Наталья Ривкина: Финансовые кризисы и политика не могут повлиять на частоту психических расстройств
Ɔ. В клинике психиатрии и психотерапии ЕМС 25 специалистов разного профиля. Что в работе для вас главное?
Мне было интересно создать команду, в которой равноправно могли бы работать специалисты разных направлений, разных парадигм. У каждого из нас есть важные задачи, и только объединившись, мы можем создать своего рода «магический кристалл», помогающий решать проблемы человека. Наша задача — не только починить «биологические поломки», но в первую очередь поддержать человека в целом, помочь ему преодолеть болезнь. EMC — уникальное место. Здесь есть то, что в философии медицины называют патерналистскими отношениями, то есть сотрудничающими, равноправными. Для нас важно сохранить достоинство человека, с каким бы заболеванием он ни обратился. Это может быть и пятилетний ребенок с расстройством аутического спектра или тяжелой депрессией, и пожилой человек с деменцией. Мы всегда обсуждаем лечение с пациентом и его близкими, учитываем их пожелания.
Ɔ. Вы в профессии 20 лет. Что изменилось за это время?
И я, и мои коллеги замечаем, что картина психических расстройств сильно изменилась. Причина этого — я говорю и о расстройствах шизофренического спектра, и о депрессии — в том, что появились новые лекарства, и в характере терапии. Сейчас мы гораздо реже видим ту тяжесть болезни, которая была 20–30 лет назад. Современные препараты на биологическом уровне влияют на механизмы, которые могут приводить к развитию психических расстройств. В этом смысле наши психотропные препараты сравнимы с антибиотиками или возможностями вакцинации. Хотя по-прежнему существует много страхов и мифов в их отношении.
Ɔ. Сейчас часто говорят, что мы свидетели глобальных цивилизационных перемен, в том числе благодаря развитию технологий. Повлияло ли это на появление новых расстройств?
Частота психических расстройств в обществе всегда одинакова. У семи процентов людей на Земле существует предрасположенность к их развитию. Некоторые люди рождаются с особенностями выработки дофамина и серотонина, это врожденные особенности, они не приобретаются на фоне стрессов. Например, в группе людей, оказавшихся в зоне стихийного бедствия, у кого-то разовьется гипертония, у кого-то псориаз, у кого-то язвенная болезнь, а у кого-то депрессия или расстройство шизофренического спектра. Это зависит от индивидуальной предрасположенности человека к тем или иным заболеваниям. Поэтому финансовые кризисы, политическая или социальная нестабильность не могут повлиять на частоту психических расстройств. Они могут влиять лишь на частоту реакций на стресс и эмоциональные дезадаптации. Возможно, биполярных расстройств — психических заболеваний, при которых эпизоды «подъема» чередуются с эпизодами депрессии, — стало больше, но это потому, что врачи стали лучше их диагностировать. Сейчас во многих странах существуют превентивные программы, например, в Австралии детей 12–13 лет в школах тестируют психиатры на выявление ранних признаков психических расстройств, потому что это вопрос здоровья нации. Чем раньше мы начинаем лечение, тем больше у нас шансов максимально социально сохранить жизнь человека, его возможности, его интересы.
Ɔ. В России подобная практика ранней диагностики психических расстройств у подростков не распространена?
Нет, хотя у нас в EMC такие программы есть, мы их разработали для ребят, которые едут учиться за границу. В нашей команде есть опытные специалисты, которые занимаются исследованиями в области ранней диагностики психических расстройств и работы с пациентами на этапе, когда болезнь еще не проявила себя. Этап развития психического расстройства занимает три-четыре года, и в этот период заболевания очень редко диагностируются, хотя уже важно начинать оказывать помощь. У нас есть шанс не дать развиться психическому расстройству и минимизировать все осложнения и риски, связанные с ним. В EMC достаточно высокая выявляемость психоэмоциональных расстройств у подростков на этом этапе. Благодаря нашим программам они продолжают успешно учиться, уезжают на учебу за границу, если они этого хотят, достаточно рано начинают жить самостоятельно. И все это благодаря тому, что они вовремя получили лекарственную и психотерапевтическую поддержку.
Ɔ. Как проходят консультации? На что родителям обращать внимание?
В EMC первый осмотр — всегда консультация психиатра, не психотерапевта. Мы это делаем не для того, чтобы назначить детям лекарства, а чтобы не пропустить проблемы, которые психотерапевт может не увидеть: у разных специалистов разный уровень подготовки в разных направлениях. Например, фармакотерапевт не может в полной мере оказать поддержку человеку с реакцией горя, а психотерапевт — с расстройством шизофренического спектра. Возраст 13–25 лет – это возраст, когда обычно начинаются психические расстройства у людей, у которых есть к ним предрасположенность. Поэтому этот жизненный период требует особого внимания. Многие психоэмоциональные проблемы могут маскироваться под возрастные особенности, и родители зачастую не придают этому особого значения. Дети могут высказывать суицидальные мысли, наносить себе порезы, но родители воспринимают это как манипуляцию или стремление любой ценой получить желаемое. На самом деле у подростка могут быть симптомы депрессии и достаточно серьезные намерения совершить суицид. Поэтому очень важно выявить истинные причины проблем: лежат они в области психологии, либо же они – из области биологических изменений и начинающихся психических расстройств, которые требуют помощи и более активного лечения. Помощь детям отличается от помощи взрослым. У детей могут быть симптомы из разных регистров: и симптомы депрессии, и колебания настроения, и нарушения восприятия. У них обычно клиническая картина гораздо сложнее, чем у взрослых. Поэтому для детей разработаны специальные программы и подход к лечению для них другой.
Ɔ. Что еще изменилось за последнее время? Например, если говорить о сфере реабилитации пациентов?
С появлением психотропных препаратов у нас стало гораздо больше времени и возможностей заниматься психосоциальной реабилитацией. В современной психиатрии выделяют отдельный блок симптомов, связанных с социальной адаптацией. Чтобы человек мог качественно жить, самостоятельно, быть независимым в финансовом и социальном плане, иметь семью. Наша задача — сохранить те ценности, которые есть у человека, и помочь ему полноценно жить в этом мире. В современной психиатрии работа фармакотерапевта немыслима без участия психотерапевта. С первых этапов лечения для каждого пациента существует тандем из лекарств и психотерапии. И наш основной фокус — на то, чтобы человек мог жить качественно и с удовольствием.
Ɔ. Есть ли какие-то кардинально новые методы лечения?
К сожалению, больших революций в психиатрии за последние 10–15 лет не происходило. Сейчас очень много внимания уделяется генетическим особенностям при выборе варианта лечения. Нужно понимать, что нет гена, который отвечал бы за психические расстройства. Это многофакторные болезни. Для развития заболевания одновременно должно совпасть много факторов. В этом смысле психические расстройства мало чем отличаются от соматических заболеваний.
Генетическая диагностика в современной психиатрии используется только для правильного подбора лечения. Все остальные методы находятся на этапе разработок. Наши усилия нацелены на понимание того, как определенные участки генома могут быть связаны с риском развития побочных эффектов, переносимостью лекарств и их эффективностью.
Сейчас проводятся исследования, как сделать назначения психотропной терапии соответствующими генетическому профилю человека и особенностям его биологии. Сюда относится не только оценка генетических особенностей, но и скорость метаболизма, различные биохимические особенности, много факторов, которые мы можем оценивать и учитывать при назначении лекарств.
При этом нет исследований, нацеленных на улучшение наших диагностических инструментов. Различные исследования дофамина и серотонина в крови, которые иногда предлагают, не показательны, потому что их уровень надо смотреть в нейронах головного мозга, а это пока невозможно. Сейчас основной инструмент у психиатров во всем мире — клиническое интервью, и оно точно помогает определиться с терапией.
Психиатрия — точная наука. Оценка состояния пациента базируется на точных методах, на понимании и анализе симптомов, которые испытывает пациент. Для нас важны не только проявления заболевания, но и самочувствие пациента в целом, его качество жизни. Мы учитываем его состояние комплексно, помогаем разобраться в себе и обсуждаем с ним лечение, делаем его полноправным участником лечебного процесса.
Беседовала Анастасия Рыжкова