Филипп Бессон: Хватит врать. Отрывок из французского бестселлера

Школьный двор, асфальтированный, окаймленный старыми зданиями из серого камня с большими окнами.

Подростки с рюкзаками за спиной или стоящими у ног ранцами общаются группками: девочки с девочками, парни с парнями. Если приглядеться внимательно, заметишь дежурного по школе, он лишь немногим старше.

На дворе зима.

Это видно по голым ветвям дерева, растущего посреди двора, которое может показаться засохшим, по заиндевелым окнам, по вылетающим изо рта облачкам пара и по тому, как все растирают руки, чтобы согреться.

Середина восьмидесятых.

Об этом можно догадаться по одежде: джинсы в обтяжку из «варенки» — ткань отбеливали с хлоркой, чтобы получились светлые пятна, — с высокой талией, свитера с узорами; на некоторых девочках — цветные шерстяные гетры, приспущенные на щиколотки.

Мне семнадцать лет.

Я еще не знаю, что мне больше никогда не будет семнадцать, что молодость — ненадолго, что это лишь мгновение, что она исчезает, и, когда это поймешь — уже поздно, кончено: она улетучилась, и ты ее пропустил, кое-кто вокруг меня это предчувствует и даже произносит вслух, взрослые повторяют это, но я не слушаю, их слова стекают, не задерживаясь, вот уж действительно как с гуся вода, а я — идиот, беспечный идиот.

Я ученик выпускного класса профиля «С» лицея Эли Вине в Барбезьё.

Но Барбезьё не существует.

Сформулируем иначе. Никто не может сказать: я знаю этот городок, могу показать на карте Франции, где примерно он расположен. Кроме, может быть, тех все более немногочисленных читателей, кто знаком с книгами Жака Шардона, родившегося там и воспевшего это невероятное «счастье». Или тех — а их-то, возможно, побольше, только запомнили ли они? — кто некогда, отправляясь в отпуск в Испанию или департамент Ланды по республиканской автотрассе номер 10, застревал в пробках, регулярно скапливавшихся в этих местах из-за плохо продуманной последовательности светофоров и сужения дороги.

Это в Шаранте. В тридцати километрах к югу от Ангулема. Почти у нижней оконечности департамента, у границы с Приморской Шарантой и Дордонью. Известняковые почвы хорошо подходят для разведения винограда, не то что глинистые и холодные земли в той части, что примыкает к Лимузену. Климат океанический: зимы мягкие и дождливые, никакого вечного лета. Сколько себя помню, там всегда было пасмурно; сырость. Руины галло-римских строений, храмы, укрепления: наше вот смахивает на замок, только что тут было защищать? Вокруг — пригорки; как говорят, «местность холмистая». В сущности, это и все, что есть.

Я здесь родился. В то время еще был детский сад. Он давно закрылся. В Барбезьё больше никто не рождается, город обречен на исчезновение.

И кому известно, кто такой Эли Вине? Утверждают, что он был учитель Монтеня, хотя никаких серьезных исследований на этот счет не проводилось. Скажем так, гуманист XVI века, переводчик Катулла, принципал колледжа Гиени в Бордо. И по некой случайности родился он в Сен-Медаре, деревушке в окрестностях Барбезьё. Его именем и назвали лицей. Никого лучше не нашлось.

Наконец, кто теперь вспомнит, что такое выпускной класс профиля «С»? Сейчас вроде говорят «профиль S». Хотя, кажется, это теперь обозначает не совсем то же самое. Это были математические классы, которые позиционировались как самые трудные, самые престижные, именно они позволяли попасть на подготовительные курсы («препа»), после которых поступали в высшие школы, а все остальные выпускники были обречены учиться в университетах или получать профессиональное образование, которое укладывалось в два года, или вовсе останавливались после школы, словно заехав в тупик.

Итак, я родом из эпохи, которая закончилась, из умирающего городка с бесславным прошлым.

Поймите меня правильно: я ни на что не жалуюсь. Все так, как есть. Я ничего этого специально не выбирал. Как и все. Живу с тем, что мне досталось.

В любом случае, в семнадцать лет у меня нет столь ясного представления о ситуации. В семнадцать лет я не мечтаю ни о прогрессе, ни о новых горизонтах. Беру, что дают. Я не лелею никаких амбиций, ни к чему не питаю отвращения, даже не ведаю скуки.

Я — образцовый ученик, который никогда не прогуливает уроков, почти всегда получает лучшие отметки, гордость учителей. Сегодня я отвесил бы оплеуху тому семнадцатилетнему юнцу — и вовсе не за его великие успехи, а за то, что он только и думает, как бы угодить своим наставникам.

Я — на том школьном дворе, вместе с остальными. Перемена. Выхожу после сдвоенного урока философии («Можно ли одновременно признавать свободу воли и допустить существование бессознательного?», нам говорили: вот типичный пример темы, которая может попасться на экзамене). Дальше у нас биология. Холод щиплет за щеки. Я одет в жаккардовый свитер в голубых тонах. Свитер вытянулся и замахрился, я его заносил. Джинсы, белые кроссовки. И очки. Это новое. Зрение у меня резко ухудшилось в прошлом году: за несколько недель неизвестно почему развилась близорукость, мне велели носить очки, и я подчинился, а что было делать. У меня тонкие вьющиеся волосы, зеленоватые глаза. Я не красавец, но внимание привлекаю — это мне известно. Только не внешностью, нет, а своими успехами, про меня говорят: он талант, на голову выше других, далеко пойдет, как его братец, оба умники (а все это происходит в такое время и в таком месте, что многие вообще не «пойдут» никуда), и я вызываю у остальных в равной мере симпатию и антипатию.

Итак, я тот юноша в ту зимнюю пору в Барбезьё.

Ребят, которые меня окружают, зовут Надин А., Женевьева С., Ксавье С. Их лица запечатлены в моей памяти, хотя многие другие, с кем мы познакомились позже, уже позабылись.

Однако не они притягивают мое внимание.

А стоящий поодаль парень, прислонившийся к стенке в окружении двух сверстников. Парень со взъерошенными волосами, пробивающейся бородкой и угрюмым взглядом. Он из другого класса. Выпускной класс профиля «D». Другой мир. Между нами — непреодолимая стена. Возможно — презрения. Как минимум — пренебрежения.

А я-то смотрю только на него, на этого долговязого парня, который не произносит ни слова, а лишь молча, с отрешенным видом, слушает тех двоих, никак не реагируя, даже не улыбаясь.

Я знаю, как его зовут. Тома́ Андрие.

Перевод: А. Попова

Приобрести книгу можно по ссылке

Больше текстов о сексе, детях, психологии, образовании и прочем «личном» — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь