Александр Ширвиндт: «Я вчерашний». Глава из новой книги «Отрывки из обрывков»

Однажды собирались сделать меня доцентом, но сказали, что его не дадут, пока я не стану кандидатом наук. А для профессора нужна докторская диссертация. То есть по моим педагогическим успехам я мог бы быть доцентом, а по бумагам — нет. И мы с Альбертом Буровым, в дальнейшем заведующим кафедрой мастерства актера, писали кандидатскую диссертацию.

Я был специалистом по водевилям. Написал страниц 20 и на 21-й послал всех куда подальше, а Алик написал всю диссертацию и стал кандидатом наук и доцентом. Позже дали доцента и мне. Потом он написал докторскую, и ему дали профессора.

А я не написал, даже не начинал в этот раз, и мне дали профессора, потому что я педагог-практик, сто лет преподаю и при этом народный артист и заставлен статуэтками.

Зачем действующий актер и педагог актерского мастерства, который должен научить артистов быть органичными и яркими на сцене, обязан писать какую-нибудь вымученную диссертацию на тему: «Некоторые свойства педагогического насилия над студентами второго курса при переходе от памяти физических действий к этюдам со словами»?

Уходящая натура, приходящая натура… Молодая бездарность набирает очки, стареющая талантливость сдает позиции и умирает. Все значимое в творческо-театральной индустрии перемерло. Новая шелупонь раздражается от остаточного присутствия недовымерших авторитетов. Хотя старается этого не показывать: утомительно-вынужденная почтительность к живым остаткам поколения и традиционная техническая скорбь по ушедшим.

Кто остался из патриархов на момент написания этих строк? Юрий Соломин в Малом театре. На ощупь руководит Московским театром юного зрителя уникальная Генриетта Яновская. Когда закачался театр «Шалом», который много лет возглавляет Алик Левенбук, сначала завопили, что это волна антисемитизма, а потом успокоились, поняв, что это элементарная еврейская старость.

«Рынка» Захарова, Любимова, Волчек, Фоменко сегодня нет. Происходит становление гибели великого русского репертуарного театра. Он судорожно кончается под ударами менеджеров и коммерсантов. Я думаю, что будет стационарная антреприза. Антрепризы въедут в здания театров, где нет ни художественного лидера, ни режиссера, а есть замечательные продюсеры (замечу, что и сейчас существуют хорошие антрепризы и жуткие репертуарные театры, но все перемешано).

Эмбрион этого движения уже имеется. Прекрасно обходятся без худруков Владимир Урин, Владимир Тартаковский и недавно примкнувший к ним Марк Варшавер. Я не удивлюсь, если через какое-то время, совершенно правомочно, Ленком станет не «Ленкомом Марка Захарова», а «Ленкомом Марков Захарова и Варшавера».

Что делать? Может быть, сегодняшний Боженькин сигнал (помимо всего, о чем я понятия не имею) — призыв к новой эпохе зрелищ?

И все равно — убить театр невозможно. И никогда не надо стесняться почитать кого-нибудь из классиков. Например, ту же чеховскую «Чайку». «Нужны новые формы!» — кричал Треплев, а Тригорин в моем, по мнению критиков, довольно приличном исполнении в спектакле Анатолия Эфроса скептически мудро и вяло говорил: «Все было, было, было». Все было. 

Недавно один артист новой волны — они все очень худые, лысые и хорошо двигаются — сказал, что уже не может слышать о системе Станиславского, что это архаизм, а сейчас другая эстетика, другой театр. И я понимаю, что он искренен. Михаил Кедров ставил во МХАТе «Плоды просвещения» около шести лет. Может, это перебор, но был гениальный спектакль. Сейчас в течение месяца делается шлягер. Действительно, зачем тогда это «Не верю!»? Совершенно никому не нужный Станиславский.

В 2019 году мне и Ромочке Виктюку дали Международную премию Станиславского. Помимо грамоты, лауреатам всегда вручали брошку с бриллиантами и лицом Станиславского. Лицо не бриллиантовое, они вокруг лица. Нам брошек не дали. Я спросил председателя жюри премии, моего любимого режиссера и актера Женю Писарева, на вручении: «А где брошка? Не спи...ли? Не присвоили ли ее?» Выяснилось, что на нас бриллианты закончились. Но я все равно благодарен Женечке за то, что он присовокупил меня к лику.

Должна быть свежая кровь, старая кровь противопоказана энергии. Знаю по себе. Иногда я чего-то хочу, но это чистое умозрение. Сейчас много молодых, с которыми работаем в одном мегаполисе профессии, стали руководить театрами: Женя Писарев, Сережа Безруков, Володя Машков, Олег Меньшиков…Они занимаются театром, любят свое дело. При этом они хорошие актеры.

Сегодня превалирует так называемая актерская режиссура: актеры становятся режиссерами и худруками. Это деградация профессии и размытие понятия режиссуры. Актерское образование — российское и советское — великое и вечное, а режиссерского образования с хорошей программой и хорошими педагогами нет. С одной стороны, исторически Станиславский, Мейерхольд и Ефремов были актерами. С другой — Эфрос и Фоменко были режиссерами. Но главное: великие имена — Станиславский, Вахтангов, Мейерхольд, Ефремов — возникли из студийно-подпольно-подвальных придуманных сообществ. Появлялся лидер — со своей программой, идеологией и мечтой, и вокруг него собирались люди.

А когда в сложившийся коллектив приходит режиссер Х, вопрос программы, мировоззрения, единомышленников летит к чертовой матери. Это пришлый человек. Профессиональный режиссер может работать с кем угодно. Очень многие коллективы при потере вождя теряются идеологически. Уходит большой лидер, а актеры — несчастные люди, они должны играть. Когда они плачут над могилой великого худрука, режиссера или основателя театра, все равно при этом думают, а что же дальше.

Потому что, если придет полулидер, обязательно приволочет с собой пару жен, любовниц или ведущих актеров из провинциального театра, где он был, безусловно, гением. Часто ощущение «ах, жалко» наслаивается на ощущение «ах, какой подарок новый руководитель».

Образовалась пустота в режиссерском руководстве многих театров. Мы мечтаем о воспитании режиссеров в существующих традициях, но традиции размыты — непонято, где новаторство, где традиции. Новаторство — это на 96% безумие, а традиции похериваются за невостребованностью и отсутствием людей, которые эти традиции — не слова и воспоминания о Станиславском и Мейерхольде, а именно традиции — могут подкреплять.

В этом плане наглядный пример — Театр имени Вахтангова. Множество театров потерялись с уходом лидера и основателя, а Театр имени Вахтангова приобрел мощного режиссера Римаса Туминаса. Но к вахтанговской школе и вахтанговским традициям он не имеет никакого отношения.

Театр имени Вахтангова с необыкновенно сильной труппой уцепился за Римаса и стал создавать спектакли его направления. Римас привлекает идентичных прибалтийских творцов. При этом все по инерции повторяют: «Наша вахтанговская школа, наши традиции…» Получается, что это ничем не подкреплено. Но тем не менее на сегодняшнем театральном Олимпе Лев Додин и Римас Туминас — последние из могикан театральной режиссуры.

Начальники ищут нового Захарова, или Табакова, или Виктюка… Но нужен иной подход к выбору. Необходимо не сравнивать с ушедшими талантами, мастерами и гениями, а внимательно изучить конъюнктуру сегодняшнего времени. Пусть даже это будет что-то очень антивчерашнее, но все-таки необходимо-сегодняшнее.

Идет бесконечное обсуждение Кости Богомолова. Кто-то кричит: «Доколе? Он сошел с ума!» А среди свежих и молодых, наоборот, ажиотаж. Это то, что и требуется. Считаю так не потому, что Костя производит на меня титаническое впечатление как художник, а потому, что он как человек и режиссер — необыкновенно сегодняшний. Я ощущаю это всеми старческими фибрами. И чем больше то, что он делает, не мое, тем больше я понимаю: я вчерашний.

Приобрести книгу можно по ссылке