидать их в самых разнообразных деток.

Потом я извлекла из памяти подробную картину наших зимних развлечений и сразу же нашла ключевое отличие: в моих воспоминаниях не было взрослых. Совсем.

Где-то лет с пяти мы самостоятельно выходили во двор и каждый день катались на деревянной горке, которую заливала водой дворничиха тетя Таня. «Каток» внизу, ведущий от подножия горки, мы раскатывали сами. Если лед как-то портился, то вечером кто-то из детей постарше притаскивал из дома ведро воды и заливал дефект.

Где-то лет с семи-восьми уже можно было пойти «через дорогу», в монастырский сад при Александро-Невской лавре, где у забора имелась точно такая же усеченная пирамида — то ли клумба, то ли вездесущее бомбоубежище. Там катались дети постарше.

На чем мы катались? Вот здесь интересно. Самым престижным считалось кататься «на ногах». То есть съезжать стоя, раскинув руки для равновесия. Если упадешь, разбитая бровь, губа, расцарапанные руки — обычное дело. Но если съехал без помарок, да еще и доехал до самого конца раскатанной ледяной дорожки — всеобщая уважуха. Для опасливых годилось «на корточках» — почти не опасно, но менее престижно. Тут важно было не завалиться набок. Чувство равновесия у специалистов этого вида съезжания, как я теперь понимаю, было просто отменным.

Все остальные катались «на досочках». Что это было? Как правило, толстые картонки или (намного лучше) прямоугольные крышки от старых посылочных ящиков. Их всегда не хватало, они ломались, стирались об лед. Мы прятали особо удачные «досочки» за водосточными трубами, но другие дети их, конечно, легко находили и забирали себе. Мне нравилось читать полустершиеся адреса, написанные фиолетовыми чернилами, и придумывать истории. От кого: Орловская область, поселок Прянишниково, Колхозная улица, дом 14, Мирошников Тихон Карпович. Кому: Ленинград, Исполкомовская улица, дом 31, квартира 28, Колосовой Юлии Тихоновне. Что он ей прислал? Какая она, Юлия Тихоновна? Как ей живется в городе, есть ли у нее дети? Вот она принесла эту посылку домой, положила на стол. О чем она думала, что вспоминала, когда вскрывала ее? Что говорила?

Никаких приспособлений для катания с небольших горок наша тогдашняя промышленность, разумеется, не выпускала. Но. Взрослые видели нас, детей, катающимися с этих самых горок каждый день. Возвращались с работы, дружелюбно окликали своих, приветствовали чужих. Звали домой. Видели эти «досочки», явно понимали их дефицитность (или поняли бы, если б спросили или хотя б на минуту задумались об этом сами). Большинство родителей моих сверстников были ленинградским высококвалифицированным пролетариатом — сильные, умелые, рукастые люди. И никто из них никогда не изготовил своему ребенку никакого приспособления для катания. Никто ничего не принес с родного завода. Никогда за все время моего детства ни одному взрослому (родителю, бабушке или дедушке) не пришло в голову купить за 43 копейки (эта сумма была подъемна для каждой семьи) на почте посылочный ящик и обеспечить своего ребенка сразу шестью дефицитными фанерками для катания. Или просто дать эти деньги своему ребенку (мы самостоятельно ходили в магазины с семи лет).

И дело не в сегодняшнем промышленном избытке. Мне кажется, что он вторичен, он — следствие. Мыслительные процессы наших родителей, да и наши тоже, были организованы по-другому. Нам не приходило в голову попросить, им не приходило в голову предложить, как-то вмешаться в нашу детскую жизнь.

Снежки мы лепили голыми руками, снимая варежки и чувствуя, как снежный катышек оплавляется в ладонях, покрывается скользкой корочкой, которая обеспечивает снежку более точный и дальний полет.

Современные родители видят своих детей. Их взгляд однозначно сосредоточен на их нуждах и потребностях. Потребности удовлетворяются. С горки есть на чем прокатиться. Есть приспособления для лепки снежков. Только куда их кинуть?

— А что бы ты сам хотел? — спросила я у бабушкиного внука.

— Я хотел бы пойти вдаль, — подумав, сказал мальчик.

Я сняла варежки, нагнулась и слепила отличный гладенький снежок.

— Там получается лед, это опасно! — наставительно сказала бабушка.

— К черту! — сказала я и запустила в нее снежком.

Бабушкины глаза опасно блеснули, она отбросила розовые пластмассовые пассатижи, присела и резко загребла варежкой снег.

Внук быстро сориентировался, восторженно завизжал и начал подавать ей снаряды.

— Двое на одного — нечестно! — сказал проходящий мимо мужчина с коляской, девочкой лет семи и джек-рассел-терьером. Девочка присела и, не вставая, молча запустила снежком в бабушкиного внука.

Еще трое детей прибежали с горки. Джек-рассел лаял взахлеб, прыгал отчаянно и некоторые снежки хватал пастью прямо в полете.

29 января в РГБ состоится четвертая лекция Катерины Мурашовой из нового цикла «Предсказуемые кризисы семейной жизни».