Джонатан Келлерман: Обман. Отрывок из книги

Глава 1

Ее глаза будто жили собственной жизнью.

Почти бесцветные, с опущенными вниз уголками, они смотрели в объектив камеры, странным образом одновременно выражая вызов на бой — и капитуляцию.

Женщина не двигалась. Камера тоже была неподвижна. Стена за спиной женщины — фиолетово-коричневая, цвета трехдневного синяка под глазом; диван, на который она забралась с ногами, — серый. Симпатичная, особенно, если забыть о явном испуге на лице и в позе. Голова втянута в плечи, сухожилия на шее натянулись, как стальные тросы. Черное платье без рукавов подчеркивает белизну мягких рук. Переосветленные волосы вяло рассыпались по воротнику.

Время шло, ничего не происходило. В других обстоятельствах я отпустил бы шутку насчет того, что вижу один из послевоенных анти-фильмов Энди Уорхола — бесконечных, статичных видов Эмпайр-стейт-билдинг или съемок спящего человека. Вот только когда видео для просмотра приносит лейтенант из отдела по расследованию убийств, с шутками лучше повременить.

Лейтенант Майло Стёрджис стоял у меня за спиной. Черные волосы взъерошены, примерно в том же состоянии и плащ — дешевая зеленая тряпка, которую уже ничто не спасет. От плаща исходил неожиданно приятный растительный запах. Завтрак Майло, огромный буррито в картонной коробке, в каких отпускают еду навынос, лежал у меня на столе. Нетронутый. Обычно Майло еще с порога устремляется к моему холодильнику, именем закона производит конфискацию всего недостаточно диетического и запивает добычу добрым литром, чего там еще найдется. Нынче же утром он прошествовал прямиком в мой кабинет и торжественно загрузил DVD:

— На ваш суд, доктор!

Моя маленькая французская бульдожка Бланш с необычно серьезным видом сидела рядом. Как всегда, она встретила Майло с улыбкой, но почувствовала, что не все в порядке, когда лейтенант не наклонился ее погладить. Я потрепал Бланш по узловатому затылку; она на секунду подняла на меня взгляд и вновь повернулась к монитору.

Губы женщины дрогнули.

— Сейчас начнется!

Снова продолжительное молчание.

— Поторопился, — нехотя признал Майло.

— Меня зовут Элиза Фримен, — заговорила наконец женщина. — Я веду уроки и индивидуальные занятия в Виндзорской подготовительной академии, Брентвуд. — Она переплела пальцы, уронила руки на колени. — Я делаю эту запись, чтобы засвидетельствовать постоянные преследования и унижения, которым подвергаюсь со стороны других учителей Виндзорской подготовительной академии. Для краткости далее я буду называть ее просто Академией.

Глубокий вдох.

— В течение последних двух лет три преподавателя Академии регулярно совершают сексуальные домогательства в мой адрес. Ничем не спровоцированные домогательства, и я уже не нахожу себе места от беспокойства. Их имена... — Она подняла правую руку и вытянула вверх указательный палец. — Энрико Хауэр. Хэ-а-у-э-эр. — Еще один палец вверх. — Джеймс Уинтерторн. — Снова медленный, по буквам, повтор фамилии, потом — третий палец. — Пат Скэггс.

Рука опустилась.

— За два года Энрико Хауэр, Джеймс Уинтерторн и Пат Скэггс превратили мою жизнь в сущий ад своими постоянными преследованиями, для которых я не давала ни малейшего повода. Я записываю это видео на случай, если со мной что-то произойдет, чтобы полиция знала, где искать виновных. Я не знаю, что делать, я окончательно запугана и чувствую себя в западне, из которой нет выхода. Надеюсь, никому и никогда не придется смотреть эту запись, но если все-таки до этого дойдет, я рада, что сделала ее.

Женщина закрыла глаза; губы ее беззвучно шевелились, тело обмякло. Вдруг она снова резко выпрямилась, гордо подняла голову. Во взгляде — вызов, отнюдь не капитуляция. Глядя прямо в камеру, она отрезала:

— Спасибо за внимание!

Синий экран.

— Неплохая завязка для третьесортного кинца, а? — поинтересовался Майло.

— С кинцом ты ко мне не заявился бы... Она убита?

— Все может быть. На данный момент ее тело заморожено.

— Хочешь сказать, лежит в холодильнике у патологоанатома, пока тот занят более неотложными делами?

— Сегодня утром я — сама буквальность, — рассмеялся Майло. — Тело заморожено при помощи сухого льда. Твердой углекислоты. Ее нашли дома в ванне, заполненной сухим льдом.

Я на мгновение попытался представить себе светловолосую женщину в виде мороженого трупа. Картинка мне не слишком понравилась, и я предпочел вернуться к дискуссии в привычной роли мудрого советника.

— Какой-то умник попытался запутать вопрос о времени смерти? Или наоборот — психопат, придумавший новый способ продемонстрировать дело рук своих?

Майло поморщился, словно оба варианта были ему одинаково неприятны. Извлек DVD, положил его обратно в прозрачную пластиковую коробку — не надевая перчаток, поскольку дактилоскопия диска уже была сделана. Никаких отпечатков, кроме «пальчиков» самой Элизы Фримен.

— Ну, и что теперь? — спросил я.

Майло повращал головой, разминая затекшую шею:

— Кофе не найдется? И тостов?

Глава 2

Мы захватили с собой черный кофе в дорожных стаканчиках с крышками и шесть ломтей ржаного, с присыпкой, обильно намазанных маслом.

Иногда, если Майло намерен по дороге подумать, сделать звонок, отправить эсэмэску или просто вздремнуть, он использует меня в качестве таксиста. Вообще-то правила департамента полиции Лос-Анджелеса запрещают такие вещи, но они много чего запрещают. Вместо оплаты по счетчику Майло ставит мне выпивку в баре или еще что-нибудь в том же духе.

Сейчас он как раз был намерен подкрепиться, и я предложил свой «Кадиллак». Лейтенант отрицательно покрутил головой, рассыпая во все стороны крошки, и направился к своей нынешней полицейской машине без опознавательных знаков — бурому флегматичному «Шевроле». Мы двинулись на север по Бульвару Беверли-Глен; одной рукой Майло держал руль, а другой запихивал в рот ржаные тосты. Полицейскую рацию он выключил. Буррито с удобством расположился на заднем сиденье, напоминая о себе изысканным ароматом фасоли.

— Хочешь знать, почему? Чтобы не разводить свинарник в твоей машине, — сообщил Майло.

— Я скорее хочу знать, куда мы едем.

— Туда, где она умерла. В студио-Сити.

— Это ведь не Западный Лос-Анджелес, но дело все равно досталось тебе?

— Официально это даже пока не убийство, но дело все равно досталось мне.

Опытный психолог отличается от новичка тем, что знает, когда лучше промолчать. Я поудобней устроился в кресле и отпил кофе.

— Надеюсь, у нее дома найдется микроволновка, чтобы разогреть буррито, — проворчал Майло.

Дом Элизы Фримен, крытое толем зеленое бунгало, располагался на небольшой улочке к востоку от Лорел-Кэньон, севернее Бульвара Вентура. Улочка пряталась в тени многочисленных деревьев, в кронах которых плели свои сети пауки. Слишком близко к бульвару, и, как следствие, — постоянный шум множества машин; а вот вид на город скрывался за растительностью и соседними зданиями. К зеленому домику вела подъездная дорожка, настолько узкая и неудобная, что больше напоминала случайную полоску бетона посреди укатанной грунтовки. У входа — серого цвета автомобиль. Не маленький, но все же недостаточно большой для того, чтобы скрыть от взгляда с улицы сомнительные достоинства жилища. Видавшую виды обшивку стен, местами протертую до деревянной основы. Искривившиеся оконные панели. Фундамент, просевший настолько, что дом заметно покосился вправо.

А вот ни полицейских, охраняющих место преступления, ни даже заградительной ленты видно не было.

— Когда ее нашли? — спросил я.

— Вчера вечером. Нашел приятель Элизы. Сказал, что говорил с ней по телефону тремя днями раньше, и с тех пор она не брала трубку. Получается, что-то произошло двое суток назад. В принципе, совпадает с предварительной оценкой времени смерти. Скорее всего, позавчера рано утром. Насколько мне объяснили, сухой лед не тает, а сублимирует, испаряется в атмосферу. Если б это был обычный лед, можно было бы попытаться определить время по количеству талой воды. В морозильнике сублимация шла бы со скоростью от трех до пяти килограммов в сутки; при комнатной температуре, — конечно, быстрее.

— А упаковка ото льда осталась?

— Нет. В том-то и дело.

Значит, кто-то прибрал за собой.

— Обстановка на месте преступления сохранена?

Майло нахмурился.

— Мне как-то не довелось ознакомиться с обстановкой, поскольку я получил дело сегодня в пять сорок утра. В кои-то веки приснился хороший сон, и тут звонок от Вайнберга, зама нашего шефа... Через десять минут курьер привез ключи от дома, DVD и досье — практически пустое.

— И так-то дело необычное, плюс еще вопиющее отклонение от должностных инструкций, — заметил я. — Похоже, приказ с самого верха.

Машина медленно ползла по подъездной дорожке, пока Майло внимательно изучал окрестности. Густые заросли слева, двухэтажный особняк в колониальном стиле справа. Обшивка стен особняка — такая же, как и у бунгало, но, насколько я мог видеть, недавно выкрашена в белый цвет, а ставни, для контраста, — в черный. Обширный участок отделен от тощего клочка земли, на котором примостился домик Фримен, трехметровым оштукатуренным забором. По верху забора пущен ряд кирпича, густо увитого бугенвилеей, которая обеспечивала дополнительную приватность.

Вполне вероятно, бунгало в прошлой жизни было частью землевладения, располагавшегося вокруг особняка. В свое время склоны долины Сан-Фернандо покрывали довольно крупные поместья. Домик предназначался для гостей или для слуг. Возможно, для хранения упряжи, если хозяином поместья был голливудский актер из тех, что играли в ковбойских фильмах; такой вполне мог выбрать себе дом поближе к Бербанку, где тогда делались «натурные» съемки Дикого Запада.

Майло окончательно сбросил скорость и остановился впритирку к серому «Форду». За рулем никого не было, но из-за бунгало навстречу нам вышел человек в двубортном костюме кремового цвета. Чуть-чуть выше ростом, чем Майло с его метром девяносто, широкоплечий, чернокожий, в очках. Костюм явно пошит на заказ, поскольку присутствия кобуры под мышкой почти не заметно.