Алла Демидова. P.S. Портрет актрисы

…и другие

Первый раз я увидел Аллу Демидову не на сцене или экране, а в жизни - на чествовании восьмидесятилетия Марии Ивановны Бабановой в филиале МХАТа в Петровском переулке, тогда улице Москвина. Пришла вся театральная Москва. Юбиляршу почитали как одну из главных икон отечественного театра, хотя последние лет двадцать она редко где появлялась. В родном Театре им. Маяковского почти уже ничего не играла. И только по инициативе Олега Ефремова для нее во МХАТе под круглую дату поставили пьесу Эдварда Олби под оптимистическим названием «Все кончено».

Не очень понятно, зачем тогда Бабанова согласилась. Чужой театр, другая сцена, многословная, мучительная пьеса, где все действие вертится вокруг полутрупа. Много пустых разговоров не о чем. Она просидела все два акта в инвалидном кресле на колесиках. Путала реплики, забывала текст, выпевала своим фирменным, не потускневшим серебряным голосом отдельные монологи под настырный шепот суфлера. Убедительнее всего у нее получился финал, когда она, глядя невидящими от слез небесной синевы глазами в темноту зала, повторяла как в трансе: 

«И вас я не люблю, и вас не люблю, и тебя не люблю... Я люблю своего мужа». 

Это «люблю – не люблю» в исполнении Бабановой и решило исход предприятия. Великая актриса на то и великая, чтобы одной интонацией, одним незаметным жестом устранить или задвинуть куда-то далеко вглубь сцены всех партнеров и, оставшись одной, пережить муку и счастье своего последнего торжества.

Так совпало, что на этом бенефисном спектакле как раз передо мной в соседнем ряду сидела А.С. вместе с В. Вульфом, который перевел пьесу. Мы еще не были знакомы, но я с любопытством следил за реакцией обоих. А.С. была невозмутима и величественна, а Вульф выглядел как жених, претендующий на свою порцию восторгов по поводу новобрачной. Все в зале знали о его нежной дружбе с Марией Ивановной, и лишь избранные были в курсе, что отношения эти давно дали трещину и они уже почти не общаются.

После спектакля пошли юбилейные речи, корзины с цветами, дипломы... В какой–то момент под фанфары в окружении мужчин с алебардами появилась Татьяна Доронина. Она предстала в костюме и гриме Марии Стюарт из спектакля «Да здравствует королева, виват!». Зычным голосом опытной хостесс круизного лайнера она провозгласила: «Если в этом зале еще есть настоящие мужчины, то они должны приветствовать свою королеву стоя». Не подчиниться было нельзя, и пристыженная мужская половина зала, смущенно скрипя откидными сидениями, поднялась с кресел. «Если в этом зале есть те, кто предан театру, — не унималась Татьяна Васильевна, — пусть тоже поднимутся и поприветствуют свою Королеву».

Некоторая двусмысленность ее призывов заключалась в том, что было совершенно непонятно, кого полагается славить — Бабанову или Доронину? Но на всякий случай уже весь зал покорно встал в ожидании дальнейших распоряжений. И в этот момент в наступившей тишине отчетливо послышался хрустальный голос Марии Ивановны, спросившей с ядовитой интонацией старой театральной кобры: «Ваше Величество, а вы позволите мне сидеть в вашем присутствии?» 

Я взглянул на А.С. Как и Бабанова, она оставалась неподвижной, всем своим видом давая понять, что к этому культмассовому мероприятию под руководством Дорониной не имеет никакого отношения. Вообще, театральную жизнь со всем ее мусором, помпой, неизбежной фальшью и завистью А.С. старается избегать. Или, как тогда на вечере у Бабановой, высокомерно игнорировать. 

Полагаю, что это не прибавляло ей дружбы и симпатии коллег, но заставляло их уважать ее и самим тоже держать почтительную дистанцию. А.С. может быть резкой, категоричной, непреклонной. В ней живет дух бабушки-староверки и фанатичной меньшевички Марии Спиридоновой из «Шестого июля». Юлий Карасик, режиссер фильма, сразу уцепился тогда за эту ее истовость, худобу и острые скулы. Начальство, увидев материал, переполошилось: Демидова перетягивает на себя внимание, отвлекает от положительных героев, от главной сюжетной линии, от самого В.И. Ленина. И вообще слишком западная. Не наша! 

Говорят, что на «Мосфильме» у Сизова под стеклом лежал список с именами тех актеров, которых не полагается утверждать на главные роли. В него входили и Инна Чурикова, и Демидова, и Ролан Быков, и много кто еще. Но вот парадокс застойного времени: список-то был, и цензура не дремала, но великие фильмы все равно снимались. И все свои лучшие роли в кино А.С. сыграла именно тогда. 

Большинство серьезных актрис ее поколения всегда были при «своем» режиссере. Они шли по жизни парами. Алиса Фрейндлих и Игорь Владимиров, Ольга Яковлева и Анатолий Эфрос, Инна Чурикова и Глеб Панфилов... Женскую судьбу и актерскую карьеру в театре и в кино тогда определяли мужчины. Данность профессии! Куда от этого денешься? Мало кому удавалось пробиться совсем без мужской поддержки. Демидова всегда ощущала себя одиночкой, за которой нет никакого тыла, никаких влиятельных покровителей. 

Смешно вспомнить, но когда А.С. узнает, что Никита Владимиров, внук Алисы Фрейндлих, специально заказал пьесу и даже спродюсировал спектакль «Волнение» для своей знаменитой бабушки, то не сможет скрыть досады. «Ну что же за жизнь у меня такая, — воскликет она. — У всех мужья, любовники, вон даже уже внуки стали помогать. А у меня никогда никого!»

Может быть, отсюда идет ее нежелание подстраиваться под чужие правила и условия. Пусть лучше боятся, чем думают, что ее можно купить. Именно с этим выражением лица она приходила на кинопробы, которые потом не утверждали, или шла в начальственные кабинеты, где получала отказ. Конечно, это была еще одна ее маска, но в какой-то момент она так срослась с ней, что люди, мало знающие ее, старались особенно не приближаться. При этом А.С. может быть и прелестной, оживленной, и великолепной рассказчицей. Легко умеет удерживать внимание любой театральной компании, где всякий норовит перетянуть одеяло на себя. 

Ее дар быть светской дамой успешно использовала Кира Муратова в «Настройщике». Там нужна была именно «уходящая натура»: шляпка, кудри, пекинес, не сходящий с рук. Какая-то изначальная доброжелательная расположенность к миру и людям. И пленительная легкость, с которой она дает себя обмануть и расстаться со всем своим прошлым. Можно сказать, что эта была новая вариация на тему Раневской. Но уже без Парижа в прошлом, без любовника-художника и без вишневого сада, который давно срубили. Она была «бывшая».

А рядом с ней — «нынешняя». Ее играла Рената Литвинова. Авантюристка с писклявым голосом, бровями в ниточку и накрашенным ртом, как у Марлен Дитрих. В этом поединке двух женщин заключался тайный нерв и все содержание «Настройщика». Похоже, они невзлюбили друг друга с самого начала. Рената рассказывала, как, придя в первый день на съемку, Демидова вместо приветствия окатила ее холодом, как умеет только она, и лишь раздраженно сказала: «Ну сколько можно вас ждать!» 

По счастью, общих сцен у них было немного, и до конца съемок обеим удалось сохранить вежливый нейтралитет. 

Разумеется, и «Вишневый сад» в МХТ с Ренатой-Раневской А.С. не приняла. Мы были вместе на спектакле, и она демонстративно ушла после первого акта. «Любительщина. Тут не о чем говорить», — отмахнулась она презрительно. Не знаю, чего в этом жесте было больше — обычной женской ревности или отрицания самого способа существования Ренаты Литвиновой в искусстве? Без поставленного голоса, без правильного посыла, без актерской школы. Одни и те же «ужимки» и «фишки», которые легче легкого квалифицировать как «кривляние». И так из фильма в фильм, из роли в роль. Ничего больше! Кому тут завидовать? К чему ревновать?

Хотя ревность, если это слово здесь вообще уместно, мне кажется, имеет другую подоплеку. Литвинова первой рискнула шагнуть на территорию, которая в зрительском сознании была прочно закреплена за Демидовой. Женщина-стиль, дива интеллектуалов, муза великих, — излюбленный набор масок, которым она единолично распоряжалась много лет. Теперь Демидовой предстояло потесниться. И даже это можно было бы пережить. В конце концов, актерский класс одной и другой виден невооруженным глазом. Но тут примешивалась досада на тех, кто не спешил этого признавать: Кира Муратова, Рустам Хамдамов... Все они были покорены Ренатой. А этого А.С. простить не могла. 

Как не сможет она простить и Кириллу Серебренникову шоу «Наша Алла». 

— Я думала, что у вас одна Алла, — скажет она ледяным голосом Кириллу, когда узнает, что в честь юбилея Пугачевой задумано грандиозное гала-представление с участием всех ведущих артистов «Гоголь-центра».

Она никогда не скрывала, что этот коллективный омаж родимой попсе ей глубоко чужд и даже неприятен. И дело не в личности или песенном творчестве Пугачевой, а в том, что, по ее убеждению, невозможно совмещать «Ахматову» и «Нашу Аллу» в пространстве одной сцены, одного зрительного зала, одной театральной истории. 

А.С. все такая же идейная ригористка, такая же непреклонная староверка, какой была в юности. И всякие туманные соображения про карнавальное начало, присущее режиссуре Серебренникова, про «низ» и «верх», сосуществующие в современной культуре, отметает решительно и бесповоротно. А в самом названии шоу даже усмотрела что-то вроде измены. Не может быть двух «Алл»! И точка. 

Странно, что никто не предложил ей в свое время сыграть боярыню Морозову. Ее тема, судьба, сюжет. Вижу женщину с измученным бледным лицом, закованную в кандалы, которую везут на дровнях под злорадное улюлюканье и свист толпы. А она смотрит гневно, грозя небесам и людям своим раскольничьим двуперстием. 

А после на дровнях в сумерки
В навозном снегу тонуть...
Какой сумасшедший Суриков
Мой последний напишет путь?

Приобрести книгу можно по ссылке