«”Синкретизм” — это передовая сражения между жизнью и смертью». Максим Диденко и Павел Семченко — о своей выставке в ГРАУНД Солянке
Ɔ. Выставка называется «Синкретизм», а в описании говорится, что для вас синкретизм — это «путь утраты смысла концепции выставки с использованием для этого всех возможных способов». Можете объяснить, что это значит и почему вы назвали выставку именно так?
Павел Семченко: Примерно в середине нулевых годов я прочитал пьесу польского автора Галчинского «Театрик “Зеленый гусь”». В пьесе был персонаж, которого звали Старый кретин. У меня почему-то зарифмовалось — старый кретин и синкретизм. Галчинский был близок к театру абсурда. В нашей выставке мы тоже плавно идем по брошенной через пропасть хаоса веревочке и балансируем между пониманием и полным отсутствием понимания того, что происходит в жизни, в стране, в природе и в искусстве.
Максим Диденко: Важно не заваливаться ни в одну, ни в другую сторону, а идти четко по границе между пониманием и непониманием. Когда слишком много контроля и чрезмерно рационального взгляда на жизнь, возникают старость, увядание и смерть. А в непонимании есть движение, которое заставляет нас перерождаться и что-то понимать. По сути синкретизм — это канатоходство.
Ɔ. Пространство выставки разделено на несколько залов. В частности есть залы про живое и неживое. Расскажите, почему вы решили об этом поразмышлять?
Максим Диденко: Я каждую секунду чувствую, как умираю. С одной стороны, хочется с этим смириться — к этому готова моя рациональная сторона. С другой стороны, животное внутри меня всячески с этим борется. Поле этой битвы между умом, который принимает смертность, и телом, которое отказывается умирать, и есть наша выставка. «Синкретизм» — это передовая сражения между жизнью и смертью.
Павел Семченко: Мы хотели осознать процесс обмена свойствами между живым и неживым — движение между этими двумя точками. Так возникла идея найти такие контрапункты и понять, что мы воспринимаем как живое и как неживое, что между ними общего и чем они обмениваются.
Ɔ. На выставке вы будете непосредственно взаимодействовать со зрителями. Как это будет происходить?
Павел Семченко: В одном из залов выставки я буду писать портреты зрителей, а в другом размещу свои старинные незаконченные работы. Вместе с ними там будут инструменты для завершения работ в жанре вандализма. Посетители смогут писать нецензурные слова, выкалывать глазки нарисованному лицу и делать что угодно еще.
Ɔ. Откуда вообще возникла идея сделать такую выставку?
Павел Семченко: Однажды мы заключили договор, предполагавший, что я напишу Максиму картину, а он мне за нее что-то заплатит. Прошло восемь лет, а уговор был на три года. Я честно написал картину: она несколько лет стояла в мастерской и ждала, когда Максим ее заберет. А он не приходил. И вот после карантина он наконец приехал в Петербург. Я показал ему картину, а потом он увидел другие работы и стал их рассматривать. В итоге Максим предложил сделать выставку, а продюсер Катя Кашинцева помогла нам превратить слова в дело.
Ɔ. Максим, на этом проекте вы выступаете в непривычной для себя роли — вы куратор. Какие впечатления у вас от этого опыта и насколько он похож на работу в театре?
Максим Диденко: В роли куратора мне нужно было просто всех вдохновлять и чуть-чуть направлять — а этим я занимаюсь давно. В каком-то смысле кураторство — это та же режиссура, организация пространства во времени.
Ɔ. Выставка заявлена как иммерсивная. Почему вы решили не просто экспонировать работы, а добавили перформативную часть? Это более привычный метод работы?
Максим Диденко: Все-таки это в большей степени выставка, но с небольшими перформативными инсталляциями. Мне хотелось вытащить Пашу из театральной паутины, в которой он пребывает последние 25 лет, и представить его творчество именно как художника, живописца и инсталлятора. Иммерсивность этой выставки происходит в лайтовом режиме, и на самом деле она антитеатральна. В первую очередь я хотел сосредоточиться на изобразительном творчестве: у Паши многие картины лежали чуть ли не с конца 1980-х, и их никто не видел.
Ɔ. Максим, вы ученик Павла. Даже в описании вы заявлены как vnuchek. Чувствуется в этом какая-то сакральность. На вашу работу влияли личные отношения?
Павел Семченко: Какой-то монументализм в этом присутствует: ученик пришел на кладбище и поставил нерукотворный монумент своему учителю. Это, конечно, поэзия. Мне кажется, наша совместная работа — это взаимопроникающий процесс. Если бы я делал выставку самолично, она бы точно отличалась от того, что мы сделали в симбиозе. А в итоге получилось так: я накидал какие-то идеи, ребята стали рефлексировать, и в диалоге мы искали решения. Тут происходит работа коллективного разума, часто бессознательная.
