Военный фотожурналист Сергей Пономарев о страхе, «синдроме Олевского» и фрилансерах на войне

Ɔ. Главная героиня фильма попадает в клинику с посттравматическим расстройством. Насколько это типично для военных журналистов? Вы сами обращались когда-нибудь к специалистам с подобными проблемами?

У меня есть психологи, с которыми я могу поговорить о своих переживаниях, но я стараюсь не переносить свои негативные воспоминания в социальную жизнь, чтобы не стать «тем чуваком», который постоянно говорит только о войне. К сожалению, у нас в обществе существует предубеждение в отношении специалистов в области психологии, что в корне неверно. Пока я сам не убедился в том, что психологи действительно могут помогать, мне было гораздо сложнее справляться с последствиями военных командировок. Но даже с хорошим специалистом преодоление посттравматического расстройства — это тяжелая и системная работа.

Ɔ. Фильм «Частная война» вызвал нарекания со стороны профессиональных журналистов. Согласны ли вы с тем, что в картине много надуманного?  

Я бы не сказал, что в фильме много надуманного, скорее, это стандартная голливудская лента, которая из байопика превратилась в самостоятельное художественное произведение, потому что продюсеры и сценаристы, преследуя свои цели, изменили и почистили некоторые факты. Например, в фильме нет ни слова о втором муже Мэри. Он тоже был военным журналистом и покончил с собой, будучи не в состоянии справиться с теми демонами, которые преследовали его после командировок. Мне кажется, что создатели фильма не стали говорить об этом в попытке показать уникальность посттравматического синдрома Мэри. Иначе получилось бы, что в картине есть персонаж, чья сюжетная линия еще более трагична, чем судьба главной героини. В реальности же алкоголизм и асоциальное поведение, вызванные посттравматическим расстройством, далеко не редкость: многие военные корреспонденты ведут себя так же. Все, кто, как и я, был лично знаком с Мэри (еще зеленым пацаном в 2011 году я пересекался с ней в Ливии), согласятся с тем, что ее экранный образ чересчур гламуризирован. В командировках все гораздо сложнее, грязнее и вонючей.

При этом «Частная война» — местами очень точная картина с документальной точки зрения. Режиссеру удалось реалистично передать тонкие моменты, такие как, например, особенности поведения людей в зоне конфликта; даже пыль в сирийском Хомсе и иракские блокпосты выглядят так, словно съемочная группа ездила туда специально снимать эти сцены.

Ɔ. Одна из сюжетных линий в картине связана с конфликтом между редактором и журналистом, находящимся в зоне военных действий. Существует ли такая проблема в реальности?

Да, и в фильме это очень точно показано через образ редактора, который протирает в офисе штаны, получает награды, славу и хорошую зарплату за счет корреспондентов, которые живут впроголодь и фигачат по говнам где-то в поле. Но такова участь военного журналиста. Редактор сперва посылает тебя куда-то, а потом говорит: «Нет, дальше идти не надо, там опасно. Возвращайся». И в этот момент хочется воткнуть ему ручку в глаз по возвращении в редакцию, потому что он принимает решение, не имея ни малейшего представления о том, как все обстоит «на земле». С другой стороны, понятно, что редактор — часть команды, который прикрывает военных журналистов, делает скучную офисную работу, которую я не мог бы сделать, находясь в поле.

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Ɔ. Насколько объективно военный журналист может освещать события в зоне конфликта?

Все зависит от политики издания: если оно стремится к объективности, то редакция постарается отправить корреспондентов по обе стороны конфликта, чтобы сбалансировать материал и избежать перекосов в ту или иную сторону.

Ɔ. Как удается побороть страх, находясь в горячей точке?

В фильме персонаж Мэри Колвин произносит поразительно точную фразу: «Страх приходит позднее, когда все уже позади». И это действительно так, потому что страх — это не первичное ощущение, волна ужаса захлестывает не в самом моменте, а впоследствии, когда уже добежал или дополз до укрытия. Инстинкты первичны, а эмоции и ощущения появляются чуть позже. Если же говорить о страхе не просто как об эмоции, а как об экзистенциальном переживании, то он начинается с того момента, когда вы выходите из отеля и бросаете взгляд на свой номер, как будто видите его в последний раз. Это чувство не покинет вас до тех пор, пока вы не вернетесь обратно в отель, и бороться с ним бесполезно.

Ɔ. Куда была ваша первая командировка?

В Беслан. Мне тогда было 24 года, и я очень тяжело на протяжении нескольких месяцев переживал последствия. С тех пор я не могу играть в компьютерные игры-шутеры, а некоторые из моих коллег и вовсе перестали ездить в военные командировки после Беслана.

Ɔ. Что нужно, чтобы стать военным журналистом? Существует ли конкуренция за командировки среди начинающих корреспондентов?

Чтобы заниматься военной журналистикой, нужно скорее преодолеть сопротивление, чем просто получить образование. Если есть деньги и удалось получить визу, то отправиться в горячую точку не так и сложно. Вопрос в другом: что вы будете делать дальше. Каждый год ко мне подходит несколько молодых журналистов, которые хотят поехать на войну, и всем им я задаю с десяток вопросов, которые их останавливают. Все эти вопросы начинаются с «а что, если?». А что, если кончатся деньги? А что, если сядут все батарейки и не останется средств связи? А что, если пробьет колесо в машине? А что, если не будет переводчика? И так далее. И если вы не можете дать на них ответа, еще сидя дома, лучше никуда не ехать.

К командировкам в зоны военных конфликтов нужно серьезно готовиться. Курсы подготовки к работе в горячих точках в первую очередь включают в себя занятия по оказанию медицинской помощи: по статистике, большинство людей на войне погибают оттого, что первая медицинская помощь оказана не вовремя или неправильно.

Плюс есть специальные курсы, на которых вас могут хотя бы частично подготовить к ситуациям, в которые можно попасть на линии фронта. Если во время тренировки на вас уже надевали мешок и пинали по ребрам, в реальной ситуации вам будет легче справиться с шоком. Несмотря на то что на курсах все — постановка, тот опыт, тот купированный страх впоследствии может спасти вашу жизнь, потому что во время подготовки формируется определенный алгоритм действий, которому вы будете следовать в реальной ситуации. У меня так было на Украине, когда я попал на недружественный блокпост, на котором людей водили к стенке расстреливать с мешком на голове.

Ɔ. Есть ли принципиальная разница между подходами российских и иностранных военных корреспондентов?

Иностранные журналисты стараются быть независимыми и ездить в командировки самостоятельно, чтобы не быть частью какого-то военного конвоя, если это возможно. Это гораздо более затратно, потому что нужно найти машину, охрану, переводчиков, фиксеров (люди, которые помогают журналисту на месте событий. — Прим. ред.) В России привыкли экономить на командировках, и если, допустим, какое-то боевое подразделение берет на себя сопровождение журналистов, то обычно их просто сажают на броню и везут, причем сами журналисты потом не ищут возможности независимо подтвердить те факты, которые им показали военные.

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Фото: Виктор Березкин

Ɔ. На ваш взгляд, случившееся с российскими журналистами в ЦАР — результат экономии?

Не только экономии, а еще и непонимания, как к подобным командировкам нужно готовиться.

Ɔ. Как обстоит дело с социальной защищенностью военных журналистов?

Далеко не каждое СМИ в состоянии покрывать безумные расходы в военных командировках, и из-за этого в зонах боевых действий становится все больше журналистов-фрилансеров, которые либо заключают контракт с изданием на конкретную командировку, либо вообще едут на войну за свой счет, а потом предлагают уже готовые снимки и репортажи разным журналам. Я тоже фрилансер, хотя я и понимаю, что фриланс в моей этой профессии — это серьезная эксплуатация жизней и энтузиазма журналистов, из-за которой мы становимся еще менее защищенными, чем были раньше. Например, страховку на территории боевых действий предоставляют только западные компании, и обходится она примерно в сто долларов в день.

Ɔ. Вокруг вашей профессии существует невероятный романтический ореол. Действительно ли каждый военный журналист носит на себе печать смертника?

Романтизация образа военного журналиста существовала в обществе еще во времена Роберта Капы (основоположник военной фотожурналистики. — Прим. ред.) — с его образом этакого рубахи-парня, который ездит в зоны конфликтов и делает прекрасные снимки. Из-за этого романтического шлейфа люди часто забывают о том, что корреспондент на передовой существует не просто для того, чтобы делать фотографии и репортажи. Он — глаза тех, кто жертвует деньги на помощь людям в горячих точках через некоммерческие и благотворительные организации. На линии фронта вы встретите огромное количество людей, которые приехали туда для того, чтобы помогать, — это врачи и волонтеры, готовые работать бесплатно, потому что видят в этом свою миссию. А журналисты в этой цепочке — связующее звено между теми, кто отдает свои деньги, но при этом не готов «встать с дивана», и теми, кто впахивает в зоне боевых действий.

Ɔ. По вашим рассказам создается впечатление, будто бы война — это обыденность сродни нашей повседневной жизни, просто устроенная по другим законам. Так ли это?

Нет, это не более чем стереотип. Возможно, я говорю о войне как о чем-то обыденном, потому что я пытаюсь развеять тот самый романтический ореол, созданный вокруг профессии. Когда понимаешь, что военная журналистика — это не героизм, а каждодневный пот и пыль, то начинаешь и говорить об этом без лишнего пафоса.

Ɔ. Были ли такие моменты, когда вам хотелось уйти из профессии?

Да нет, а зачем? Это синдром Олевского, хотя даже он после своей знаменитой фразы продолжает делать то же самое. Всякий раз, когда происходит событие в зоне конфликта, за которым я слежу, у меня срабатывает внутренний звоночек, сигнализирующий о том, что я должен быть там. У журналистов часто повышенный уровень эмпатии, поэтому они неизбежно прикипают к своим героям и пытаются следить за развитием их жизни. Например, я работал над событиями «арабской весны», и когда начались гражданские протесты в Сирии, еще до радикализации оппозиции и появления «Аль-Нусры» и «Исламского государства», этот звоночек прозвенел. Но, к сожалению, в Сирии на территориях, контролируемых повстанцами, русскому журналисту находиться было невозможно, и я сидел дома и страдал. Проникновение интернета сейчас настолько повсеместно, что вас могут погуглить даже на блокпосту, и поэтому поехать туда с российским паспортом я никак не мог.

Ɔ. Верите ли вы в приметы?

Нет, у военного корреспондента нет заячьей лапки.

Ɔ. Ваше самое главное качество как военного журналиста?

Спокойствие.

Беседа с Сергеем Пономаревым состоялась в рамках закрытого показа в Кинозале ГУМа фильма «Частная война», который прошел для участников проекта «Сноб».

Подготовила Ксения Праведная