Режиссер Андрей Болтенко: Тонкую грань между творческой наглостью и пошлостью перейти очень легко

Ɔ. За время пандемии вышло много сериалов, посвященных жизни на карантине. Чем «Окаянные дни» принципиально отличаются от остальных? 

«Окаянные дни» — это альманах, состоящий из 10 новелл, не связанных между собой. Каждая новелла — это самостоятельная история со своими персонажами, со своим творческим языком, который привнес каждый режиссер. Подготовка такого проекта занимает больше времени, чем съемки онлайн-сериала с одной магистральной идеей. 

Ɔ. Как вы думаете, жанр скринлайф будет востребован после пандемии? 

Я думаю, что скринлайф вполне имеет право на жизнь, но я бы не стал называть все сериалы, снятые за время самоизоляции, скринлайф-проектами. Скринлайф подразумевает одновременную съемку и актера, и рабочего стола компьютера, на котором выходит в эфир участник. Так зритель узнает больше о герое, потому что он видит все секреты, скрытые на его компьютере. Жанр появился задолго до пандемии, его изобрел Тимур Бекмамбетов. 

То, что делали мы в «Окаянных днях», — не совсем скринлайф. Мы снимали все на айфоны, которые были у всех артистов, и параллельно мы проводили репетиции в Zoom. Для этого мы придумали довольно замороченную технологию: взять два айфона, приложить их друг к другу, и с помощью одного участвовать в трансляции в Zoom, а на второй — записывать. Конечно, кино так сниматься не должно, но в тех условиях, в которых мы находились, это был единственный возможный вариант.

Ɔ. Главный минус таких съемок?

Эта технология лишена самого главного – энергетического взаимодействия между членами творческой группы на площадке во время репетиций и подготовки. Все творческие нюансы невозможно перенести в Zoom. Мне кажется, все, что снималось сейчас, было скорее вынужденным опытом. Кино не снимается просто и на бегу. При этом я нисколько не умаляю значимости «Окаянных дней», ведь в конечном счете главная задача кино — рассказывать истории. Хороший сценарий — основа всего. Истории, придуманные Семеном Слепаковым, чрезвычайно любопытны. Я считаю, что Семен — Зощенко наших дней. Ему удается шутить, но при этом не скатываться в пошлость, притом что тонкую грань между творческой наглостью и пошлостью перейти очень легко. В целом мир сошел с ума, все накалены до предела. Среди этой напряженности и злости важно сохранять рассудок. А один из способов не свихнуться — относиться к происходящему с долей иронии. 

Ɔ. Не могу не спросить у вас, как у человека, который более 10 лет занимал пост главного режиссера Первого канала: измененная концовка «Брата-2» — это творческая наглость или пошлость? 

Не хотелось бы критиковать коллег, тем более что на Первом канале я работал все-таки не в политическом, а в развлекательном сегменте. Могу сказать одно: лично я бы так не сделал. Мне кажется, что искусство и новостная повестка не должны находиться в таком опасном контакте. Искусство — это все-таки художественное переосмысление реальности, а не ее буквальное отражение. 

Ɔ. А что вы думаете о роликах РИА ФАН про усыновление детей однополыми парами и сменяемость власти? 

В них все отвратительно. Как минимум просчет этого ролика в том, что он показывает будущее страны мрачным. Это отталкивающий прием. Но еще больше меня задевает, что с нами так примитивно объясняются. Даже не с точки зрения того, что там сказано, а как это сказано. Неприятно, когда тебя считают дураком.

Россия в определенном смысле молодая страна, и я помню как в 90-е мы все пытались стать частью цивилизованного, образованного мира. До сих пор огромное количество наших соотечественников вызывают гордость за то, что мы россияне. Но появляются вот такие ролики и неожиданно сводят на нет все усилия. И просто не хочется быть частью этого, потому что ты внутренне придерживаешься других правил. 

Ɔ. Почему вы ушли с Первого канала? 

В моем решении уйти не было идеологической подоплеки. Я крайне признателен Первому каналу за школу жизни, потому что я не стал бы тем, кто я есть, без этого опыта. Константин Эрнст лично дал мне многое с точки зрения творческого развития. А ушел я потому, что у меня есть другие интересы, помимо телевидения. Я начал задумываться о создании театральных программ, работе в области дополненной реальности, VR-технологий, новых медиа. Мне показалось важным сменить сферу деятельности, не хочу говорить «обнулиться» — сейчас это слово имеет специфическое значение. 

Мне хотелось и по-прежнему хочется выходить из зоны комфорта. Для меня, как для человека избалованного масштабными шоу, снимать в Zoom на айфоны что-то было крайне травматично, но чрезвычайно интересно. Важно находить тут процесс внутреннего освобождения от чего-то и идти дальше. Творческий человек в принципе должен постоянно бросаться в новые поиски и проверять себя на прочность.

Ɔ. В 2009 году вы были режиссером московского Евровидения. В 2020-м из-за пандемии конкурс отменили. В последние годы критика Евровидения становилась все более агрессивной. Как вы думаете, у него есть будущее или пандемия просто ускорила его закрытие? 

Евровидение возродится, почему бы и нет. Просто это необычный конкурс, он существует параллельно стратегической магистрали поп-музыки. Это, скорее, такой сеанс взаимной ненависти стран друг к другу, нежели проявление любви к поп-музыке. Тем не менее Евровидение долгие годы было одним из самых популярных развлекательных шоу, оно давало публике возможность для обмена эмоциями. В сложившейся ситуации, когда мы испытываем дефицит подобных развлечений, запрос на такие шоу будет только расти. Однако по экономическим и эпидемиологическим причинам проводить их в ближайшее время, вероятно, не будут. 

Ɔ. Пандемия ударила по экономической стороне съемочного процесса. А есть ли какое-то позитивное влияние на кино и телеиндустрию?

Один из положительных эффектов пандемии в том, что стриминговые платформы в России начали активно развиваться. До нас это докатилось с некоторым опозданием. Многие годы все говорили об открытии русского Netflix, но его все не было. Потом появился Premier, затем подключились другие участники. До пандемии мы не предполагали взлета платформ, потому что зритель в России пассивный, ему лень куда-то заходить, покупать подписку. А из-за пандемии, появившегося свободного времени и бесплатных подписок получилось так, что люди открыли для себя новый мир. 

Рост популярности стриминговых платформ — важный процесс, поскольку у них другая экономика. Деньги, заработанные на рекламе, ну и в случае с некоторыми каналами — господдержка — имеют ключевое значение для выживания канала. Это ограничивает свободу творчества. Платформы более свободны в этом смысле. Для того чтобы запустить какой-то проект, даже очень смелый, нужно согласовывать его с меньшим количеством людей. Таким образом, сокращается расстояние между идеей и реализацией. В этом — большой плюс платформ. Но я бы не сказал, что пока российские платформы на полную используют эту свободу. 

Ɔ. Нет ли риска, что подъем стриминговых платформ приведет к закату телевидения? 

Я убежден, что говорить о смерти телевидения преждевременно, особенно  в нашей стране, где даже с появлением цифрового телевидения нельзя сказать, что у зрителя появился выбор из сотен каналов, как, например, в США. Мне кажется, что, напротив, рост популярности стриминговых сервисов подтолкнет телевидение к тому, чтобы производить более качественный контент. Мне кажется, что рост конкуренции приведет к улучшению нашего кино-телевизионного цеха. 

Беседовала Ксения Праведная