Как журналисты Nature нашли в России гений и злодейство

После двух десятилетий застоя несколько лет назад отечественная молекулярная биология снова стала попадать на первые страницы прессы. И вот последний пример — статья в Science, вышедшая буквально сегодня. Эта статья, написанная американским журналистом из Science Джоном Коэном и поддержанная Пулитцеровским фондом, повествует о том, как разные русские ученые собрались в Институте Философии РАН и обсуждали там, можно ли позволить доктору Денису Ребрикову делать генно-модифицированных детей.

Впрочем, расскажем все по порядку.

Российская наука, функционируя внутри российского же социума, нередко порождает уморительные недоразумения, о которых мы исправно сообщаем читателям.Так было, например, когда в России запретили ГМО, и потом, когда Чубайс назвал этот запрет самым неудачным решением десятилетия, а еще когда после этого была разработана масштабная программа исследований именно в той области, которая запрещена пресловутым законом, и когда президент страны испугал всех генетическим оружием, пригрозив запретить вывоз за границу биоматериалов (к счастью, о последней глупости благополучно забыли).

А вот и недавний повод: главный внештатный генетик Минздрава и глава комитета по этике Сергей Куцев потребовал ввести мораторий на эксперименты, связанные с редактированием генома человеческого эмбриона. Говорят, что накануне он вместе с группой ученых встречался с биологом Марией Воронцовой, известной в прессе как «предполагаемая дочь Путина». Понятно, что без Путина никакую угрозу нам не одолеть, а без помощи эндокринолога Воронцовой верховную власть ни в чем убедить невозможно, но этот саркастический пассаж мы опустим. В рамках нашей истории важно то, что и встреча в Институте Философии, и недавняя публичная активность Сергея Куцева проистекают из одной и той же серии событий, объединенных именем Дениса Ребрикова, проректора по научной работе РНИМУ им. Пирогова, сотрудничающего с Центром акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В. И. Кулакова. 

Как делали детей-мутантов

Просвещенные читатели «Сноба» могли впервые узнать об опасности генетического редактирования эмбрионов из нашей заметки «Ужас из Гуанчжоу»: тогда китайцы впервые применили технику редактирования генов CRISPR, чтобы сделать что-то такое (не слишком, впрочем, впечатляющее) с предназначенной на выброс оплодотворенной яйцеклеткой.

Китайские исследователи послали статью в Nature. Редакция статью отклонила, однако каким-то образом данные китайцев были в нарушение всех норм переданы американским исследователям, разразившимся пространными «этическими» рассуждениями о том, почему все это, о чем они услышали совершенно случайно, делать ни в коем случае нельзя. Когда работа все же вышла в другом журнале, Nature не удержался от реплики.

Это все давний 2015 год, а когда год назад Хэ Цзянькуй довел это дело до конца и на свет появились первые генетически отредактированные дети, шум поднялся уже нешуточный. Доктор Хэ действительно нарушил в своих опытах все мыслимые нормы, в чем научное сообщество немедленно достигло консенсуса. Тем не менее, стало ясно, что в принципе этот рубеж — редактирование генома человека — наукой взят, и как только будут улажены все технические проблемы, технология будет использована, если найдется легитимный повод применить ее на людях ради их же блага.

Прошло полгода, и в июне 2019 года в том же Nature появляется еще одна статья. Из нее мир с удивлением узнал, что еще один злодей-ученый — на этот раз в России — собирается повторить безнравственные и неэтичные опыты китайцев. 

Автор этих строк в тот же день побеседовал с Денисом Ребриковым. Мы узнали из первых рук, что, во-первых, ничего такого он делать пока не собирается, и во-вторых, что в научном плане он ничуть не ближе к прорывному результату, чем любой другой биолог из сотен мировых лабораторий, занимающихся этой проблемой. Впрочем, кто нас читает?! Появление имени не слишком знаменитого русского биолога в главном научном издании мира, причем в таком драматичном контексте, не могло не иметь последствий. И оно-таки их поимело.

Почему нельзя делать детей-мутантов

Что так напугало весь мир в истории Хэ Цзянькуя, что мир решил испугаться заодно и Дениса Ребрикова? Дело вот в чем: в отличие от редактирования генов где-нибудь в печени или в глазу, работа с эмбрионом имеет свои особенности. Связаны они, упрощенно говоря, с тем, что из эмбрионов развиваются люди, и не будем говорить, что мы думаем об опытах на людях, пусть даже будущих.

Во-первых, с точки зрения чувствительных особ, эмбрион, даже на стадии яйцеклетки — это будущий человек. Одно дело, когда не готовый к жизни эмбрион естественным образом извергается из тела матери, так что она чаще всего этого и не замечает, и другое — когда исследователь выплескивает содержимое испорченной пробирки с будущим человеком в лабораторный слив. Кстати, вы не думали о том, куда стоматолог девает вырванные зубы? Мне вот, например, и от этих мыслей не по себе, а вы говорите «эмбрион».

Во-вторых, никаких неотложных медицинских обстоятельств, при которых такое вмешательство в геном было бы допустимо, ни один исследователь пока не предложил, а рисковать здоровьем будущего ребенка без таких обстоятельств недопустимо. 

В-третьих, все изменения, внесенный в геном эмбриона, наследуются, то есть становятся достоянием генофонда человечества на вечные времена. Кто знает, как оно там откликнется в вечности?

В-четвертых, сама техника редактирования пока далека от совершенства. Иногда ген удается исправить не во всех клетках зародыша — тогда возникает «мозаицизм» (это когда клетки одного организма оказываются генетически различными). А еще бывает так, что машинка для редактирования исправляет не тот ген, который хотели исследователи, а что-то еще: это «нецелевое редактирование». Чтобы метод можно было с полным основанием внедрять в клинику, надо как минимум показать, что мозаицизма совсем нет или почти нет, и что нецелевое редактирование не происходит.

Хэ Цзянькуй этого не показал, но все же рискнул на удачу имплантировать отредактированный эмбрион матери: это, несомненно, никуда не годится. Денис Ребриков, напротив, утверждал, что как раз и собирается доказать безопасность метода, однако об имплантации не думает, пока не получено соответствующее разрешение. Тем самым из вышеприведенного списка резонов он исключил иррациональное «во-первых» и задал разумный вопрос: а мы вообще хотим довести технологию до безопасного применения? 

Если да, то придется отбросить «во-первых» и ставить как можно больше экспериментов, оттачивая безопасность метода, с каждым днем все лучше понимая все близкие и отдаленные последствия сделанного. Этого и хочет Ребриков (другой вопрос, может ли, но об этом ниже). Если же «во-первых» остается в нашем списке, то все работы лучше прекратить, не обманывая себя расплывчатым «это дело будущего». Никакого будущего не наступит, если никто ничего не будет делать за один день до его наступления.

Реакция мирового сообщества была нервной. Оживилась и отечественная научная общественность, все же не каждый день поведение их коллеги разбирают на общемировом собрании ученых, прямо в журнале Nature. Правда, ничего лучше встречи с Воронцовой и призыва к мораторию, обращенного прямо к верховной власти, ей придумать не удалось.

Как русских учили этике

По нашему скромному мнению, самое интересное в этой истории — не те ужасы, которые способен совершить Денис Ребриков или любой другой исследователь, если их не схватить за руку, а, скажем мягко, произвол в выборе главного героя. По отзывам ученых, пожелавших остаться анонимными, в работах доктора Ребрикова можно найти все, что угодно, кроме научного прорыва. Желание сделать первым что-то такое, чего еще не делали — довольно типичная для ученого черта менталитета, однако новостной повод из этого делать странно: кроме желания, для прорывов требуется что-то еще. 

Как вообще доктор Ребриков попал в поле зрения Nature? В редакцию о нем сообщила российский корреспондент журнала Ольга Добровидова, что она нам любезно и подтвердила по телефону. Ольга просто прислала в редакцию ссылку на статью, показавшуюся ей любопытной, а дальнейшее развитие сюжета — результат кипучей инициативы британских журналистов. 

В определенный момент весь этот сюжет заинтересовал американского научного журналиста Джона Коэна, автора сегодняшней статьи в Science. Джон давно интересуется проблемой редактирования генов человека; поговаривают, что он собирается написать об этом книгу. Увидев заметку о Ребрикове в Nature, он решил разобраться, что же происходит в этой заснеженной России. 

Джон — грамотный журналист, и не мог не заметить, что во всем этом хайпе научные амбиции русского ученого — как и потенциал российской молекулярной биологии в целом — оказались сильно переоценены. Однако дыма без огня не бывает. По мнению Джона — и мы с ним в этом совершенно согласны — огонь не в том, что русские могут завтра наплодить генетически отредактированных людей на горе всему миру. Их проблема, как, возможно, и проблема ученых других стран — неспособность внятно обсуждать между собой подобные вопросы и склонность кричать «Караул!», не успев толком ни о чем задуматься. Это, очевидно, и побудило Джона организовать встречу в Москве — с участием ведущих российских специалистов по биоэтике, а также и Дениса Ребрикова, чтобы люди могли наконец между собой все обсудить. 

«Вот что произошло, — написал Джон автору этих строк. — Я попросил <сотрудника Института Философии РАН, доктора философских наук> Павла Тищенко о встрече, чтобы обсудить точку зрения российских биоэтиков на предложение Ребрикова. Тищенко был очень любезен и предложил позвать на встречу несколько других ученых (предполагалось присутствие Сергея Куцева, Светланы Боринской и нескольких других). Тищенко также спросил, не пригласить ли самого Ребрикова — я сперва думал, что это может помешать дискуссии, но позже согласился». 

Джон, однако, настаивал, что материалы дискуссии не должны быть опубликованы прежде, чем выйдет его статья в Science. Поэтому его недоумение вызвало появление на встрече корреспондента Nature. Договориться удалось на том, что корреспондент будет присутствовать, но расскажет о дискуссии позже.

Тем не менее, статья в Nature вышла еще в минувшую пятницу. Об этической дискуссии в ней и правда не было ни слова, что лишь усугубило недоумение читателей (и автора этих строк в том числе): из нее совершенно неясно, зачем писать о Ребрикове во второй раз, если учесть, что и в первый-то раз новостной повод был, на наш вкус, жидковат. В статье вновь появились комментарии известных мировых ученых, включая изобретательницу технологии CRISPR-редактирования Дженнифер Дудну, о том, что заниматься редактированием эмбрионов еще слишком рано. В первом варианте статьи было сказано, что этот опасный Ребриков уже приступил к своим экспериментам, однако затем — после того, видимо, как их поправил наш русский N+1 — в статью внесли правки. 

Согласно новому варианту, ничего такого он не делал и без разрешения соответствующих государственных структур не планировал. Ребриков просто хочет научиться количественно оценивать мозаицизм и нецелевое редактирование. Чтобы технология когда-нибудь дошла до практического применения, сделать это кто-то так или иначе должен, а кто сегодня в России обладает для такой работы достаточным потенциалом — уже совсем другой вопрос.

Мнения разных биологов и журналистов

Как объяснить навязчивый до степени маниакальности интерес самого почтенного в мире научного издания к скромной фигуре нашего соотечественника? Об этом мы спросили Константина Северинова, профессора Сколтеха и главного в нашей стране публичного эксперта по вопросам редактирования генов. Вот что он об этом сказал.

«Я думаю, дело отчасти в том, что в англо-саксонском мире сейчас происходит переосмысление того, что могут сделать с новыми технологиями страны, ранее считавшиеся «развивающимися». CRISPR — технология, про которую с некоторой натяжкой можно сказать, что ее можно применять в гараже, и это создает возможности прорыва там, где никто его не ожидал. 

Сегодня второй, а то и первой страной в ряде передовых областей науки, особенно в области геномного редактирования, стал Китай. За технологией CRISPR могут стоять большие деньги. Понятно, что «цивилизованный» мир начинает принимать меры, чтобы как-то ограничит деятельность ученых, которые способны свободно циркулировать между конкурирующими странами. Речь идет уже не о предоставлении политического убежища жертвам репрессий, а о защите своих интересов, когда некоторые страны, особенно Китай, начинают систематически привлекать ранее уехавших соотечественников, предоставляя им исключительные условия для работы. Хотелось бы, чтобы все играли по общим правилам, слушаясь некоего выработанного в цивилизованном мире консенсуса. Если в США правила запрещают делать какие-то эксперименты, которые легко можно сделать в Китае, американцы начинают чувствовать себя неуютно. Обидно проигрывать из-за того, что кто-то просто не соблюдает правила».

Ну хорошо. А русские-то тут при чем? 

«На мой взгляд, русские просто попали под раздачу, потому что биотехнологии в России, по крайне мере по сравнению с Китаем, нет. Но, похоже, в Америке в нас верят даже больше, чем мы верим в себя: в определенных кругах есть представление, что как только наш президент разрешит, мы тут же начнем редактировать геномы всех и вся. Достаточно вспомнить Михаила Валентиновича Ковальчука, неустанно рассказывающего о нанобиороботах и людях с заданными свойствами: с его легкой руки мы голой ж**й напугали весь мир. По общим геополитическим соображениям к русским относятся плохо, и это не репутация ученых — это репутация государства».

Следующий вопрос: а может быть, Денис Ребриков и правда знает способ сделать CRISPR-редактирование генома эмбрионов безопасным и предсказуемым? 

«Нет у него такого способа. Также, как и нет статей по редактированию в сколько бы то ни было приличных научных журналах. Когда кто-то говорит вам: “Я могу кое-что сделать, но пока не скажу вам, как”, — это, как вы понимаете, вызывает здоровый скептицизм. Раньше Денис говорил, что хочет полностью секвенировать каждую клетку эмбриона после редактирования на стадии 256 клеток и таким образом оценить степень мозаицизма. Расшифровка генома одной клетки — существующая технология, однако она недоступна в России. По новой версии, он намерен определить последовательность ДНК, выделенной из всех клеток эмбриона сразу. Это вполне возможно и не слишком трудно, но в лучшем случае это позволит качественно оценить уровень целевого и нецелевого редактирования. Здесь нет никакого прорыва. Опыты до стадии 256 клеток без подсаживания в матку разрешены в Англии, Японии и ряде других стран. Если при этом эмбрион не имплантируется, то и говорить нечего: это хайп на пустом месте».

Последний вопрос: принесла ли вся эта история пользу или вред?

«Ребрикову она, наверное, принесла пользу с точки зрения узнаваемости его имени. Российским биологам это принесло скорее вред, потому что теперь нам будет сложнее организовать сотрудничество с передовыми лабораториями, чтобы наши сотрудники чему-то там учились. Придется теперь учиться у Ребрикова». 

О том, чему нас учит вся эта история, мы спросили и у Ольги Добровидовой — того самого российского контрибьютера Nature, с легкой руки которого начался столь резонансный сюжет. Как она сама относится к тому, что с ее, как говаривали в старину, «сигнала» началось теперь уже всемирное раздувание из мухи слона?

«А я не уверена, что это муха. Если Ребриков действительно собирается сделать то, о чем он говорит, это довольно серьезно. На самом деле эта история началась в российских СМИ задолго до этого: Ребриков выступал в N+1, в Republic. Но, как часто бывает в нашем научном сообществе, все подпрыгнули только после того, как об этом написал Nature. 

К тому, что из этого получилось, я отношусь скорее положительно. Происшедшее с Ребриковым вскрыло важные проблемы в российском научном сообществе. Их можно было вскрыть и другим путем, но уж как вскрыли, так вскрыли. Дениса Ребрикова мы должны за это скорее благодарить».

Не кажется ли странным, что научный масштаб главного героя не соответствует размаху обсуждения? 

«Героями таких историй часто становятся случайно. Но одно из отличий Ребрикова от Хэ Цзянькуя в том, что Ребриков хорошо интегрирован в научное сообщество. Это не безумный ученый-одиночка, rogue scientist, а проректор вуза. В этом смысле на роль героя этой истории для России он подходит больше». 

Наконец, вот мнение автора статьи в Science Джона Коэна, присланное им сегодня автору этих строк по электронной почте. 

«Я журналист, а не активист, и не имею своего мнения о том, является ли Ребриков «злым гением» или, как он видит себя, серьезным ученым, который готов противостоять критике ради того, чтобы двигать науку вперед.

Ребриков предлагает эксперименты, которые вызвали бы серьезную критику, если бы проводились в США или где угодно еще. Правда, российские власти отреагировали и прояснили свою позицию по поводу редактирования зародышевой линии медленнее, чем в это произошло бы в других странах. 

У России действительно есть обычай откровенно игнорировать международный научный консенсус. Я 30 лет пишу о ВИЧ, и в том числе писал об отказе России разрешить опиатную заместительную терапию для наркозависимых, хотя исследования убедительно доказывают, что это позволяет замедлить распространение вируса.

Чему учит нас эта история? Это непростой вопрос. Российские власти не сразу присоединились к международному обсуждению, но сейчас Минздрав высказался и, как ни странно, мой визит помог начать прямой разговор между Ребриковым и научным сообществом страны. Ребриков ставит легитимный научный вопрос: что именно надо сделать, чтобы редактирование зародышевой линии сдвинулось с мертвой точки?

Может ли Ребриков это сделать? Может ли другой русский ученый это сделать? Может ли любой ученый в мире сделать это так, чтобы убедить скептиков в безопасности технологии? Я не знаю ответов. Российские ученые, с которыми я говорил, сомневались, что Ребриков и его команда обладают техническими возможностями и навыками, чтобы продвинуться в этом направлении.

Зато я точно знаю: многие ведущие ученые считают, что редактирование эмбриона — лишь вопрос времени. Технология продолжает развиваться (вот, кстати, еще одна моя сегодняшняя статья об этом). Думаю, что какой-то ученый где-то в мире сделает это в течение нескольких лет. Возможно, это будет Ребриков. Но я не удивлюсь, если появятся другие исследователи с подобными амбициями и с решимостью противостоять критикам, настаивающим, что их работа преждевременна, недопустима, неэтична и т. п.» 

Наконец, автору этих строк тоже, возможно, будет уместно сказать пару слов. Почему реакция журналистов Nature была, как нам кажется, несколько несоразмерной? Да, мир имеет все основания подозрительно относиться к тому, что происходит в России, потому что миру это не очень понятно. Мир привык, что ученые живут в плотном (хотя и не всегда дружелюбном) общении друг с другом, и когда один что-то делает — другие откликаются на это, обсуждают между собой публично и приходят к каким-то взвешенным позициям. Возможно, в Китае это делают по-китайски, и это уже само по себе слегка пугает англо-саксонский мир. В России же, кажется, никто этого не делал вообще.

Чтобы перестать пугать мир, неплохо бы завести обычай обсуждать разные штуки вслух (желательно без наглого вранья и интриганства, но это уже какое-то либеральное фантазирование). Если бы где-то в мире — будь то в редакции Nature, Science или где угодно еще — видели в русских ученых такую способность, не надо было бы Джону Коэну лететь через океан за Пулитцеровские деньги, чтобы собрать русских в одном зале и заставить разговаривать. 

Пока что русские продемонстрировали иной, свой собственный и совершенно суверенный способ реагирования: тайные встречи с предполагаемыми дочерьми, пакеты документов на стол верховного правителя и призывы немедленно все запретить. К запретам исследований стволовых клеток, разработки ГМО, вывоза биоматериалов и т. п. можно было бы добавить еще один бессмысленный запрет, который отбросит науку этой страны еще дальше назад, если там еще осталось место. Но, возможно, теперь, с вмешательством скромного американского журналиста, все это закончится как-то более разумно. А может быть, и по-старому: это пока непонятно.