Битва с драконом. История национальной катастрофы
Это полотно Рафаэля долгое время считалось одной из главных святынь Эрмитажа. У него было даже свое особое место в Галерее героев 1812 года, где на стенах красовались исключительно портреты полководцев и военных. В их окружении рафаэлевский «Святой Георгий, поражающий дракона» воспринимался не иначе как покровитель всего русского воинства, главный защитник Отечества. Около картины постоянно теплилась лампадка, на нее крестились, перед ней молились. Она была чем-то большим, чем просто общеизвестным шедевром мировой живописи. Примечательно, что «Святой Георгий» — единственная картина, которую А.Н. Бенуа выбрал для цветного воспроизведения в своем последнем каталоге. Казалось, что уж кто-кто, а «Святой Георгий» пребудет в Эрмитаже навсегда! Но нет, все продается и покупается. Ровно 90 лет назад в 1931 году отбыл за океан главный защитник России, а вместе с ним и целый полк великих картин, бесценных скульптур, старинных книг, уникальных предметов декоративного и прикладного искусства.
По самым скромным подсчетам, меньше чем за десять лет около 20 000 единиц хранения навсегда были вычеркнуты только из эрмитажных каталогов и описей. Осталась нервная переписка с разными вышестоящими организациями да ультимативные распоряжения разных больших и маленьких начальников, чьи имена давно канули в вечность, зато их подписи и директивы остались навсегда впечатанными в историю: «Выдать немедленно!», «Решить вопрос незамедлительно», «Доложить об исполнении».
Драгоценный мираж
Сегодня эти размашистые автографы воспроизведены в книге «Проданные сокровища России. История распродажи национальных художественных сокровищ», вышедшей в издательстве «Слово». Это уже третье издание знаменитого расследования «сталинских распродаж», предпринятое искусствоведами Натальей Семеновой и Ником Ильиным 20 лет назад. Тогда их книга наделала много шума, сразу став библиографической редкостью. В 2013 году состоялось английское издание под названием Selling Russia’s Treasures.
И вот теперь новая версия, дополненная статьями новых авторов, сотней архивных документов, снабженная обширными комментариями, которые читаются подряд, как страницы одного уголовного дела или запутанный криминальный детектив.
Больше всего поражает, как за облупленным нищим фасадом, старательно закамуфлированным революционной фразеологией и алым кумачом, скрывается тайная, темная, страшная жизнь с торгсинами, планом по валютной выручке, алчными торгашами, международными аферистами и беззастенчивыми торговцами краденым.
Как тут не вспомнить зловещее явление Воланда и его свиты из булгаковского «Мастера и Маргариты»! Но почему-то еще чаще на память приходят «12 стульев» Ильфа и Петрова. («По темным углам зачумленной дворницкой вспыхивал и дрожал изумрудный весенний свет. Бриллиантовый дым держался под потолком. Жемчужные бусы катались по столу и прыгали по полу. Драгоценный мираж потрясал комнату».)
Можно сказать, что после эпохи военного коммунизма Россия была низведена до состояния этой самой дворницкой. Время от времени туда доползали слухи о каких-то заграничных аукционах и распродажах, где решались судьбы мировых шедевров и царских драгоценностей. Никто толком ничего не знал. Все было тайной. Почему советская власть так торопилась избавиться от своих богатств? Так бездумно демпинговала на художественном и антикварном рынке? Так бесстрашно доверялась разным проходимцам и жуликам, старавшимся нажиться на невежестве начальников от культуры? На эти вопросы в книге «Проданные сокровища» нет однозначного ответа.
Конечно, проще всего объяснить это финансовой ситуацией: объявленная Сталиным индустриализация и разрекламированная электрификация стоили дорого, и без постоянного притока валюты казне было никак не обойтись.
Это потом, когда подсчитали все расходы и доходы, выяснилось, что не так уж много за шедевры и выручили. Полученные деньги шли на содержание энкавэдэшных контор типа «Международная книга» или «Антиквариат», через которые проходили основные сделки. Плюс немалый процент посредникам, разным Хаммерам и Гюльбенкянам. Да еще и гонорар западным адвокатам, поскольку редко сейлы в Берлине обходились без судебных исков бывших владельцев.
Ну и мировую депрессию 1929 года, обрушившую цены на арт-рынке, тоже не стоит сбрасывать со счетов. Так что бизнес в итоге получился не такой уж и прибыльный. Значит, тут не только деньги, а что-то еще? Но что?
«Нам не жить в музеях!»
Можно предположить, что те, кто по-хозяйски, грохоча кирзовыми сапогами, ходил по паркету Зимнего и других императорских дворцов, кто придирчиво сличал описи и содержимое стеклянных витрин, кто тайком, незаметно присоединялся к экскурсионным группам, чтобы уже по наводке гидов увидеть самое важное и ценное, испытывали особый азарт. Надо было очень ненавидеть эти дворцы и их владельцев, чтобы так методично, с таким неистовым упорством добиваться их разорения. Это отношение распространялось и на все классическое искусство, которым были переполнены императорские дворцы.
К слову сказать, заодно с официальными мародерами были и левые художники, страстно желавшие заслужить доверие новой власти. «Зачем нам собирать и хранить метеоры прошлого, если у нас их столько же в будущем», — восклицал Петр Митурич. Ему вторил автор «Черного квадрата» Казимир Малевич: «Наше дело двигать к новому и новому. Нам не жить в музеях. Наш путь лежит в пространстве, но не в чемодане изжитого (…) Если мы не будем иметь собраний, тем легче уйти с вихрем жизни».
«Вихрь жизни» буквально пронизывает страницы «Проданных сокровищ». До нас доносятся и отголоски баталий музейщиков с отборщиками, и яростный торг с посредниками, и гневные реляции покупателей, и бюрократическая скороговорка официальных лиц. Ты слышишь их голоса, вчитываешься в многочисленные документы и понимаешь, что за всем этим разворачивается грандиозная драма, где на кону стояла судьба национального достояния.
Речь шла о чем-то большем, чем продажа музейных ценностей. Речь шла о вполне планомерной ликвидации огромного пласта отечественной Истории.
Музейный резистанс
Неверно думать, что этой ликвидации никто не сопротивлялся среди людей старой культуры и даже молодых профессионалов-музейщиков. Нет, конечно, как могли ловчили, затягивали с окончательным ответом, придумывали отговорки, прятали лучшие произведения под фиктивными номерами в фондах или срочно отправляли их на реставрацию.
За каждой такой историей, рассказанной в книге Н. Семеновой и Н. Ильина, скрывается свой маленький подвиг, героический акт неповиновения, чреватый серьезными неприятностями, а иногда и большой бедой. Но люди шли на это, потому что не отделяли свою судьбу от судьбы вверенных им шедевров. Бились до последнего.
Ну а когда упирались в непробиваемую стену, садились за сочинение челобитных в самую высшую и главную инстанцию: «Дорогому и Глубокоуважаемому Иосифу Виссарионовичу!». Так поступил И. Орбели, когда восточная коллекция Эрмитажа оказалась под угрозой полного разорения. Так сделала заведующая отделом западноевропейского искусства Т. Лиловая, узнав, что главные шедевры скоро окажутся в руках торгашей из «Антиквариата». Письма эти сохранились. Их факсимиле воспроизведены в книге.
Деспот мог в последний момент передумать и отменить казнь, пересмотреть приговор и даже отдать распоряжение, чтобы «Антиквариат» не слишком усердствовал.
Потом слухи о сталинских милостях еще долго отзывались восхищенным эхом, даря опасную иллюзию на счастливый исход битвы музейщиков и коммерсантов. Как ни странно, на сворачивание «сталинских распродаж» больше всего повлиял приход к власти в Германии Адольфа Гитлера. В одночасье Берлин перестает быть столицей антиквариата с сомнительным происхождением. Под нажимом нацистов многие фирмы-посредники вынуждены были прекратить свое существование. Торговать краденым становится не только невыгодно, но и опасно.
К тому же чуть позже в Советском Союзе были введены законы об ограничении вывоза художественных ценностей за рубеж. Последние, для кого было сделано исключение по личному распоряжению Сталина, — посол США в Советском Союзе Джозеф Дэвис и его супруга Марджори Пост.
Место встречи с бывшими сокровищами Эрмитажа
Весной 1993 года мне довелось оказаться на закрытом вернисаже в нью-йоркском Метрополитен-музее по случаю выставки из собрания г-жи Марджори Пост.
В свое время эта дама умудрилась накупить столько раритетов и ценностей, что их потом хватило на то, чтобы открыть целый музей. Благо женщина была состоятельная, активная, с размахом и возможностями, а цены на русский антиквариат — совсем смехотворные.
Мое внимание на выставке привлекло одно из пасхальных царских яиц Фаберже. Это был подарок Александра III императрице Марии Федоровне. Вместе со мной его пристально рассматривала немолодая дама, которая, узнав, что я русский, поинтересовалась, не знаю ли я, почему на эмалевых стенках яйца изображен пейзаж грузинской деревни Абастумани. Что бы это значило?
Я знал, что великий князь Георгий, средний сын Александра III, страдавший туберкулезом и рано умерший, большую часть года по предписанию врачей проводил в отдаленной грузинской деревне. Не исключено, что император, видя страдания своей жены, вынужденной находиться в разлуке с больным сыном, захотел таким пасхальным подарком ее немного подбодрить и утешить.
— О, как это трогательно! — зачарованно воскликнула дама, выслушав мой рассказ. — И какой милый человек, оказывается, ваш царь! Я знаю, что Александр III был еще замечательным коллекционером. Не так ли? Отец моего мужа в начале 30-х годов купил несколько картин из собрания Эрмитажа. Может, вы слышали?
— А какие именно картины? — спросил я, внутренне изумившись этой подробности.
— Два Рафаэля, один Боттичелли, несколько картин Рембрандта…
— Простите, а можно спросить, как звали вашего свекра?
— Эндрю Меллон.
Повисла пауза. Потом дама поспешила уточнить, что своего свекра лично не знала. Он умер задолго до ее замужества. Тем не менее об эрмитажной эпопее она была хорошо осведомлена. Как оказалось, все великие картины были переданы Меллоном в качестве личного дара президенту Рузвельту. Позднее в Вашингтоне для его коллекции была построена Национальная галерея искусства. Круг замкнулся. Напоследок я из вежливости поинтересовался, как зовут даму, на что она не без некоторой игривости заметила, что привыкла, когда ее называют просто Банни. Потом знающие люди объяснили мне, что Банни Меллон — знаковая фигура для американского истеблишмента, один из главных арбитров идеального вкуса. В свое время она научила Жаклин Кеннеди, как надо правильно обставлять дом и ухаживать за садом. Ко всему прочему она была еще и знаменитым садоводом.
По совету миссис Меллон я отправился в Вашингтон взглянуть на бывшие эрмитажные сокровища, когда-то купленные ее свекром. В здании на авеню Конституции во всех залах приглушенно звучала музыка, в высоких вазах благоухали пионы, а в холле журчал фонтан с бронзовым Меркурием.
Группы детей в одинаковых пиджачках сидели на полу и что-то старательно рисовали. Минуя целые залы и эпохи, я прицельно выискивал знакомые картины.
Вот «Девочка с метлой» Рембрандта, а вот его же портрет Титуса в античном уборе. И тициановская Венера все так же победительно смотрит на себя в зеркало.
И лучший портрет кисти Веласкеса — папы Иннокентия X, и изумительный «Карточный домик» Жана-Батиста Шардена.
И «Мадонна Альба» Рафаэля, и его же «Святой Георгий, побеждающий Дракона». Правда без лампады, но на видном месте.
Как мы видим, великое искусство способно победить даже такое чудовище, как Время.
Наверное, это один из ключевых выводов, к которому приходишь после прочтения книги «Проданные сокровища России». Искусство никому не принадлежит и принадлежать не может. Ни Романовым, ни Меллонам, ни даже народу, чьим именем так любят клясться вожди и разные популистские деятели. Великие шедевры сами вольны выбирать себе и музейные стены, и временных владельцев, и даже страны. А мы можем лишь вставать в длинные очереди, чтобы на них взглянуть.
Кстати, когда отношения с США были существенно лучше, некоторым из бывших эрмитажных картин было позволено посетить Петербург с официальным визитом. В этом виделось что-то вроде проявления доброй воли, государственной мудрости и доверия между странами. Но как же давно это было.
