Разные лики педагогической запущенности
Краткое определение понятия «педагогическая запущенность», которое дает словарь, приблизительно такое: отклонение от нормы в развитии ребенка, обусловленное недостатками его обучения и воспитания. Подразумевается, что ребенок изначально родился здоровым — и физически, и психически, но взрослые уделили недостаточно внимания его развитию и адаптации к среде. В первую очередь, конечно, речь идет о воспитании в семье. Разумеется, «педагогически запущенным» может оказаться и нездоровый ребенок, но это особые случаи и мы их сейчас не рассматриваем.
Основными признаками педагогической запущенности считаются:
— импульсивность;
— рассеянное внимание;
— несоблюдение известных ребенку правил (в семье, в обществе, в детском саду, в школе и т. д.);
— узкий кругозор;
— инфантилизм, поведение, характерное для более младшего возраста;
— трудности социализации в среде нормальных сверстников (при иногда вполне нормальной социализации с младшими по возрасту детьми или в компании таких же «трудновоспитуемых», с отклоняющимся поведением, детей или подростков);
— показная грубость в общении, капризность, конфликтность;
— эмоциональная лабильность;
— апатичность;
— неспособность заставить себя и долго заниматься нужным, но неинтересным сейчас делом;
— лживость, на словах говорит все правильно и обещает, а делает совершенно другое.
Разумеется, у одного педагогически запущенного ребенка практически никогда не встречается абсолютно все вышеперечисленное. И одновременно все эти же признаки вместе или порознь бывают у детей неврологически нездоровых, с теми или иными органическими поражениями. Тем важнее дифференциальная диагностика, ведь действия для исправления ситуации необходимы разные. В случае больного ребенка — лечение. В случае здорового, но педагогически запущенного — изменение каких-то условий в окружающей его среде.
За время моей жизни и практики «картинка», окружающая и формирующая педагогически запущенного ребенка, несколько раз существенно менялась.
Когда я была маленькой и училась в школе, понятие «педагогической запущенности» уже существовало. Им активно пользовались школьные методисты, в меньшей степени — учителя, но в основном это было уделом инспекторов по делам несовершеннолетних. Потому что именно дети и подростки с педагогической запущенностью обычно совершали самые массовые правонарушения того времени — воровали, дрались, хулиганили, портили государственное и личное имущество. Инспекторы-милиционеры пытались вести профилактическую работу с семьей. В основном это, разумеется, было прямым запугиванием: если вы, дураки и мерзавцы, немедленно не прекратите и не сделаете вот этого, то мы вас и ваших детей…
Обобщенный портрет семьи педагогически запущенного ребенка выглядел тогда приблизительно так: часто неполная, с пониженной социальной ответственностью, денег мало, и они в значительной степени тратятся на выпивку. Родители ребенка употребляют спиртные напитки, распивают их дома в присутствии детей, часто меняют работу (идея «не работают нигде» в то время просто не рассматривалась), как правило, низкоквалифицированную, образования нет вообще, в лучшем случае оно среднеспециальное, часто один из родителей сидел в тюрьме или отсидел раньше. Детьми никто не занимается, не воспитывает, за ними вообще не следят, они проводят свои дни и иногда даже ночи на улице, на стройках, в подъездах, на крышах гаражей, часто сбиваются в компании с такими же бедолагами. Дома их плохо кормят, они неухожены, могут ходить в грязной и рваной одежде, их школьной жизни и здоровью родители не уделяют никакого внимания, у них нет развивающих игр и часто вообще мало игрушек, за их успехами не следят или ругают за двойки спорадически, под настроение или под влиянием алкогольного опьянения.
В каждом классе обычной школы, и в моем, разумеется, тоже, такие дети были. В каждой дворовой компании они тоже встречались, правда, к подростковому возрасту они часто образовывали свои отдельные, полукриминальные компании. Все мы их знали, знали их семейную и личную ситуацию и так или иначе с ними взаимодействовали.
Именно с этой картинкой семьи педагогически запущенного ребенка/подростка я и ушла из школы.
Работать практическим психологом в поликлинике я начала приблизительно 30 лет назад, в разгар перестройки. Десоциализированные, дезориентированные происходящими переменами семьи с детьми приходили ко мне во множестве, и я с ними несколько лет работала по международной программе «Врачи без границ». Школы тогда получили возможность отправлять «неудобных» детей на домашнее обучение и радостно этим пользовались, дома этих детей, разумеется, никто ничему не учил и ничего от них не требовал, родители-лимитчики сами остались без работы и не понимали, как жить и что делать дальше. Дети фактически бросали школу примерно после пятого класса и оказывались почти классическими беспризорниками — ночевали на теплотрассах и в канализационных системах, подбирали объедки у открывшихся макдональдсов и так далее. Удивительно, но эти дети, действительно с очень узким кругозором, эмоциональной лабильностью и склонностью к криминализированному поведению, одновременно часто обладали высокой степенью наблюдательности, самостоятельности, концентрации на важном для них и достаточно легко приспосабливались к практически любым изменениям окружающей среды.
Постепенно общественная ситуация как-то стабилизировалась, и я, к своему удивлению, стала встречать знакомый симптомокомплекс «педзапущенности» у детей в совершенно других семьях.
Это были семьи много и тяжело работающих, успешно выживающих в перестроечном мире людей. Пережив эпоху тотального дефицита, они сознательно ставили себе амбициозную воспитательную задачу «чтоб по крайней мере у наших детей все было» и понимали ее практически исключительно в материальном ключе. И у их детей действительно по тогдашним меркам «все было». Но дети почему-то росли капризными, апатичными, десоциализированными, не желающими соблюдать правила и так далее. Родители приходили ко мне и спрашивали: почему так, ведь невролог говорит, что он здоров?
Я, будучи молодым психологом, некоторое время не верила сама себе, но потом все-таки сориентировалась и сформулировала:
— Это у вас, дорогие товарищи, педагогическая запущенность.
— Да какая же запущенность, если мы ему — всё! Вот я сам рос в семье, и у меня не было ни лишних штанов, ни велосипеда, ни уж тем более уроков английского. Но никакой педагогической запущенности!
— Значит, лишние штаны и велосипед и даже уроки английского — это не все, — отвечала я. — Давайте экспериментировать: там уберем, здесь добавим.
Тем родителям еще даже и в голову не приходило, что «ребенок — личность, с ним нужно разговаривать, учиться должно быть интересно, его мнение важно, его чувства важны, не нанести бы ему психологическую травму» и прочее.
Самое интересное, что, по моим теперешним воспоминаниям, именно с ними было проще всего работать. Убрали из жизни ребенка немного игрушек и непоследовательности требований (то вседозволенность, то «я тебе покажу, ты у меня узнаешь!»), добавили немного правил и немного живого, разговаривающего не об учебе родителя — и глядишь, все пошло на лад, ребенок выправился и стал совершенно обычным, никаким не педагогически запущенным.
А время между тем шло своим чередом. Тренды менялись, сотнями и наверное даже тысячами издавались книги с однотипными названиями вроде «как понять своего ребенка и стать ему прекрасной осознанной матерью» (книжки под названием «как стать прекрасным отцом» я почему-то не видела, но по идее они тоже должны быть). Дальше пошли частности — «как понять подростка», «как договориться с ребенком», «как делать с ребенком уроки, чтобы не нанести ему психологическую травму», «как сформировать устойчивую привязанность у младенца», «как учить дошкольника в игре» и тому подобное. Родители все это читали, слушали, пытались последовательно применить и периодически со мной обсуждали. Я мысленно решила, что скоро, наверное, мне придется иметь дело с какими-нибудь другими симптомами, связанными с загруженностью родителей всеми этими теориями и практиками и «заваленностью» детей всякими психологическими и педагогическими ухищрениями.
Представьте мое удивление, когда сравнительно недавно — последние лет пять-шесть — знакомый комплекс симптомов вновь стал появляться в моей практике.
«У нас нормальная полная семья, наш ребенок, по словам специалистов, здоров, мы с самого начала уделяли ему и его развитию много внимания, но:
— со сверстниками у него не ладится;
— эмоциональная лабильность, и чуть что не по нему — истерика;
— кругозор в объеме 40 кубических сантиметров (объем мобильного телефона), гулять не выгонишь, в музеи только на удавке;
— концентрации внимания никакой;
— правила соблюдать отказывается;
— все время врет и обещает, но ничего не делает».
Несмотря на весь свой уже накопленный к тому времени опыт, я опять долго себе не верила. Предлагала все-таки поискать какую-нибудь неврологию у ребенка или частные психологические проблемы в семье. Но по мере накопления одинаковых случаев все-таки была вынуждена признать: как ни крути, это именно она, педагогическая запущенность.
Но как же так получилось?
Моя текущая рабочая гипотеза такова:
Что такое «педагогическая запущенность» по сути? Ребенок, как он есть, не входит в круг интересов и жизненной практики родителя. Иногда напрямую — родитель пьет без просыпу и ребенка банально не видит, иногда косвенно — родитель все время работает и просто кидает в сторону ребенка разнообразные жизненные блага, никак не включая его в свою жизнь. Что такое «педагогическая незапущенность»? Ребенок в какой-то роли полностью включен в жизнь семьи на всех уровнях ее повседневного функционирования. Что же сейчас происходит в семьях? В процессе практической реализации всех этих модных ухищрений из книг сам ребенок просто потерялся, его, как говорили наши предки, «выплеснули» из семейной ванночки вместе с «психологической водой». То есть ребенка развивают, развлекают, всем обеспечивают, но его самого как бы нет. Он только объект этого — это его единственная роль в семье, — и так себя с самого раннего детства и ощущает. Он ничего не знает о чувствах родителя и других членов семьи за пределами его школьных успехов, у него нет никаких обязанностей, кроме посещения репетиторов и сдачи экзаменов. Он никак не чувствует себя психически и иногда даже физически. Он плохо понимает, как устроены его сверстники в реальном мире, поскольку почти никогда не сталкивается с ними в условиях «открытого поля» и опасается этого контакта. Он везде посторонний. Довольно быстро развивается внутреннее или внешнее отрицание этой странной, навязанной ребенку тотально «объектной» роли. При этом вся реально интересная для него жизнь связана с ложью — стащить телефон и сидеть с ним всю ночь под одеялом.
Увы мне, но это именно она — наша старая добрая педагогическая запущенность. И симптомы, естественно, развиваются соответствующие.
Так мне кажется на сегодняшний день. А что думаете по этому поводу вы, уважаемые читатели?
Если вы не являетесь членом клуба «Сноб», но вам есть что сказать по теме этого поста, вы можете зарегистрироваться на сайте и оставить свой комментарий под текстом или прислать свое мнение по адресу: [email protected]. И пожалуйста, указывайте, откуда вы, например: «пишет Елена из Петербурга», «пишет Анна из Германии».
Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Личное». Присоединяйтесь