Фото: Сергей Пятаков/РИА Новости
Фото: Сергей Пятаков/РИА Новости

Ɔ. Главный вопрос: как объяснить человеку, зачем идти в музей, если он сходил туда один раз в детстве и больше никогда там не был?

Если мне надо заманить такого человека в музей, я стараюсь действовать через близкие ему сферы. Невозможно заставить наслаждаться искусством. Как говорил Евгений Шварц, «осчастливить против воли невозможно». Как и с любым другим видом искусства, для понимания живописи важен момент упражнения. Меня в детстве часто водили на балет, и сейчас мне несложно объяснить, что означает то или иное движение в танце, а мой муж, у которого такого опыта не было, не всегда понимает, что происходит на сцене. То же самое с литературой. Человеку, который за всю жизнь прочитал только «Колобка», бессмысленно давать Джойса.

Поэтому искусство требует постепенного вхождения. Самое страшное, что может быть, — это насилие искусством. Когда я работаю над выставочными проектами с недостаточно раскрученной темой, то всегда стараюсь включить туда элемент, понятный и близкий каждому. Это снимает напряжение у зрителя, который, заходя в музей, обычно думает: «И что это за картины? И кто все эти люди?» Для человека очень важен момент узнавания.

И еще, мне кажется, важно снять пафос с музея. Не относиться к нему как к «храму искусств». В Пушкинском на это нацелены образовательные программы. Например, знаменитые «Пятницы в Пушкинском» показывают, что поход в музей — это не пустая трата времени, а «храм искусств» оказывается вполне комфортным пространством, где можно хорошо провести время. Девушку туда сводить, в конце концов, и достаточно бюджетно, кстати.

Культурная жизнь, мне кажется, должна естественно вписываться в повседневность. Конечно, это проще где-нибудь в Лондоне, где музеи бесплатные, — может быть, в России не каждый готов заплатить 500 рублей за вход. Но в идеале я вижу это так.

Ɔ. Почему вы выбрали профессию искусствоведа?

Моя мама работала художником-реставратором в Пушкинском музее. Когда я заканчивала школу, как и большинство детей, не знала, куда поступать. Было очевидно, что с математикой у меня все плохо, поэтому мама посоветовала идти на искусствоведение. Это был неплохой выбор. В советское время искусствоведы были чуть ли не единственными, кто мог работать не по специальности. Я училась на вечернем. Поскольку раньше в этом случае обязательно надо было работать, я стала работать в том же Пушкинском. У этого музея есть такая особенность: попавший туда человек покинет его, только уйдя на пенсию.

Ɔ. Что дает погруженность в искусство?

Мне кажется, погруженность в искусство дает возможность бесконечно получать больше «фана», больше удовольствия и радости от жизни. Это не касается, правда, искусства XX века и современного искусства, которое можно назвать искусством травмы. Как раз в XX веке сформировалось представление, что искусство не обязательно должно доставлять удовольствие, а может, наоборот, нажимать на болевые точки социума. Но к такому искусству человека тоже тянет. Мы ведь читаем Достоевского, хотя «фаном» я бы такую литературу не назвала. Как и любая форма творчества, искусство дает стимулы для личностного развития и, может быть, определение своего места в жизни.

Ɔ. Есть ли в искусствоведении предел профессионального развития исследователя?

Трудно сказать. Понятно, что история искусства — не космос. Но мы точно можем расширить границы исследовательского поля. По мере отдаления те или иные точки в истории искусства начинаешь воспринимать по-новому. И если, скажем, наши представления о каменном веке не меняются, то относительно искусства XVIII и тем более XIX века они могут существенно трансформироваться.

Границы в искусствоведении — это больше про личностные пределы исследователя. История искусства — очень специфическая наука. Историки — я не говорю о тех, кто изучает точные науки, — часто говорят, что искусствоведение вообще не наука. Конечно, хотя искусствоведы и работают с документацией и архивами, в их исследованиях все равно существенную роль играет субъективное толкование. Поэтому очень важно определить границу между тем, что есть в реальности, и тем, что хотелось бы увидеть, додумать. Это и есть предел, о котором важно помнить и за который важно не выходить. Иначе исследование превращается в мифотворчество.

Ɔ. Сколько времени вам, как исследователю, не скучно заниматься одной темой?

Я плохой исследователь — мне скучно долго заниматься чем-то одним. С большим пиететом отношусь к людям, которые могут 20 лет изучать какой-то один блок вопросов. С еще большим пиететом отношусь к людям, которые могут десять лет писать одну книгу и потом долго ее улучшать и переиздавать. Они вызывают у меня смесь священного ужаса, зависти и уважения. Я так не могу, мне нравятся короткие исследования, когда можно взять какой-то феномен и рассмотреть его под новым углом. Формат выставок, которые давно стали сочетать в себе образовательные функции с исследовательскими, очень подходит для этого. Выставка стала авторским проектом, и ее открытие, как правило, сопровождается серьезным каталогом, в котором куратор должен вербализировать свое видение темы и обосновать его. Выставка еще и самый быстрый способ донести свои мысли до широкого круга людей. Поэтому большому научному труду я предпочту исследование в формате выставки.

Ɔ. Что может дать изучение искусства человеку, который не занимается им профессионально?

Интеллектуальную и эстетическую пищу. К сожалению, эта культура ушла, но если мы посмотрим, например, фильм «Застава Ильича» или другие фильмы 1960-х годов, то увидим, что физики ходили в музей, математики — в театр, а химики — на концерты. Это считалось нормальным для любого человека. Искусство, точно так же как и литература, и театр, обогащает человека, питает его фантазию и позволяет мыслить более пластично, учит отказываться от шаблонов восприятия. Оно дает новые неожиданные эмоции, которые вообще полезны человеку, они помогают не превратиться с годами в унылый соляной столп.

Ɔ. Необходимо ли современному зрителю как-то готовиться к общению с искусством?

Это зависит от того, с каким искусством он имеет дело. Надо ли готовиться к встрече с «Сикстинской Мадонной» Рафаэля? Есть искусство, которое действует эмоционально, и к нему можно особо не готовиться — достаточно просто расслабиться. Любое произведение искусства — это мнение другого человека. К его восприятию надо быть готовым лишь в той мере, в которой вы готовы воспринимать мнение другого человека. Художник имеет свое понимание жизни и, создавая картину, транслирует его, хочет он того или нет.

Но есть искусство, которое апеллирует к интеллектуальному восприятию, и к нему надо быть готовым. Без знания контекста выставка концептуальных художников покажется странным набором предметов. Искусство сюрреалистов будет непонятно, если не знать, почему они писали именно так. Я не имею в виду, что надо знать содержание каждой работы, это совершенно необязательно и даже не нужно. Но понимать, что художники делали так специально, — важно. Хорошо, в принципе, понимать, что происходило в ту или иную эпоху.

Ɔ. Как меняется восприятие искусства, когда человек больше погружается в историю?

Чем больше ты погружен в историю, чем больше знаешь контекстуальных моментов, тем информативнее становится произведение искусства. Это как смысл анекдота. Можно сколько угодно слушать анекдоты про Чапаева, но если не знать, о ком идет речь, их смысл останется непонятным.

Ɔ. Каковы, по вашему мнению, перспективы развития искусства?

Искусство — это всегда проекция некоего состояния общества. И неважно, конъюнктурный художник или нет, все равно искусство определенного периода будет нести в себе ценности своего времени. Те, кто не любит современное искусство и вообще все, что связано с модернизмом (а таких немало), часто спрашивают: «Почему искусство XX века такое страшное?» Здесь достаточно вспомнить слова Макса Эрнста, который говорил, что художники, вернувшиеся с Первой мировой войны, просто не могли рисовать цветочки. На вопрос «есть ли у искусства будущее?» так же сложно ответить, как и на вопрос, есть ли будущее у человечества. Но, безусловно, искусство будет таким же, как наше общество.

Беседовала Серафима Мамонова

Интервью подготовлено совместно с агентством ScienceMe. Пообщаться с ведущими российскими и международными арт-экспертами, художниками, искусствоведами вы можете в новом проекте «99 (бес)толковых вопросов по искусству».