Владимир Ермолаев: Паломничество на закат

Жизнь больше чем нереальна: она —
воспоминание о нереальном.
Э. Чоран¹

Это личная история. И я рассказываю ее самому себе. Есть много произведений, в которых автор рассказывает о себе. Но обращается к другим. Кроме того, он вписывает себя в социальный, исторический контекст. А я всегда ощущал себя независимым от любого контекста. 

Вроде старика в рулевой рубке парохода, вынырнувшего, выпрыгнувшего из тумана навстречу «Мартинесу»².

Бротиган считал, что автор «Морского волка» хорошо начал свою историю, и что такое начало подойдет многим другим историям. Включая его собственную о современной жизни в Калифорнии³. У моей же истории пока нет начала. Возможно, что его и не будет. А если эта история и начнется, то неизвестно, будет ли у нее конец.

«Морской волк». Бротиган коротко перечисляет события, составившие сюжетную жизнь героя. В какой мере эту историю можно считать личной? Судя по названию, главный персонаж в ней — капитан Ларсен. 

«Мартина Идена» я недавно перечитал. По-моему, это псевдоличная история. Молодой парень и девушка. Писатель и его окружение. Писатель и читатели. Писатель и критики. Личного тут на два фута. Не больше.

А есть ли истории другого рода? Где личного было бы на сто метров? На километр? Марианская впадина личного. Куда нет доступа ничему социальному. Историческому. Замкнутая экосистема. Никакого света, кроме люминесценции. Девяносто процентов объема Мирового океана погружено во тьму. Только собственный свет. Но появляется он не сразу. Задача рассказа в том и состоит, чтобы найти внутренний источник света. Не столько найти, сколько образовать. Новый орган. Собственные фотофоры. 

Оправданно ли такое сравнение? Глубоководные организмы светятся, чтобы приманить добычу или отпугнуть врага. А мне свет нужен, чтобы увидеть самого себя. Обрести форму. Невидимый, я не имею границ. Я ничто. Да будет свет! Акт творения.

Но, возможно, без окружения ты такое же ничто, каким чувствуешь себя в окружении. Подлинно личная история — это история Нарцисса, вглядывающегося в свое отражение. В самого себя. Тема для картины. Где нет времени. Где слова, там и время. Такое произведение может быть лишь инструкцией по восприятию картины. Комментариями к полотну.

Тема личной истории — утрата именем заглавной буквы? Или ее обретение? 

Обращение к себе на «ты» говорит о расколе. Диалог вместо монолога. Что соответствует расположению иллюстраций в дешевом далианском альбоме: на одной стороне — «Метаморфоза Нарцисса», на другой — «Осенний каннибализм». 

Дали рассказывает личную историю, даже когда говорит о гражданской войне.

Рассказываю ли я личную историю, когда говорю о Дали?

***

Монолог нарциссического автора представлял бы собой что-то вроде монохромной картины. Пустое тождество Я=Я.

Фихте: почему Я противополагает себе не-Я, объяснить невозможно. 

Человек должен до бесконечности все более и более приближаться к недостижимой по существу своему свободе», т.е. к «такому Я, сознание которого не определяется ничем внешним ему, а скорее само определяет одним свои сознанием все, вне его находящееся⁴.

Свобода — в самопознании.

Забота о себе⁵.

Тошнота в просторном фойе Стеделийка. То же чувство аморфности, что и у Рокантена. При взгляде на дородного мужчину. Ничем вроде бы не примечательного. Одет примерно так же. Но все подороже. Едва уловимая разница в покрое и материале. Главное — тип лица. И повадка. Описывать в подробностях было бы утомительно. Все вместе делало его плотным, самодостаточным. Законченным. В отличие от меня. Как я ощущал себя изнутри. Как я обычно чувствую себя изнутри. Никакой формы. Ничего устойчивого. Может быть, вся разница — в направлении взгляда? Может быть, изнутри каждый чувствует себя пустотелым, неопределенным? Ничего не меняется, когда я смотрю на себя в зеркало. Рокантена тошнило от аморфности мира. Но мне довольно и себя самого. Остальные представляются мне существующими в определенных границах. А вот собственных границ я почему-то не ощущаю. Даже тело мое расплывается. Не потому что я слишком полон. Наоборот. Я, скорее, худ. И все же я расплываюсь телесно. Подобно бэконовским фигурам. Внутри же — первородный хаос. Каждая определенная мысль, каждое принятое решение кажется мне каким-то чудом. Они возникают ниоткуда. Из бездны. Из темноты. Смотреть в себя — все равно что заглядывать в глубокий колодец. Брось камень и жди три года — ничего не услышишь. Эти записи — попытка заставить колодец светиться. Если его нельзя осветить никаким фонарем, то пусть он освещает сам себя. Постепенно. Идеальный образ меня самого. Мой идеальный двойник. Мне не хватает границ. Окружающие, по сравнению со мной, — мраморные скульптуры. А я сделан из какой-то горячей лавы. Даже на секунду она не может застыть, принять устойчивую форму.

***

И есть еще кое-что — молчание отца. Молчание — один из способов рассказать свою историю? Самый безукоризненный? Но я чувствую, что должен превратить это молчание в настоящий, звучащий рассказ. В каком-то смысле его история переплетается с моей. А не я ли только что утверждал, что независим от других, любого окружения, любого контекста? Ничего нельзя знать заранее.

Как пишешь, так пишешь. Как мыслишь, так мыслишь.

Уединение. Голос в уединении.

Выходя из кинотеатра, не возвращаешься к своей жизни, а будто попадаешь в чужую жизнь. Потому что та жизнь, в которую ты погрузился во время сеанса, она — твоя настоящая жизнь. Контраст. Художественное и повседневное. Подчиненное идее (сюжету) и расползающееся.

Музыка как форма молитвы, медитации, мистической связи. Обретение серьезности в мире несерьезного. С одной стороны, благо. С другой — усиливало неприятие действительности. Росло напряжение. Питало чувство краха (в обычной жизни). Как это было связано с «закрытостью» в семье. Их закрытость и моя. Кьеркегор. 

Неважно, что было прежде, неважно, что будет потом. Моя жизнь — вот этот отрезок времени. И она должна иметь значение, смысл безотносительно к прошлому и будущему.

Жизнь как поле, пространство (простор) для деятельности (Гете).

Поле, сузившееся до лужайки слов. 

Любовь к слову. Бессловесное не имеет значения. Ничто не имеет значения вне слов.

Все это предприятие затеяно из любви к слову. Может быть, правильнее сказать — к словам. Множественное число означает здесь отказ от стремления к совершенству. В то время как единственное число предполагало бы именно это.

О замке Драхенбург рассказывают, что его построил некий барон, сын трактирщика, разбогатевший на бирже и получивший дворянский титул. Иметь свой замок (в дополнение к титулу) стало его мечтой. Возвели Драхенбург очень быстро — за два года. Барон эти годы провел в Париже, где и умер, не оставив наследников и не прожив в своем замке-мечте ни дня.

Эти записки — своего рода леса к пышному замку, который мне не суждено увидеть.

Увидеть замок — увидеть себя. 

Создать себя. Пересоздать себя. 

Превратить молчание отца в нескончаемую речь. 

Его молчание — это и мое молчание. В каком-то смысле. Отчасти. Его молчание — это молчание ветерана? В каких войнах он участвовал? Второй мировой. Афганской. Корейской. Вьетнамской. Иракской. Сирийской.

Отец его был неразговорчив⁷.

Он хотел жить, не связывая себя ничем⁸.

— Я никого не люблю, — сказал Креббс⁹. 

Побывать на войне — открывает ли это человеку что он такое? Придает ли ему форму? Делает ли его плотным, устойчивым? А лицо его — приобретает ли оно скульптурные черты? Или он становится немым и вдобавок к тому невидимкой

невидимая лошадь

эта лошадь стала невидимой из-за своих ран

невидимая лошадь пасется на выгоне
поедая листья травы

страшно представить
каковы они
на вкус⁹

Для одного контекста я делаю исключение — литературного. Можно сказать, что я вырос на литературе. Человек слова. Литературные персонажи для меня реальнее живых людей. По крайней мере, так было когда-то. В какой-то мере я чувствую так и сейчас. Однако главное для меня теперь — не персонажи, а тот, кто их создает. Мне даже больше нравится проза без персонажей. Или с какими-то условными, вроде К. 

Разумеется, Кафка рассказывает личную историю. Социальный, исторический контекст здесь ни при чем. Австро-Венгрия здесь ни при чем. Что же касается отца…

Вот он стоит в трамвайном вагоне и размышляет над своей неуверенностью. Описывает ее. Он не уверен ни в чем. Даже в том, что имеет право ехать в трамвае, хотя и купил билет. Имеет ли он право мешать прохожим? Ведь они должны поторопиться или остановиться, чтобы опередить или пропустить трамвай. Тот самый трамвай, который везет К. Он для того и существует, по-видимому, — по крайней мере, отчасти, — чтобы возить К. и других. Он возит других, в том числе и К. Редкий случай, когда К. попадает в разряд «других». Когда он делает то же, что делают и другие. Не чувствуя, однако, себя вправе делать то, что делают они. Их, судя по всему, ничуть не заботит, какие помехи создает трамвай для движения пешеходов. Они думают, будто купив билет, они купили и право на определенную часть улицы. На преимущество в передвижении. Но право, как его понимает К., купить нельзя. То, что у тебя в руках билет, ничего не значит. То, что тебе разрешили занять место в трамвае, ничего не значит. Ладишь ты с отцом или нет, ничего не значит. Родился ты в Праге или Париже, в монархии или парламентской республике, ничего не значит. Если вдуматься, приглядеться, так вообще не найдешь ничего значительного. И эта девушка в черной юбке и тесной блузке с кружевным воротником, поставившая кончик зонта на вторую сверху ступеньку, заблуждается, думая о том деле, ради которого она вошла в трамвай, как о чем-то важном. В том-то и дело, что нет ничего важного. И задача, возможно, состоит в том, чтобы сотворить нечто важное из ничего. 

***

Хороши только те мысли, которые приходят в голову за каким-то другим занятием. Во время прогулки. Приготовления кофе. Уборки квартиры. Ибо квартиру я убираю сам. Вечное унижение — возня с пылью. И прочее в том же духе. Некоторые оплачивают уборку. Но мне это не по карману. Карман у меня невелик. И, пожалуй, я обманываю себя, когда причисляю уборку к тем занятиям, которые способствуют появлению дельных мыслей. Из таких дел не появляется ничего дельного. Только горечь. Ich hatte schlechten Speichel in mir¹⁰. 

Достойные мысли могут появиться только посреди достойного окружения. Я знаю множество контрпримеров. Но не могу забыть детскую мечту — жить в роскошном дворце и гулять по красивому парку. В одиночестве. 

Например, Аугустусбург¹¹. Просторные залы. Длинные аллеи. Особенно та, центральная, что идет от фонтана до самого края и как будто заканчивается аркой из склоненных деревьев. На самом деле ветви деревьев по обе стороны образуют арку на протяжении всей аллеи. Должно быть, их каким-то хитрым образом подстригают. Издалека, от фонтана, виден только темный туннель, и в конце его — кусок голубого неба, заполняющий пространство арки. Романтика в классическом французском парке. Каспар Давид Фридрих. Я до сих пор иногда развлекаюсь грезой о том, как хорошо было бы жить в таком дворце и каждый день прохаживаться по такому парку. В одиночестве.

Но сойдет и домик поменьше. И небольшой сад вместо парка. Вроде сада Якоби в Дюссельдорфе. 

Я устроился в кресле на ступеньках, ведущих от террасы в сад. Официант принес светлого пива и стаканчик соленых орешков. Хорошо одетые господа и дамы за столиками приятно проводили время. Тем же занимался и я. По-своему. В одиночестве.

Заботиться о себе, в понимании древних философов, означает заботиться о душе. И эта забота одинакова для всех людей. В том смысле, что должна привести душу каждого к общему знаменателю. Путь добродетели для всех один. И добрые, здравые души, по сути, ничем не отличаются одна от другой. Но мне-то интересно как раз отличие. Я хочу не затеряться среди совершенных душ, а отделить себя от них. 

Унылая проповедь Донна: «Каждый живущий — не остров, а часть материка». Но я для себя именно остров. Таинственный остров.

Они не знали, остров это или материк¹². А я никогда не задавался таким вопросом — ответ был мне известен с детства.

Являлся ли этот бесплодный, усеянный камнями островок — пустынное убежище морских птиц — частью более значительного архипелага, этого нельзя было утверждать¹³. 

В каком-то смысле да, а в каком-то нет. Среди живущих не встретилось никого. Все мои собеседники попрятались в закоулках истории.

***

Мужчина средних лет, лысеющий, ставит машину (серебристую) на пустой участок стоянки и делает несколько снимков: спереди, сзади, потом, открыв левую дверцу, в салоне. Садится на место водителя, закрывает дверцу и возится со телефоном. Выходит и снимает машину с левой стороны. Обходит ее и снимает справа (многим ли отличаются эти снимки, кроме фона?). Одет он в черную майку с широкой белой вертикальной полосой на правой стороне груди и какой-то белой эмблемой посередине. Голубые джинсовые шорты. На ногах — темно-коричневые сандалии, похожие на вьетнамки.

Зачем ему эти снимки? Вряд ли он продает машину — выглядит она новой, только из магазина. Наверное, хочет показать кому-то на чем он теперь ездит. 

Сделав пять снимков, владелец серебристого авто садится за руль и медленно выезжает со стоянки.

Выходной. Солнечно. Самое время поехать к морю. 

Но conversio ad se — это также еще и траектория, двигаясь по которой, можно избежать каких бы то ни было зависимостей или порабощения и достичь воссоединения с собой, как достигают гавани, укрывающей от бури, или цитадели, защищенной крепостной стеной¹⁴.

Тот, кому удалось, наконец, подступиться к себе, становится для себя объектом удовольствия, и не просто довлеет себе в своих пределах, но и «довольствуется» собою и «радует» себя¹⁵.

Наслаждаться собой как некоей вещью, данной нам одновременно в обладании и в созерцании¹⁶.

Море внутри тебя. 

Разговор с собой как средство избавиться от потребности в других собеседниках.

Потребность в других порабощает. Потребность в сексе, общении. Проклятие секса, социальности, коммуникации. 

Мраморные статуи довлеют себе. Статуя не нуждается в другой статуе, если только речь не идет о скульптурных группах.

Фигура Нарцисса на пьедестале. Что все-таки говорит Дали своей картиной? Превращение в цветок — угроза или цель? То, чего следует избегать или к чему следует стремиться? И чья рука держит луковицу цветка?

Ты считаешь, что тебе пристало жить в мраморном дворце, пользоваться услугами рабов и клиентов, носить яркие одежды, держать при себе охотничьих псов, кифаредов и трагиков. Разве я оспариваю у тебя это? Но заботишься ли ты о суждениях? о своем собственном разуме?¹⁷

Возьмите у меня яркие одежды, псов, кифаредов и трагиков, но оставьте дворец и слуг — для содержания порядка. Вот увидите: мои суждения станут оригинальнее, а мой разум приобретет уверенность и остроту.

Говори, чтобы я мог тебя видеть!

Эразм пересказывает анекдот, связанный с Сократом: когда некий богатый горожанин прислал к нему в учение своего сына и сопровождавший того раб сказал, что отец хочет, чтобы Сократ на него посмотрел, Сократ ответил: «Говори, мальчик, чтобы я мог тебя увидеть!» Понятно, что смысл здесь в том, что именно разумное слово впервые делает человека видимым, различимым (см.: Erasmus. Apophthegmata. 3.70)¹⁸.

Quum dives quidam filium adolescentulum ad Socratem misisset, ut indolem illius inspiceret, ac paedagogus diceret, Pater ad te, O Socrates, misit filium, ut eum videres: tum Socrates ad puerum: Loquere igitur, inquit, adolescens, ut te videam: significans, ingenium hominis non tam in vultu relucere, quam in oratione, quod hoc sit certissimum minimeque mendax animi speculum¹⁹.

Приятно смотреть на латинский текст, даже если понимаешь его на четверть.

______________

1 При цитировании переводов имя переводчика указывается обычно лишь в тех случаях, когда имеется несколько переводов данного произведения. Если цитата переведена автором, название произведения в примечании указывается только на языке оригинала.

 Э. Чоран. Записные книжки. 8 ноября 1968.

2 «Туман раздался в стороны, как разрезанный ножом, и перед нами возник нос парохода, тащивший за собой клочья тумана, словно Левиафан — морские водоросли. Я разглядел рулевую рубку и белобородого старика, высунувшегося из нее». — Дж. Лондон. «Морской волк».

3 «Мне кажется, рассказ о современной калифорнийской жизни можно начать только так, как Джек Лондон начал “Морского волка”». — Р. Бротиган. «Рассказ о современной жизни в Калифорнии» // «Лужайкина месть».

4 И.-Г. Фихте. «Основа общего наукоучения».

5 «Забота о себе» — книга М. Фуко.

6 Э. Хемингуэй. «Дома».

7 Там же.

8 Там же.

9 Аллюзия на стихотворение Р. Бротигана «Войсковая лошадь» («War Horse»).

10 Во рту у меня был неприятный привкус. — Ф. Кафка. «Unglücklichsein».

11 Дворец в Брюле (Германия).

12 Ж. Верн. «Таинственный остров».

13 Там же.

14 М. Фуко. «Забота о себе».

15 Там же.

16 Там же.

17 Эпиктет. Цит. по: М. Фуко. «Забота о себе».

18 С. Кьеркегор. «Или — или».

19 Erasmus. «Apophthegmata».