Ограбление по-польски. Тру-крайм-история от автора подкаста «Закат империи» Андрея Аксенова

Ровно в канун Рождества 1916 года в Харькове произошло самое крупное ограбление банка в истории Российской империи. В выходной день грабители вынесли из защищенного хранилища ценных бумаг на общую сумму один миллион рублей — около 15 миллионов долларов по сегодняшним меркам.

Газета «Южный Край» писала:

«Пока город пребывал в праздничном расслаблении, грабители усовершенствованными приспособлениями пробили двойную каменную стену здания «Общества взаимного кредита» толщиной почти в полтора метра, проделав в ней отверстие диаметром в полметра. Для этого потребовалось вынуть более тысячи пудов, или 16 тонн кирпича. <...> Пробив брешь в каменной кладке, грабители встретили стальную сантиметровую стену несгораемой кладовой банка. Чтобы преодолеть эту броню, они применили, судя по зияющему отверстию, кислородный способ резания стали, обладая для этого особыми приборами и инструментами, требующими большого умения и опыта в обращении. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие-то хитроумные сверла и аккумуляторы, и батареи, словом, оставленные воровские приспособления представляли из себя стоимость в несколько тысяч рублей».

Действительно, это ограбление было не только самым крупным в истории, но и самым технологичным. Заместитель начальника харьковского сыскного отделения Лапсин обнаружил на месте преступления какие-то новые, невиданные до этого инструменты, с помощью которых вскрывались сейфы и была разрезана стена защищенного хранилища. В хранилище грабители попали с помощью подкопа. Подземный ход вел в мастерскую в соседнем здании. Поскольку с момента преступления прошло два дня, то никаких примет и улик обнаружить не удалось, и даже служебные собаки не смогли выйти на след.

Единственное, что сделал Лапсин, — это арестовал одного сотрудника банка. Его вина была в том, что он жил в соседнем доме — как раз в том, откуда велся подкоп. Однако сотрудник имел железное алиби: его не было в городе все праздники.

О профессионализме грабителей говорит и то, что похитители не польстились на наличные деньги. Они забрали акции и облигации, причем точно знали, что брать: обесцененные акции прогоревшего Торгового банка они оставили, издевательски расшвыряв их по комнате.

Об ограблении сразу стало известно на всю страну. Утром 29 декабря император читает о нем в газете. В тот же день, вернувшись с доклада императору, министр внутренних дел Александр Протопопов передает директору департамента полиции Алексею Васильеву желание императора раскрыть это преступление как можно быстрее. 

Именно поэтому следствие возглавляет Аркадий Францевич Кошко — звезда уголовного сыска империи. К 1916 году он уже занимал довольно высокий пост и не вел расследования лично, но ради такого дела привлекли именно его.

Аркадий Кошко берет билет на поезд, собирает из своей картотеки фотографии самых ловких варшавских воров и вместе со своим помощником Линдером отправляется в Харьков. Почему Аркадий Францевич берет фотографии именно варшавских воров? Потому что по стилю преступления и по профессионализму грабителей можно было судить, что следы уходят в Варшаву. Варшавские воры отличались от своих российских коллег: они вели шикарный образ жизни, брались за самые сложные задачи и не скупились на инструменты и подготовку.

31 декабря, в канун Нового года Аркадий Кошко и Линдер прибыли в Харьков. В следующие несколько дней они обошли все харьковские гостиницы с фотографиями варшавских воров. В одной гостинице швейцар опознал двух человек, профессиональных преступников — Станислава Квятковского и Здислава Горошка; в другом отеле обнаружились следы Яна Сандаевского и еще троих грабителей из списка Кошко. Общим счетом в Харькове в момент преступления находилось шесть известных воров из Варшавы. Все они прожили в городе месяц и выписались из гостиниц за два дня до Рождества.

Арестованный же сотрудник банка — тот самый, который жил по соседству, — был опознан лакеем гостиницы, где проживали Квятковский и Горошек. Начальник харьковского сыскного отделения Лапсин был уверен в его виновности, несмотря на алиби: этот сотрудник жил буквально за стеной от помещения, из которого велся подкоп. Немыслимо, что за месяц работ он ничего не заподозрил.

Между тем лакей гостиницы не только опознал сотрудника, но смеясь рассказал, что вор Станислав Квятковский состоял в любовной связи с женой этого сотрудника. Лакей передавал их записочки друг другу и поведал следствию, что, пока сотрудник был на работе в банке, его жена регулярно навещала в гостинице Квятковского.

Аркадию Францевичу пришла идея воспользоваться этим обстоятельством. Через несколько дней его помощник Линдер отправился в гости к жене чиновника, представившись другом Квятковского. Та сначала отпиралась, говорила, что никого не знает, но Линдер протянул ей фотокарточку Квятковского из полицейского архива, которая была оформлена как привет от сердечного друга: на обратной стороне Линдер, имитируя почерк Станислава, написал послание от любовника.

Женщина растаяла, накормила и напоила чаем гостя, пытаясь узнать, как дела у Станислава и где он находится. Поскольку Линдер ничего об этом не знал, он не мог ответить вразумительно. Впрочем, он намекнул, что после громкого дела все залегли на дно, и узнавать об их местонахождении небезопасно. Линдер сказал, что готов передать Станиславу ее послание. Любовница Квятковского составила записку, закончив ее так:

«...Как жаль, коханы Стасю, что тебя нет со мной сейчас, когда муж мой в тюрьме!»

На следующий день Аркадий Францевич допросил задержанного сотрудника банка о Квятковском, но тот упирался и говорил, что не знает «никаких Квятковских». Тогда следователь дал ему почитать записку его жены. Арестованный покраснел, руки его затряслись, закончив читать, он скомкал бумагу и бросил ее на пол. Наконец он обратился к Кошко, в ярости обещая рассказать все, что знает. Еще бы! Пока он работал в банке, его сообщник сошелся с его женой!

Таким образом выяснилось, что в банде состоит девять человек — шесть из них Кошко с Линдером уже успели определить. После преступления все разъехались, но главные воры — Станислав Квятковский и Здислав Горошек — уехали в Москву, на квартиру к любовнице Горошка. Самое важное — ценные бумаги грабители еще не продали.

Арестованный сотрудник банка как раз и должен был обеспечить продажу. По его наводке в Москву на встречу с Горошком и Квятковским должен был приехать маклер финляндской биржи по фамилии Хамилайнен с рекомендательным письмом. Горошек и Квятковский должны будут продать ему все ценные бумаги за полцены и после этого раствориться.

Ни с каким маклером встретиться задержанный, конечно, не успел — его арестовали раньше. Теперь же по просьбе следствия он написал рекомендательное письмо и передал его Аркадию Францевичу. Исполнять роль Хамилайнена было суждено помощнику Аркадия Францевича, Линдеру — раз он справился с польским акцентом, то придется справиться и с финским. Всю дорогу из Харькова в Москву Линдеру пришлось упражняться в произношении.

За квартирой любовницы Горошка на Переяславльской улице было установлено очень осторожное наблюдение. Вскоре обнаружилось, что в Москве живут еще двое членов банды, не считая Квятковского и Горошка.

Линдер, исполняя роль финского клерка, поселился в роскошной гостинице «Боярский двор», где в каждом номере был собственный телефон. Линдер обедал с шампанским, раздавал щедрые чаевые и вообще не скромничал — все за счет полиции, разумеется. Наконец спустя несколько дней праздной жизни было принято решение начать операцию. Линдер взял рекомендательное письмо от харьковского служащего и новенькие визитки, где было написано «Йоган Карлович Хамилайнен, маклер Гельсингфорской биржи», и отправился на Переяславльскую улицу.

Дверь ему открыла служанка и проводила в комнату к хозяйке. Та приняла удивленный вид, сказала, что никогда не слышала ни фамилию Горошка, ни фамилию Хамилайнена, но взяла визитку и обещала передать ее своему брату, подумав, что, скорее всего, денежные дела касаются именно его. С Линдером вежливо попрощались и пригласили за ответом на следующий день, к 12 часам.

По дороге в гостиницу сыщик заметил, что за ним аккуратно следует горничная, закутавшись в плащ. Линдер невозмутимо зашел в ювелирный магазин, выбрал там себе серебряную солонку подороже и отправился ужинать в гостиницу. На следующий день Линдер опять отправился на Переяславльскую, захватив саквояж, набитый «куклами» — пачками денег, которые на деле были резаной бумагой, только для виду сверху и снизу каждой пачки лежали настоящие банкноты.

На этот раз дело пришлось иметь с Квятковским и Горошком лично. Сперва оба подробно расспрашивали Линдера, откуда он взялся и как получил рекомендательное письмо. Линдер, лукаво улыбнувшись, сказал Квятковскому, что жена служащего настойчиво просила передать большой привет. После этого все окончательно расслабились и принялись торговаться.

Грабители владели бумагами на два с половиной миллиона рублей и хотели продать их за два миллиона. Фальшивый Хамилайнен убеждал их, что номера всех акций и облигаций переписаны и учтены и продать их будет не так просто — безусловно, только за границей. В результате сошлись на 1 200 000 рублей. Поляки потребовали гарантии, и Линдер раскрыл саквояж — но в нем, конечно, не могла уместиться такая сумма. Линдер всего лишь показал, что у него есть деньги: никто в здравом уме просто так не будет носить по Москве миллион рублей.

Все трое договорились, что Линдер должен предоставить грабителям гарантию на следующий день. Аркадий Францевич Кошко со следователями Московского сыскного отделения принялись ломать головы — какую гарантию они могли бы предоставить грабителям. Наконец, у них созрела идея.

На следующий день Кошко отправился в почтовое отделение к своему знакомому и попросил его принять завтра телеграмму от некоего Хамилайнена, но никуда ее не отправлять, а передать в полицию. Линдер вместе с Квятковским пришли в почтовое отделение и попросили отправить телеграмму в финляндский банк, указав своим обратным адресом дом на Переяславльской улице. Ответ на эту телеграмму Кошко продиктовал почтовому служащему лично:

«Москва. Переяславльская улица, 14. Хамелейнену. Согласно вашему требованию, 1 200 000 (миллион двести тысяч) рублей переводим сегодня Московский Волжско-Камский банк ваш текущий счет N 13602 (тринадцать тысяч шестьсот два). Правление отделения Лионского Кредита».

На следующее утро полицейский агент, переодетый почтальоном, передал телеграмму со всеми необходимыми отметками и печатями получателям и даже получил три рубля на чай. Весь день не было никаких новостей. На следующий день утром Линдер позвонил Кошко и сказал, что ему пришло приглашение на встречу. Спустя сутки в два часа дня с полной суммой денег надо было явиться в известный дом на Переяславльской улице. Линдер заметно нервничал, и Кошко, как мог, его успокаивал:

«Воры-профессионалы их калибра на "мокрые" дела не пойдут! Не падайте духом, Линдер, и помните, что внеочередной чин не дается даром!»

Сотрудники полиции разработали подробный план. В 12 дня Линдер должен будет сесть в повозку — извозчиком будет знакомый Линдеру агент полиции. Они отправятся в банк, где в укромном месте саквояж Линдера набьют куклами на сумму в один миллион рублей. Дальше следует ехать на Переяславльскую улицу и по возможности затянуть процесс приемки ценных бумаг — чтобы все проверить и посчитать, понадобится не меньше двух часов. Спустя час проверки Линдер должен постучать по стеклу окна, якобы проверяя, не уехал ли извозчик. Через полчаса после этого в дом ворвутся агенты полиции.

На следующий день к двум часам дня вокруг дома уже дежурили агенты полиции: четыре дворника с метлами и ломами скалывали и счищали лед и снег, три извозчика ждали пассажиров, на углу газетчик выкрикивал названия газет, на другом — нищий просил милостыню, в трактире напротив лениво потягивал пиво какой-то купчина, татарин с узлом за спиной, не торопясь, обходил дворы и заунывно кричал: «Халат, халат!...»

По воспоминаниям Кошко, Линдер рассказывал об этой операции так:

«Приехал я ровно в два часа на Переяславльскую, снял пальто, но в гостиную вошел обмотанный вот этим бело-зеленым вязаным шарфом. Извиняясь за него, я сказал: "Ну и Москва ваша! Едва приехал, а уже простудился, и кашель, и насморк!" — "Москва — не Варшава и климат здесь не наш!" <...> "Прежде чем приступить к приемке и расчету, для меня было бы желательно видеть весь товар, а для вас, очевидно, деньги. Вот почему прошу вас выложить все продающиеся бумаги на стол, что касается денег, то вот они”. Я раскрыл свой портфель, быстро высыпал его содержимое и еще быстрее спрятал пачки обратно. Квятковский вышел и принес из соседней комнаты чемоданчик и выложил из него на стол кипы процентных бумаг. Мы вооружились карандашами, бумагой, и началась приемка. Я тянул сколько возможно: осматривал каждую бумагу, подробно записывал наименование, проверял купоны и т. д. К счастью, бумаги были не очень крупного достоинства, все больше в 5 и 10 тысяч, таким образом, число их было велико. Приняв их на 500 тысяч, я откинулся на спинку кресла, раскашлялся и, взглянув на часы, деланно ужаснулся: "Господи! Уже три часа, а проверено меньше четверти!" Затем, словно спохватившись, — "Как бы не уехал мой дурак!" — и встав, я поспешно подошел к окну, громко постучал в стекло и выразительно погрозил лихачу пальцем. Затем снова уселся и продолжал приемку, не забывая время от времени кашлять. Минут через 20 я симулировал новый и жестокий приступ кашля, что называется, — до слез, и полез в карман за носовым платком. Его якобы не оказалось. "Наверное, он в пальто", — сказал я и, не дав опомниться моим продавцам, быстро встал и, не расставаясь ни на минуту с портфелем, прошел в прихожую. Оглянувшись и не видя за собой никого, я поспешно отщелкнул французский замок на двери и, вынув из кармана платок, вернулся в гостиную, прижимая его к губам и обтирая глаза. Мы опять принялись за дело; но не прошло и 10 минут, как из прихожей неожиданно ворвались наши люди, и мы оказались поваленными, обезоруженными и скрученными».

Квятковский и Горошек не сразу поняли, что Линдер был полицейским, и даже виновато посматривали на него — впрочем, когда все прибыли в отделение Московской сыскной полиции, Аркадий Францевич приказал снять наручники с Линдера и вернуть ему служебный револьвер.

Надо сказать, что варшавские воры наряду с высоким профессионализмом отличались полным хладнокровием на допросах и никогда не сдавали своих. Впрочем, тут Квятковскому пришлось удивиться:

«Як Бога кохам, ловко сделано! Что и говорить! Я готов был бы об заклад биться, что пан не русский, а фин! Да, наконец, поклон от пани, телеграмма, деньги, сегодняшняя поездка за ними в банк! Что же делать? Мы берем, а вы ловите, каждый свое дело делает. Жалко, что сорвалось все так неожиданно. Но мы свое наверстаем, будьте уверены!..»

После окончания операции сразу же были арестованы и остальные воры — таким образом из всех участников банды скрыться удалось только одному. Линдер получил чин вне очереди, а начальник Харьковского сыскного отделения Лапсин — премию.

Спустя два года, в 1918-м, в послереволюционном Киеве Аркадий Францевич Кошко, бежавший из Советской России и скрывавшийся от большевиков, неожиданно для себя столкнулся нос к носу с Квятковским и Горошком. Встреча окончилась благополучно:

«”Успокойтесь, пане Кошко, зла против вас не имеем и одинаково с вами ненавидим большевиков”, — затем, взглянув на мое потертое платье, участливо предложили — “Быть может, вы нуждаетесь в деньгах? Так, пожалуйста, я вам одолжу!..”»

Кошко от денег отказался. Спустя некоторое время он перебрался в Одессу, а затем и в Париж, где уже в эмиграции записал эту историю.