Новая Третьяковка: в сторону свободы. О новой выставке «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии»
В первой четверти ХIХ века путь всех русских, отправляющихся в Италию, проходил через Дрезден. Здесь они меняли лошадей, переодевались в летние сюртуки и настраивались на легкомысленный, праздный, туристический лад. «Прощай, немытая Россия...» А тут стекла сверкают, тротуары подметены, воздух звенит от извечного немецкого обмена любезностями: bitte schon, danke schon... «Германия — страна свободы», — запальчиво утверждала Марина Цветаева в 1919 году. Германия для русских всегда была чем-то вроде парадного вестибюля в Европу. Здесь полагалось сбросить не только зимние шубы, но и бремя имперского сознания, почувствовать себя частными лицами, гражданами мира. Если даже русские цари каждый раз при пересечении границы спешили переодеться из своих офицерских мундиров в обычное партикулярное платье, то что же говорить об их подданных, которые спали и видели, как будут фланировать по улицам европейских столиц, взбираться на альпийские кручи, любоваться на закаты и рассветы над Средиземным морем.
Мечты о свободе на самом деле начинались для русского человека с оформления соответствующих бумаг с печатью и подписью, говоря нынешним языком — с «въездной визы». В ней было отказано Пушкину. Ее так и не получил Лермонтов. «Отъезжающих за море не иначе отпускать, как токмо с паспортом от Коллегии Иностранных дел». Это еще Петр Первый постановил. И собственно, не так чтобы радикально что-то с тех пор изменилось.
Но выставка в Государственной Третьяковской галерее «Мечты о свободе», конечно, не о скучной бюрократической прозе, задушившей не одну мечту, — она о великой эпохе романтизма в Германии и России. «Так он писал темно и вяло / (Что романтизмом мы зовем, / Хоть романтизма тут нимало / не вижу я; да что нам в том)». Но выясняется, что нет, интерес есть, и очень даже живой, неподдельный. И странные сближения прослеживаются, и неожиданные рифмы, о которых и думать не думали, сами собой напрашиваются. И выясняется, что когда-то была одна Европа, разоренная наполеоновскими войнами и поделенная Венским конгрессом. Одно на всех звездное небо и моральный закон, открытый Кантом. Одно море, которое по-прежнему волнуется и бушует на полотнах Айвазовского. Один «зимний путь», как в музыкальном цикле песен Шуберта. И даже одна «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, по-прежнему хранящаяся в Дрезденской картинной галерее, — главная и любимая икона всех романтиков, размноженная в бесчисленных копиях, литографиях, гравюрах для украшения писательских кабинетов, модных салонов и парадных интерьеров. На выставке представлена живописная копия русского художника Алексея Маркова, в свое время приобретенная для музея Российской академии художеств в Петербурге.
Все остальное — самые что ни на есть подлинники из почти 50 российских и немецких музеев. Сложнейшая кураторская работа, кропотливый и основательный труд, в котором на каждом шагу ощущаешь немецкий педантизм и основательность. Ничего не упущено, ничего не забыто, включая комплект дуэльных пистолетов (романтики имели обыкновение стреляться), дирижерскую палочку Вебера (романтики обожали музицировать) и даже сапоги для верховой езды императора Наполеона. Но, конечно, главная гордость выставки — архитектура знаменитого Даниэля Либескинда, того самого, который спроектировал Еврейский музей в Берлине и Граунд Зеро (Ground Zero) на месте разрушенных башен-близнецов Trade Center в Нью-Йорке.
Для выставки в Новой Третьяковке он придумал сложный, запутанный лабиринт со множеством тупиков, каких-то закоулков и маленьких отсеков. Это может быть и лабиринт Минотавра, попав в который уже невозможно выбраться. Но одновременно это и странная, запутанная планировка русского барского дома, где всегда так легко заблудиться, потеряться. Сам Либискинд в предисловии к каталогу поминает миф о Дедале, первом архитекторе, который построил лабиринт и придумал способ выбраться из него с помощью крыльев. Однако крылья оказались опасным изобретением, потому что, приближая своих обладателей к мечте, они также приближают их к смерти.
Отсюда и мрачноватый колер стен — черный или серый с красным кантом по краям. И заунывная музыка, которая звучит постоянно, действуя на нервы посетителям, не говоря уже о бедных смотрителях, вынужденных слушать эти завывания по десять часов подряд. Как выяснилось, это тоже часть выставочного проекта — звуковая инсталляция шотландской художницы Сьюзен Филлипс. Специально для создания этой фонограммы к московской выставке она использовала духовые инструменты, найденные покореженными на полях сражений.
Вообще голоса современных художников то и дело врываются в череду имен великих предков, нарушая музейное благолепие и заземляя романтический пафос. Список современных художников, включенных в экспозицию, достаточно обширен: Билл Виола, Илья Кабаков, Эрик Булатов, Хироси Сугумото, Тони Оурелер… Конечно, среди живописи и скульптуры XIX века их работы выглядят не более органично, чем опознавательные знаки, расставленные на шоссе, где идут ремонтные работы. Но теперь, похоже, без них никуда! По замыслу кураторов, современность должна неустанно вглядываться в музейную древность, а старинные экспонаты — узнавать себя в сегодняшнем дне.
