Анатомия Павленского
В этом году Петр Павленский стал одним из номинантов на премию «Сделано в России» журнала «Сноб». С прошлой осени акция «Угроза», во время которой была подожжена дверь здания ФСБ на Лубянке, как будто не заканчивалась: весной произведение искусства дополнилось текстами уголовного дела; штраф и ценник, выставленный за дверь посредством иска от ФСБ, – без малого миллион – художник оплачивать не собирается. «Сноб» попытался выяснить, что значит быть Павленским.
Мы встретились с Петей за день до его лекции в Одессе, на которой драматург Владимир Нестеренко разбушевался, затеял потасовку и порезал ножом руку охранника, а другой охранник, разнимая людей, умер от сердечного приступа. «Как дела? Давно не виделись», – Павленский весь превратился в улыбку. Первая наша встреча произошла спустя день после того, как он прибил мошонку к брусчатке, – поздним вечером мы наворачивали круги по Чистопрудному бульвару, и я успела устать, а Павленский после травмы ходил себе кавалерийской походкой как после подзавода. Тогда он рассказывал о том, как придумал акцию «Фиксация», заметив фэсэошников во время прогулки по Красной площади, которые «пасли» буквально каждого отдыхающего. Рассказывал, что он чувствует перед акцией и во время нее: «Когда появляется идея сделать ту или иную вещь, ты ходишь сам не свой и понимаешь, что будешь себя ненавидеть, если не сделаешь. А когда начал делать, сразу все будто становится на свои места». И вот мы опять ходим туда-сюда по аллее недалеко от «Тульской». Обаяние Пети сбивает с ног и обволакивает, при этом читать его интервью – словно гулять под градом камней. И вот опять после пары приветственных реплик он при виде включенного диктофона начал сыпать тяжеловесными, барочными фразами, к которым, впрочем, привыкаешь спустя пятнадцать минут:
– Искусство неотъемлемо от политики – я всегда на этом настаиваю. Власть стремится инструментализировать все сферы человеческой жизни и искусство в том числе, превращая его в орудие идеологии и пропаганды. Вспомним, например, соцреализм, который реализмом никогда не был, – это было декоративное искусство. Настоящий реализм – это искусство, которое разрушает декорации и показывает механику, которая создает действительность и ею управляет. Пропаганда, как и декоративное искусство, встает стеной между истиной и взглядом зрителя.
Вспомнился мальчик Бананан из фильма «Асса», который зацепил подружку бандита Алику тем, что точно так же тяжеловесно рассказывал про интимные дневники императрицы Екатерины II и пел странные песни. Пожалуй, Павленский – это Бананан, который спасся от ножа.
– Ты когда начал вот так думать про власть?
– Человек начинает свое взаимодействие с властью, когда только рождается. Потому что власть предстает перед ним в лице его родителей, которые в том числе транслируют и позицию текущей власти.
Неизвестно, как дела обстояли в раннем детстве, но потом, рассказал Петя, он стал делать выдающиеся рисунки в тетрадях и в седьмом классе нарисовал порнографические картинки с участием своих одноклассников, которые попали к завучу.
– Эти рисунки два года пролежали в администрации школы, с которой я имел много конфликтов. Меня не то чтобы выгнали из школы, но дали окончить девять классов с условием, что потом я уйду. Когда я уже забирал документы, мои рисунки показали матери, чтобы еще раз подчеркнуть, какой я плохой. Вместо школы я стал гулять с друзьями по городу, ходить в музеи и кино, посещать разные мероприятия. В этом, казалось бы, бессмысленном времяпрепровождении все же был смысл: лет в девятнадцать я понял, что хочу стать художником. Я понял, что еще год ничего не делать не смогу, а делать-то ничего и не умел. Знакомые помогли мне попасть в мастерскую к одному художнику – начал учиться живописи. Этот человек работал в академии Штиглица, бывшей Мухе, и предложил подготовить меня к поступлению туда. Я согласился, он меня натаскал, и я поступил. Сначала я учился на кафедре системного дизайна, но перспектива работать дизайнером в офисе за компьютером ничего общего не имела с искусством в том виде, в котором я это понимал, поэтому перевелся на кафедру монументальной живописи. Там я столкнулся с другой проблемой – эта кафедра работала на идеологический аппарат, особенно в советское время. Я постепенно узнавал об этом и думал, как мне с этим быть. В общем, институт я тоже так и не окончил.
О Павленском как о художнике заговорили, когда он зашил рот в поддержку Pussy Riot: в газетах появились статьи, которые начинались со слов «Художник Петр Павленский…» – персонажа надо было как-то идентифицировать. Со временем к нему стали клеить ярлык «политический активист», с которым он категорически не согласен: «У политического активизма принципиально другие цели, его задача – это агитация. Моя же задача – не давать власти инструментализировать искусство, при этом я заставляю инструменты власти работать на искусство».
Я поделилась с Павленским тем, что тоже всегда хотела стать художником, но было страшно выходить из зоны комфорта и думать о том, что будет, когда закончатся деньги и еда.
– Твоя проблема в том, что ты думаешь слишком далеко вперед и придумываешь то, чего пока нет.
– А ты, кстати, как на жизнь зарабатываешь? Всегда было интересно.
– Читаю лекции. Иногда мне за это дают какие-то деньги, иногда – нет. Иногда просто люди деньги дают – бывает и такое. Когда есть совсем нечего – такое тоже было, – я просто шел в магазин и брал там продукты. Ничего страшного, если ты об этом напишешь, я это не скрываю особо. Но я никогда ничего не продаю. Все мои работы находятся в открытом доступе, это достояние общественности.
– На тебе почти миллион висит за сожженную дверь, а ты говорил, что отдавать не будешь. Что сделаешь, когда за тобой придут?
– Ой, я об этом не думаю. Нет у меня миллиона, и я нигде официально не работаю. А чтобы у человека что-то взять, надо чтобы у него что-то было, правильно?
Петр живет со своей любимой подругой Оксаной Шалыгиной и их двумя дочерьми. Журналист радио «Свобода», посетивший как-то их дом в Питере по приглашению Оксаны, пока Павленский сидел в СИЗО, был поражен: ни занавесок, ни шкафов, ни обоев – лишь матрасы да на плите одна кастрюля. Петр еще до их совместной жизни стал выбрасывать шкафы, чтобы было больше воздуха. Они оба не любят вещей и стараются делать так, чтобы они в их доме не задерживались, – соблюдают принцип ротации, то есть постоянно меняются чем-то с разными людьми. По словам Пети, это помогает жить и не попадать в ловушку потребления.
– Власть превращает людей в домашний скот, прививает им выученную беспомощность. Они привыкают к этому: заработал, потратил, заработал, потратил. Ты замечала хоть раз стариков с крошечной пенсией, за которыми никто не ухаживает? Им порой и хочется тоже в магазине еду взять, но им страшно.
Когда мы прощались, я поинтересовалась у Павленского, как он смог собрать больше миллиона на поддержку «приморских партизан». Напомню, что Human Rights Foundation присудила художнику премию имени Вацлава Гавела «за креативный протест» – акцию с поджиганием двери здания ФСБ – и денежная сумма практически полностью покрывала штраф и иск за сожженную дверь. Павленский же решил передать деньги «приморским партизанам» – на хороших адвокатов и прочие нужды заключенных, – после чего жюри премии отозвало свое решение и Павленский затеял сбор средств в интернете.
– Во-первых, люди пожертвовали много, а потом еще один человек, пожелавший остаться анонимным, внес сумму, примерно равную всей денежной части премии Гавела.
– Ты мог бы долго на эти деньги кушать и пить.
– Ты не понимаешь. Я вообще ни секунды не думал о том, чтобы на эту премию жить. Вообще.
Позже, пока мы с коллегами обсуждали возможность прилива щедрости у того или иного вора в законе, решившего скинуть на «партизан» из общака, имя анонимного жертвователя раскрылось в ходе очередной акции – Павленский перед объективом оператора «Дождя» (Организация "Телеканал Дождь" признана иностранным агентом ) вручил бронзовую статуэтку, награду премии имени Вацлава Гавела, Евгению Чичваркину (Чичваркин Евгений Александрович признан иностранным агентом ) . Причем акция прошла на родине Гавела.
Вокруг Павленского вращаются самые противоречивые фигуры. Меж тем рукопожатность сегодня – это обязательный норматив, который каждый «медийный» сдает тем, кто за ним наблюдает. И вот Павленский, как говорят рэп-исполнители, перевернул игру – заставил даже людей самых широких взглядов, которых невозможно смутить прибитыми яйцами, спорить о том, приличный он человек или неприличный. «Вот подошли к нему на Украине праворадикалы, чтобы сфотографироваться, – он и сфотографировался. А потом еще и сказал, что прекрасно знал, с кем фотографировался, – ну кто его за язык тянул-то так себя подставлять», – рассказывала мне Аня Гаскарова, жена сидящего по «болотному делу» антифашиста Алексея Гаскарова. В одних газетах пишут, что «Адольфыч» Нестеренко, который порезал руку охраннику на лекции Павленского в Одессе, пришел на лекцию как друг Петра, другие пишут, что кричал художнику со своего стула: «Тебе не место на Украине». Все хотят знать, за кого же Павленский, и тут уже думающий интеллигент так же легко может угодить в капканчик его игры, как и приросший к телику картофельноголовый обыватель. Для последних если он вышел голым – значит, эксгибиционист, если резал себя – значит, псих; в случае с либеральной тусовкой и жюри премии Гавела сработали другие раздражители: фотографировался с «правыми» – значит, «правый», отдал деньги на нужды людей, обвиненных в убийстве, – значит, сволочь. Сложно представить на его месте другого художника, о чистоте души которого так же спорили бы в 2016 году. Выходит, на искусство Павленского работают не только инструменты власти, но и каждый из нас.Ɔ.