Фото: Pixabay
Фото: Pixabay

К протестам против строительства новой церкви Великомученицы Екатерины в Екатеринбурге стоит относиться серьезно по разным причинам, и о многих из них в эти дни уже сказано немало.

Добавлю к общей дискуссии несколько слов о восстановлении и строительстве храмов. С этим все, как правило, плохо, а иногда очень плохо. Первая проблема — механическое копирование. Памятников бездарному копированию разных древностей в современной России множество. Дюжина вариаций на тему знаменитой церкви Покрова на Нерли — лишь один из многих примеров.

Вторая проблема — восстановление того, «как было», но историческое место чаще всего занято или имеет строительные ограничения; архитекторы даже по чертежам не могут ничего повторить (в храме Христа Спасителя самое удачное — стилобатная, коммерческая часть проекта с гаражами и автомойкой). Строители уже не могут так же красиво построить. Художники-иконописцы не могут красиво расписать… Всем неудобно. Все дорого. Но пафоса очень много — купола-то все равно блестят.

Миллиардер Игорь Алтушкин, который выступает спонсором строительства церкви Вмц. Екатерины, для проектирования офиса своей компании нанял одного из самых дорогих архитекторов мира — Нормана Фостера, а проект храма заказал третьеразрядному архитектурному бюро. Приоритеты очевидны: лучшее — для бизнеса, а для Церкви — по остаточному принципу. Или это просто катастрофическое отсутствие вкуса?

В любом случае, если бы проект был красивым, интересным, современным, то и реакция горожан была бы иной. Новым современным храмом город мог бы действительно гордиться. Но идеология исторической реконструкции помешала, не дает возможности даже мыслить современными категориями.

И оказывается, что, во-первых, сложившаяся идеология «церковного возрождения» настолько ущербна, что не формирует никакого стремления двигаться вперед. Нет никакого видения будущего. Есть самый настоящий страх перед ним и, соответственно, бегство в прошлое. Даже проект нового храма — тяжеловесный, неуклюжий. Вряд ли его можно назвать украшением города. Если его построят, то, боюсь, буквально через несколько лет за него будет стыдно.

И во-вторых, нет никакого творческого порыва. Нет свободы. Зацикленность на прошлом делает и общество, и Церковь закомплексованными и беспомощными.

Однако в Екатеринбурге общество показывает более высокую динамику и пытается вырваться из этой ограды реконструкторства и псевдореконструкторства (чего стоят слова про восстановление храма, когда и место другое, и проект совсем новый). Порой получается неуклюже, грубо, жестко, но, мне кажется, здесь важно разглядеть намерение. У горожан оно не антихристианское и даже не храмоборческое. Будет непростительной ошибкой скопом записать протестующих во враги Церкви. Да, найти врага — это удобный ход. Но как-то незаметно Церковь перестает быть Церковью, если так поступает.

Что защищают горожане? Есть ли у них положительная программа или это голый протест? Мне представляется, что да, положительная задача у них есть. Они защищают свое городское пространство. И это значит, что с их точки зрения храм в этом пространстве имеет значительно меньшую ценность, чем сквер. Для православных, естественно, наоборот.

Православные исходят из того, что будто бы всем очевидно: сквер (подумаешь, деревья и дорожки) имеет меньшую «духовную ценность», чем храм (здесь молитва и иконы, литургия и молебны — словом, сакральное пространство). Однако всё вверх тормашками по вполне простой и понятной причине: сквер для всех, а храм только для меньшинства — для православных.

И это главный вывод: православные все чаще начинают восприниматься как требовательное и богатое меньшинство, которому нужно противостоять. Очень плохая ситуация.

События в Екатеринбурге показывают, что возникает новая линия напряжения между секулярным обществом, которое стремится к развитию, и церковным сообществом, для которого главным остается охранительство, ложно понятый традиционализм. В этом противостоянии православные проиграют, даже если у них и будут какие-то тактические успехи. 

Вспомним историю: христианство победило именно потому, что предложило радикально новое, невероятно яркое видение будущего. Современное православие проигрывает по всем фронтам, потому что отказывается от будущего и апеллирует к прошлому. Кто-то это делает искренне, кто-то — довольно лицемерно. Но это уже не имеет значения. Вопрос лишь в том, где и когда появятся точки роста.

Не исключено, что перемены будут связаны с приходом в Церковь нынешних 20-летних. Опыт свободы у них иной, чем у старшего поколения. Но это будет оптимистичный сценарий. Возможен и пессимистичный. Молодежь в Церковь не придет, так как церковная система образования и воспитания штампует не пастырей, не богословов, не миссионеров, а обычных конформистов. Уже сегодня они составляют подавляющее большинство. Если ситуация не изменится, для Церкви наступит крайне тяжелый период.

Кто будет содержать огромные храмы, которые построили исторические реконструкторы, не думая о том, какие зарплаты у прихожан? Или предполагается, что эти храмы будут на балансе города?

Только радикальное изменение парадигмы вернет православных в реальный мир, в котором есть не только прошлое, но и будущее, и настоящее. И тогда появится шанс, что общество и Церковь будут вновь понимать друг друга.