Наоми Алдерман: Сила

Тунде

В городке посреди молдавской глуши тринадцатилетняя девочка с усиками над верхней губой приносит черствый хлеб и заветренную жирную рыбу женщинам, сбившимся в кучку на грязных матрасах в подвале. Девочка ходит сюда неделями. Она юная и заторможенная. Дочка мужика, который водит хлебный фургон. Иногда владельцы дома подряжают его сторожить женщин, которых тут держат. За черствый хлеб мужику платят гроши.

Женщины и прежде просили у девочки того и сего. Мобильный телефон — может, она как-нибудь пронесет мобильник? Бумагу, записку написать, — может, она отошлет? Одну марку и бумагу, а? Когда родные этих женщин узнают, они девочке заплатят. Ну пожалуйста. Девочка в ответ сверлила взглядом пол и яростно трясла головой, хлопая ресницами и таращась влажными глупыми глазами. Женщины подозревают, что девочка глухая. Или ей велели замкнуть слух. С женщинами уже случилось такое, что они и сами не прочь оглохнуть и ослепнуть.

Дочка шофера хлебного фургона выливает парашу в дворовый водосток, обдает из шланга и возвращает чистой, только под ободком ошметки говна. Хотя бы час-другой здесь не будет так вонять.

Девочка уже уходит. Когда уйдет, опять наступит темнота.

— Оставь нам свет, — говорит одна женщина. — У тебя нет свечки? Нам бы света чуть-чуть.

Девочка оборачивается к лестнице. Смотрит наверх, в дверь на первый этаж. Там никого.

Девочка берет женщину за руку. Переворачивает ладонью вверх. И в центре ладони эта тринадцатилетняя девочка что-то легонько выкручивает органом, что едва-едва проснулся у нее под ключицами. Женщина на матрасе — двадцать пять лет, думала, ее нанимают секретаршей в Берлине, хорошо-то как, — ахает и содрогается; плечи сводит, глаза распахиваются. А рука, вцепившаяся в матрас, мигает серебристым светом.

Они ждут в темноте. Упражняются. Нужно всем одновременно, чтоб никто не успел достать оружие. Во тьме они передают эту штуку из руки в руку и любуются. Одни в плену так давно, что ни о чем подобном и не знали; для других это лишь странные слухи, диковина. Женщины считают, Господь послал им спасительное чудо, — вот так же Он спас из рабства и детей Израилевых. Из тесного места возопили они. Во тьме Господь даровал им свет. Женщины плачут.

Надзиратель приходит отстегнуть ту, которая думала, что будет секретаршей в Берлине, пока ее не швырнули на бетонный пол и не показали — раз, и другой, и третий, и снова, — какова на самом деле ее работа. У надзирателя ключи. Женщины атакуют все разом, он и пикнуть не успевает, кровь хлещет у него из глаз и ушей. Его ключами женщины размыкают друг на друге оковы.

Они убивают всех мужчин в доме — и все равно у них чешутся руки.

Молдова — мировой центр торговли людьми. Тысяча городков, и в каждом перевалочные пункты в подвалах и квартирах аварийных зданий. Торгуют и мужчинами, и детьми тоже. Девочки растут день ото дня, однажды их руки наливаются силой, и тогда они могут научить женщин постарше. История повторяется снова, снова и снова; перемены так стремительны, что мужчины не успевают освоить новые фокусы. Это дар. Кто скажет, что он не Божий?

Тунде снимает серию репортажей и интервью на границах Молдовы, где идут особенно ожесточенные бои. Женщины ему доверяют — они смотрели его репортажи из Эр-Рияда. Мало кому из мужчин удается подобраться так близко — Тунде везуч, но вдобавок сообразителен и целеустремлен. У Тунде есть и другие репортажи, он показывает их женщинам, провозгласившим себя главными в очередном городке. Все хотят, чтоб их истории кто-то рассказал.

— Над нами издевались не только эти мужчины, — говорит ему двадцатилетняя Соня. — Этих-то мы убили, но дело не только в них. Полиция знала и пальцем не шевельнула. В городе мужчины били жен, если те носили нам лишнюю еду. Мэр знал, домовладельцы знали, даже почтальоны.

Тут у Сони текут слезы, и она основанием ладони трет веки. Показывает Тунде татуировку — глаз, из глаза ползут усики.

— Это значит, что мы всегда смотрим, — говорит Соня. — Как Господь смотрит за нами.

Ночами Тунде пишет, торопливо и яростно. Такой как бы дневник. Записки с войны. Этой революции нужен летописец. И летописцем будет Тунде. Он задумал книгу, всестороннюю панораму — интервью, да, плюс анализ хода Истории, аналитика по регионам, по странам. Камера отъезжает — наблюдаем, как ударные волны силы плещутся по планете. Наезд — крупные планы отдельных моментов, отдельных историй. Порой посреди рьяной работы Тунде забывает, что у него самого-то в руках и костях силы нет. Книга получится грандиозная. Девятьсот страниц, тысяча. «Демократия в Америке» де Токвиля. «Упадок и разрушение» Гиббона*. В комплекте — лавина видеоматериалов онлайн. «Шоа» Ланцмана**. Репортаж изнутри плюс аналитика и дискуссии.

Глава про Молдову открывается сценой, в которой женщины передают силу из руки в руку, затем Тунде заводит речь о расцвете новой онлайн-религии, о том, как она подпитывала женские мятежи и захват власти в городах, после чего переходит к неминуемой революции в управлении страной.

Тунде берет интервью у президента за пять дней до падения правительства. Виктор Москалев — взмокший человечек, который не давал Молдове развалиться, заключая всевозможные альянсы и закрывая глаза на крупные преступные синдикаты, превратившие его небольшую и непритязательную страну, в перевалочный пункт неприглядного бизнеса. Во время интервью Виктор Москалев нервно жестикулирует, постоянно смахивает с глаз редкие оставшиеся пряди и обильно потеет плешью, хотя в зале весьма прохладно. Его жена Татьяна — бывшая гимнастка, некогда чуть не попала в олимпийскую сборную — сидит рядом и держит его за руку.

— Президент Москалев, — говорит Тунде как можно непринужденнее, с улыбкой, — между нами — что происходит с вашей страной, как по-вашему?

Горло Виктору сводит судорогой. Интервью проходит в роскошном приемном зале кишиневского президентского дворца. Половина мебели позолочена. Татьяна гладит мужа по колену и улыбается. Татьяна тоже словно позолоченная — бронзовое мелирование, блеск на изгибе скулы.

— Все страны, — с расстановкой произносит Виктор, — должны приспосабливаться к новой реальности.

Тунде садится поудобнее, скрещивает ноги.

— Это не пойдет ни на радио, ни в интернет, Виктор. Это только для моей книги. Мне очень интересна ваша оценка. Уже сорок три приграничных города находятся, по сути, под контролем вооруженных банд — в основном женщин, освободившихся из сексуального рабства. Как вы считаете, каковы ваши шансы вернуть власть?

— Наши вооруженные силы уже перебрасываются на борьбу с мятежниками, — говорит Виктор. — Через несколько дней ситуация нормализуется.

Тунде вопросительно задирает бровь. И как бы так смеется. Виктор что — серьезно? Банды захватили оружие, бронежилеты и боезапас уничтоженных криминальных группировок. И теперь почти непобедимы.

— Простите, а что вы планируете? Разбомбить собственную страну в пыль? Они же повсюду.

Виктор загадочно улыбается:

— Раз надо — значит, надо. Беспорядки утихнут через неделю-две.

Оба-на. Может, он и впрямь разнесет всю страну и воссядет править — президентом груды камней. Или, может, он просто еще не смирился. Занятная выйдет сноска для книги. Страна вокруг рушится, а президент Москалев пышет самодовольством.

В коридоре за дверью Тунде ждет, когда посольская машина отвезет его в гостиницу. В Молдове сейчас безопаснее ездить под флагом Нигерии, чем под защитой Москалева. Впрочем, на машине часа по два-три продираешься через охранные кордоны.

Здесь его и находит Татьяна Москалева: Тунде сидит в расшитом кресле, поджидает звонка на мобильник — должны сообщить, что подогнали машину.

Татьяна Москалева цокает по коридору на шпильках. Платье бирюзовое, в обтяг, сборчатое, покрой подчеркивает сильные ноги гимнастки, прямые спортивные плечи. Татьяна встает над Тунде.

— Вам не понравился мой муж, да? — спрашивает она.

— Я бы так не сказал. — И Тунде выдает свою бесхитростную улыбку.

— А я бы сказала. Вы про него напишете плохое? Тунде забрасывает локти на спинку кресла, открывая грудь.

— Татьяна, — говорит он, — раз уж завязался такой разговор, может, у вас во дворце есть что выпить?

В кабинете, похожем на зал совещаний из кино восьмидесятых про Уолл-стрит — блистающая позолотой пластиковая фурнитура и стол темного дерева, — есть коньяк. Татьяна щедро льет в два бокала, а потом вместе с Тунде смотрит на город. Президентский дворец — небоскреб в центре Кишинева, снаружи смахивает на четырехзвездочный и не заоблачно дорогой бизнес-отель.

Татьяна говорит:

— Он пришел на выступление ко мне в школу. Я занималась гимнастикой. Выступала перед министром финансов! — Она отпивает. — Мне было семнадцать, ему сорок два. Но он увез меня из медвежьей глуши.

Тунде говорит:

— Мир не стоит на месте. — И они мельком переглядываются.

Татьяна с улыбкой говорит:

— Вы добьетесь больших успехов. Вы алчный. Я такое видела.

— А вы? Вы... алчная?

Она меряет его взглядом и усмехается, не разжимая рта. Ей самой сейчас едва ли за сорок.

— Смотрите, как я умею, — говорит она. Хотя Тунде, пожалуй, догадывается, как она умеет.

Татьяна кладет ладонь на оконную раму и закрывает глаза.

Люстры фырчат и гаснут.

Татьяна поднимает глаза, вздыхает.

— Почему они... подключены к окну? — спрашивает Тунде.

— Проводка херовая, — поясняет она. — Тут всё так.

— А Виктор знает, что вы это умеете? Она качает головой:

— Мне парикмахерша передала. Пошутила типа. Такой женщине, сказала, не пригодится. О вас и без того заботятся.

— Правда? — спрашивает Тунде. — О вас заботятся?

Теперь она смеется от души, во все горло:

— Вы поосторожнее. Виктор вам яйца оторвет, если услышит такие разговорчики.

Тунде тоже смеется:

— Вы считаете, бояться надо Виктора? Теперь-то? Татьяна надолго присасывается к бокалу.

— Хотите секрет? — спрашивает она.

— Всегда, — отвечает он.

— Авади-Атиф, новый король Саудовской Аравии, живет в изгнании на севере нашей страны. Он снабжает Виктора деньгами и оружием. Поэтому Виктор и думает, что сможет подавить мятеж.

— Вы серьезно?

— Она кивает.

— Можете добыть доказательства? Письма, факсы, фотографии, хоть что-нибудь?

Она качает головой:

— Езжайте сами, поищите. Вы же умненький мальчик. Справитесь.

Тунде облизывает губы.

— Почему вы мне рассказали?

— Хочу, чтоб вы вспомнили меня, когда добьетесь больших успехов. Вспомнили, что у нас с вами был такой разговор.

— Только разговор? — переспрашивает Тунде.

— За вами приехали, — отвечает она, тыча пальцем в черный лимузин, который тридцатью этажами ниже проезжает КПП перед дворцом.

А спустя пять дней Виктор Москалев весьма неожиданно и скоропостижно умирает во сне от инфаркта. Мировое сообщество слегка удивляется, когда на внеочередном заседании сразу после смерти Виктора Конституционный суд Молдовы единогласно решает, что его жена Татьяна станет и. о. президента. В один прекрасный день состоятся выборы, на которых Татьяна выдвинет свою кандидатуру, но в нынешние трудные времена важнее всего следить за порядком.

Однако, говорит Тунде в репортаже, вполне вероятно, Татьяну Москалеву недооценивают — политик она цепкий, умный и, похоже, своими рычагами воспользовалась сполна. Впервые выходя на публику, она надела золотую брошь в форме глаза, и кое-кто утверждал, что это кивок растущей популярности сетевого культа «Богини». Кое-кто также отмечал, что весьма непросто отличить грамотный удар электрической силой от обычного инфаркта, но доказательной базы у подобных слухов не имелось.

Конечно, передача власти редко проходит как по нотам. На сей раз дело осложняется военным путчем, который затеял глава Генштаба при Викторе, — прихватив с собой половину вооруженных сил страны, он умудряется вышибить временное правительство Москалевой из Кишинева. А вот в приграничных городах легионы женщин, сбросивших цепи, повсеместно и инстинктивно поддерживают Татьяну Москалеву. Ежегодно через страну провозили около трехсот тысяч женщин, проданных ради их влажных тел и нежной плоти. И очень многие остались, поскольку деваться им больше некуда.

На тринадцатый день пятого месяца третьего года после Дня Девочек Татьяна Москалева со всем своим добром, и связями, и почти половиной армии, и немалым количеством вооружений приходит в горный замок ближе к границе Молдовы. Там она провозглашает новое царство, что объединит прибрежные края меж древних лесов и широких заливов, тем самым, в общем-то, объявляя войну четырем разным государствам, включая Русского Медведя. Новую страну Татьяна Москалева нарекает Бессарабией, в честь древнего народа, что жил здесь и прислушивался к священным изречениям жриц с горных вершин. Международное сообщество замирает в ожидании. По общему мнению, государство Бессарабия долго не протянет.

Тунде тщательно все записывает, документирует. И прибавляет: «В воздухе витает некий аромат — запах дождя после долгой засухи. Сначала одна женщина, затем пять, затем пятьсот, затем деревни, города, государства. Почка за почкой и листик за листиком. Мир не стоит на месте. Ширится размах».

Перевод с английского Анастасии Грызуновой

____________________________

* «Демократия в Америке» (De la de´mocratie en Ame´rique, 1835—1840) — историко-политический труд французского политика Алексиса де Токвиля (1805—1859), написанный после его поездки в Канаду и США в 1831 г., стройное отражение идеологии либеральной демократии. “История упадка и разрушения Римской империи” (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire, 1776—1789) — классический исторический труд британского историка Эдварда Гиббона (1737—1794).

** «Шоа» (Shoah, 1985) — документальный фильм французского кинематографиста Клода Ланцмана (1925—2018) о Холокосте; фильм длится более 9 часов и снимался 11 лет.