Наталья Осипова: Мне нравится ощущать себя земной и реальной — этому учит современный танец

Официально приписанная к королевской труппе Ковент-Гардена, Наталья Осипова остается самой свободной и одновременно самой занятой танцовщицей. Сегодня она репетирует в Мельбурне, завтра выступает на гала-концерте в Нью-Йорке, а еще через какое-то время ее ждут в Перми, где она числится приглашенной примой. Проследить траекторию ее разъездов, как и вычислить все ее приземления, — занятие для сильных духом. Такие нагрузки просто нельзя себе вообразить. Тем не менее в ММДМ 28 и 29 января грядет большая сольная программа, в которой Наталья Осипова предстанет в амплуа танцовщицы contemporary dance и, кажется, впервые заставит забыть о существовании классической пачки и балетных пуантов.

Ɔ. Помню, как в каком-то давнем фильме Юрий Николаевич Григорович мстительно ворчал: «Когда не могут танцевать классику, переходят на модерн». Но вас-то заподозрить в этом нельзя. Вы продолжаете успешно танцевать самые сложные партии классического репертуара, но при этом все больше тяготеете к современному танцу. Почему? Что вам это дает как балерине? Откуда в вас вдруг страсть к новой хореографии?

Современный танец за последние два десятилетия радикально поменялся. Это раньше можно было предположить, что его танцевать легче, чем классику. Сегодня модерн требует не меньшей выносливости и гибкости. К тому же там много акробатических па, которых с наскока никак не сделаешь. Во всяком случае, у меня они не получались. Буквально до последнего времени я продолжала ощущать себя классической балериной, пытающейся танцевать contemporary dance. Даже мои лондонские приятели надо мной шутили: ну когда же ты перестанешь быть примой на пуантах. Давай, вставай уже на полную ступню! Формально, кажется, нет ничего проще, но, когда начинаешь вникать и примерять все это на себя, понимаешь, что это другой мир.

Ɔ. Тем не менее среди ваших коллег считается, что, если танцуешь с детских лет Петипа, нельзя безнаказанно переходить на Макгрегора или Форсайта. Тело тебе обязательно отомстит. Другой темпоритм, другая пластика…

А я и не пытаюсь совмещать. Например, если у меня запланирована серия выступлений в больших балетах, как «Лебединое» или «Баядерка», я не буду рисковать. Но, как только образуется какой-то перерыв, я сразу бросаюсь в новый танец, как в воду. Для меня в этом тоже есть момент расслабления, чистой радости от самого движения. Поразительно, что современный танец дает ощущение абсолютной свободы. Тут я остаюсь один на один только с тем, что у меня в этот момент под ногами — пол сцены или репетиционного зала, песок на пляже, газон в саду… Неважно! Это и есть мой главный партнер. Именно с ним я начинаю взаимодействовать, осязать его кожей, припадать в попытке почувствовать новую энергию. Если классика — для меня это всегда движение вверх, некое невидимое усилие приподняться, воспарить, взлететь, то модерн, наоборот, тянет вниз. Ты из всех сил отталкиваешься и хочешь взлететь, но снова падаешь, как подкошенный. Все самое интересное с тобой происходит не где-то там, в воздухе, а здесь, сейчас на этой грешной земле. Мне нравится ощущать себя земной и реальной. И этому тоже учит современный танец.

Ɔ. При этом ваша новая программа, которую вы привозите в Москву, называется The Light Breath — легкое дыхание. Нет ли тут противоречия?

По-моему, нет, сама программа состоит из нескольких очень разных и очень непохожих друг на друга балетов. Например, «Факаду» Артура Питы я танцевала раньше с Иваном Васильевым в программе «Соло для двоих». Но сейчас это совсем другой балет, где хореограф даже изменил кое-где танцевальный рисунок. К счастью, в contemporary dance это можно себе позволить: поменять акценты, изменить трактовку, даже саму логику движений. Разумеется, это должен делать сам хореограф. И я очень благодарна Артуру за его готовность к творческому диалогу.

Мне очень дорог и другой балет Qutb в постановке изумительного мыслителя, философа современного танца Сири Ларби Шеркубаи. Он единственный, кто способен делать то, что я для себя называю «бесшовной» хореографией. Три истории сплетаются в один беспрерывный танец. Три танцовщика — два парня и девушка — становятся одним целым. На самом деле жить вместе — огромное и непостижимое искусство. Люди учатся этому всю жизнь. И, как мы знаем, не всегда это получается успешно. Балет Qutb, конечно, не может служить пособием. Тем не менее его месседж очевиден и действует безотказно на самых разных зрителей: любовь — это отказ от своего эго, любовь — ось, на которой держится мир.

Будет еще и совсем новый балет, которого никто не видел. Но всех карт пока раскрывать не хочу. Могу только сказать, что моим партнером станет замечательный Джейсон Киттельбергер, один из лучших танцовщиков modern dance. Мы давно выступаем вместе, и мне хотелось показать наш дуэт в Москве, где меня знают преимущественно как классическую балерину. Наша программа «Легкое дыхание», конечно, про любовь, которая всегда вдох, глоток свежего воздуха, новые эмоции, сила, вдохновение. Первая ассоциация, которая приходит на ум, — рассказ Ивана Бунина с тем же названием. Там ведь тоже любовь, и убийство из-за нее. Так что ничего особенно легкого!

Ɔ. Считается, что для балерины важнее всего, чтобы партнер, выражаясь балетным сленгом, «хорошо держал». А что для вас является определяющим при выборе сценического партнера?

Это сложно объяснить. Техническая сторона вопроса, безусловно, важна. Хорошо, чтобы партнер страховал, поддерживал, чтобы у него были надежные, сильные руки, в которых чувствуешь себя в безопасности, чтобы не срывал поддержки, не заваливал пируэты… Но для меня все-таки это не главное. Когда вы на сцене вдвоем, должна возникнуть какая-то вибрация. Англичане говорят chemistry — химия. Когда начинаешь общаться глаза в глаза, забыв обо всех сложностях хореографии, о предыдущих репетициях. Все вдруг отступает. Тело само вспомнит движения, услышав музыку, а вот какой-то внутренний обмен энергией может и не состояться. И от чего это зависит? Бог весть! Поэтому я так дорожу мгновениями, когда мы оказываемся с партнером на одной волне. Так было когда-то в юности у нас с Иваном Васильевым, так случилось недавно с Володей Шкляровым, замечательным солистом Мариинки, с которым я танцевала осенью в Лондоне «Манон» и «Маргарит и Армана». Что касается Джейсона Киттельбергера, это совсем другая история. Это contemporary dance, где чувства всегда обнаженнее, а движения могут быть очень откровенными. Джейсон — очень чувственный танцовщик. В нем есть эта мужская притягательность и сексуальность, без которых невозможно исполнить тот же Qutb. Кстати, сам он несколько лет был ассистентом у Сири Ларби Шеркубаи и досконально изучил его пластический язык. Поэтому в дуэте с Джейсоном я поначалу чувствовала себя ведомой. Но, может быть, впервые смогла оценить, какое это наслаждение — подчиняться тому, кто опытнее тебя.

Ɔ. Я так понимаю, что с имиджем «классической балерины» вы сейчас упорно боретесь. Только в сентябре 2018 года прошла премьера «Айседоры» в постановке Владимира Варнавы. Какова судьба этого балета?

Я надеюсь, что «Айседору» ждет счастливая гастрольная судьба. Мы еще с ней поездим по миру. Что-то там получилось безусловно интересно, над чем-то надо еще поработать или даже придумать заново. Но «Айседора» не отпускает меня. Уверена, что наши пути с ней еще пересекутся.

Ɔ. А в юности у вас были балерины, которым вы хотели бы подражать и кто служил для вас своего рода эталоном счастливой балетной судьбы?

Чтобы подражать или кого-то повторять — нет, такого про себя не припомню. Но есть две танцовщицы, которые всегда казались мне какими-то космическими пришелицами, подражать которым бессмысленно. Это великая итальянка Алессандра Ферри. Я могла расплакаться просто от одного только зрелища, как она делала несколько шагов по сцене и замирала в арабеске. Так это было прекрасно, столько в ее движениях было женственности и какого-то внутреннего достоинства! Или француженка Сильви Гиллем — совсем другой женский типаж. Внутренне очень жесткая, абсолютно неприступная, но способная на сцене творить чудеса. После нее балет уже не может быть прежним.

Ɔ. Интересно, что по темпераменту и внешним данным вы никак не подходите для звезды Ковент-Гардена, который всегда культивировал в балете образ леди, балетной аристократки, вечной «Ундины» типа Марго Фонтейн. Как вам удалось сломать эту традицию?

А я ничего и не ломала. Да и зачем? С самого начала всем было ясно, что я никогда не стану англичанкой в балете. И это всех устраивает. Более того, мое иностранное происхождение позволяет мне достаточно вольно обращаться с классическими версиями английских балетов Аштона, Макмиллана, которые идут в Ковент-Гардене по 30–40 и даже более лет. То, что, наверное, англичане никогда бы не простили своей балерине, мне легко сходит с рук. Ну, она же русская, и этим все сказано! Мне прощают мой русский акцент и в балете, и в жизни. В этом смысле англичане очень воспитанные и толерантные люди. Уверена, что, останься я в Большом, у меня бы не было такой свободы. Там все-таки другая культура исполнения и отношение к балетным традициям.

Ɔ. Сейчас, пока мы разговариваем с вами по WhatsApp, вы добираетесь до пляжа где-то в Австралии. Потом вы возвращаетесь в Лондон, планируется Нью-Йорк, а там еще и Пермь… Где сегодня ваш дом?

Сейчас это Лондон. Здесь моя квартира, друзья, мой театр Ковент-Гарден. И конечно, Sadler Wells, где я репетирую свои новые программы. Но при этом есть Москва, куда я тоже всегда стремлюсь, где меня ждут родители и моя публика. Поэтому мне так хочется удивить и порадовать их чем-то новым, чего от меня никто не ждал. Мол, видите, что я еще умею, кроме Китри и Жизели.Ɔ.