«Новый Шалом» в Москве и внутренний исход. Интервью с режиссерами Олегом Липовецким и Петром Шерешевским

Театр «Шалом» основан на базе Московского еврейского драматического ансамбля в 1988 году, первый худрук театр Александр Левенбук ставил спектакли преимущественно на еврейские темы, поднимал проблемы гонения на евреев, тем не менее постановки были рассчитаны на зрителей всех национальностей. Театр успешно гастролировал по России и за рубежом, в 2016 году был принят в Международный институт театра при ЮНЕСКО, выступающий в защиту культурного самовыражения. В 2013 году в здании на Варшавском шоссе начался ремонт; театр планирует открыться в 2022 году.

Вы выпустили первую премьеру, но здание театра пока закрыто. Когда будет открытие и что планируете устроить по этому поводу?

Олег Липовецкий: Мы надеемся, что откроем театр в сентябре. «Шалом» ремонтируют уже восемь лет, хотя по документам он был сдан в 2016 году. Хорошо, что у нас есть такие друзья, как Театр Вахтангова, и что его директор Кирилл Крок дал нам возможность играть на Симоновской сцене.

Олег Липовецкий и Петр Шерешевский / Фото: Ника Бунина

Что будет на открытии, пока не знаю. Есть несколько идей. Можно сделать документальную пьесу об истории театра, но не хочется плестись в хвосте у знаменитых театров, которые такое уже делали, мы их все равно не переплюнем.

Может быть, устроим вечер антисемитизма, пошутим над собой и над антисемитами так, как это умеют делать евреи. Есть еще пара идей, но о них пока рано говорить. В любом случае мы выберем вариант, который наиболее точно ответит на вопрос: «Что такое новый "Шалом"?»

Каким вы видите будущий репертуар театра? Останутся какие-то старые спектакли?

Олег Липовецкий: Одна из главных моих задач — сделать принципиально новый репертуар. Я вижу его примерно в таких пропорциях: 30–40% — классика, 30–40% — современная драматургия, остальное — театр для детей и подростков и немножко эксперимента. Мы провели переговоры с такими режиссерами, как Семен Александровский, Полина Кардымон, Галина Зальцман, Роман Каганович, Сойжин Жамбалова, Елизавета Бондарь. Сейчас очень непросто строить планы — в связи с актуальной повесткой, но, как сказал Соломон, все проходит, и это пройдет. Театр не может обойтись без современной драматургии: кто, если не мы, будет вспахивать землю, на которой вырастут цветы?

А что вы сами будете ставить?

Олег Липовецкий: Я слишком занят, строю театр на руинах. Вначале еще надеялся сразу заняться творчеством, но в реальности здесь можно репетировать, а в туалет сходить некуда. Мне нужно создать условия для того, чтобы артистам было комфортно и театр мог полноценно работать. Поэтому пока ставят другие режиссеры, а я занимаюсь художественной политикой и унитазами. Когда приступлю к собственным репетициям, совершенно неясно. Но когда-нибудь это точно случится. И я выберу то, что «уравновесит» репертуар. Может быть, возьмусь за Экклезиаста, за тексты из Торы или, наоборот, за что-то очень современное.

При формировании репертуара на первом плане будут темы еврейства, проблемы толерантности и национальной идентичности?

Мне очень нравится давний слоган нашего театра: «Мы еврейский театр для всех национальностей». Конечно, наша главная задача — помнить о судьбе еврейского народа. А где антифашизм, там и толерантность. Но это не значит, что наш театр будет поднимать только эти темы. Чтобы почувствовать национальный колорит в современном израильском городе, не обязательно выходить на улицу, усеянную людьми в лапсердаках и слушать «Семь сорок». «Шалом» — театр мегаполиса, еврейство — это образ жизни, состояние души. Вы можете не соблюдать кашрут и субботу, но если вы пришли к нам в театр, вы уже стали его частью. Перед тем как приступить к работе, мы советовались с лидерами еврейских сообществ, обсуждали стратегию развития театра. Вместе мы пришли к выводу: самое важное — чтобы мы говорили современным языком о важных для евреев ценностях. Чтобы у нас получился классный театр. Чтобы зритель, выходя из еврейского театра, хотел прийти туда снова, а еврейское сообщество гордилось тем, что в Москве есть «Шалом».

Ваш театр находится далеко от центра Москвы. Как планируете привлекать зрителя?

Олег Липовецкий: Нам сложно сейчас продавать билеты — не потому, что мы сидим на Варшавке, а потому, что о нас никто не знает. О театре «Шалом» успели позабыть. Хорошо, что и у меня есть репутация в театральном мире, и у приглашенных режиссеров. К тому же я собрал классную команду: главный художник — Ваня Боуден; молодой, но суперпрофессиональный директор — Андрей Соколов, в прошлом директор самого большого театра в московской области «ФЭСТ»; Лара Бессмертная — шеф-драматург, студентка курса Паши Руднева и Миши Дурненкова в Школе Райкина.

Вы будете делать совместные проекты с еврейскими организациями и ездить на гастроли в Израиль?

Олег Липовецкий: Мы уже работаем с молодежной еврейской организацией «Гилель», делаем совместные акции: 27 марта устраивали театральный шабат, 9 мая — читку. В планах также сотрудничество с Музеем толерантности, фондом «Соломон», конечно, с Федерацией еврейских общин и, надеюсь, с Российским еврейским конгрессом. Уже были кое-какие наметки по поводу международных проектов с Израилем, но их пришлось отложить до будущих времен.

Вы ставили спектакли по всей России, а сейчас прикованы к Москве. Это вас удручает?

Олег Липовецкий: Я себя прекрасно чувствую в Москве, хотя особо ее не вижу: пропадаю в театре с утра до ночи или хожу смотреть работы коллег. Вечером в пятницу сажусь на поезд до Петрозаводска и еду к семье, в воскресенье — обратно.

Фото: Ника Бунина
Петр Шерешевский

Вы руководите национальным театром. Чувствуете груз ответственности?

Олег Липовецкий: «Шалом» — единственный в мире национальный еврейский русскоязычный театр за пределами Израиля. Да, он в плачевном состоянии, но я чувствую кураж. Когда падаешь слишком глубоко, на дне горит адское пламя, ты поджариваешься на этом огне и тебе во что бы то ни стало надо взлететь — это дает новые силы. Я действительно пригласил очень хороших режиссеров, которые подтягивают талантливых артистов. В труппу пришли Антон Ксенев, Карина Пестова, Дмитрий Уросов — исполнитель главной роли в «Исходе». Мне нравится, что у нас собирается яркая молодая и при этом уже опытная труппа. Сейчас в ней всего 21 артист. Надеюсь, Департамент культуры пойдет навстречу, и мы увеличим штат. Мы же собираемся строить новый театр и сейчас уже используем словосочетание «Новый Шалом».

Кому пришла в голову идея поставить пьесу «Исход»?

Петр Шерешевский: Эту пьесу предложил поставить Олег. В ее основе — история о том, как герой в попытке сбежать из-под домашнего рабства, из-под давления жены попадает в психоневрологическую клинику и оказывается в еще большем рабстве и зависимости. А попадает он туда, потому что симулирует полную потерю памяти. Условия содержания пациентов в этой клинике суровые, как в тюрьме. И хотя сюжет очень современный, в нем прослеживается некая связь с библейским исходом. Не случайно герой, имитируя амнезию, придумывает себе новое имя — Моисей (его настоящее имя Андрей). Вроде бы мы поставили спектакль не на еврейскую тематику, но в нем возникают аллюзии, некое второе дно — мне так работать интересней, когда пьеса многослойна.

Что представляет собой главный герой?

Петр Шерешевский: Это человек, находящийся на самом социальном дне, он вкалывает на двух работах, фотографирует людей в фотокабине, охраняет автостоянку. Это тоже действует ему на нервы. Он изначально довольно примитивный персонаж. Все рефлексии Моисея, которые есть в пьесе, — это скорее рефлексии автора Полины Бородиной. Просто герой оказался в сложной ситуации, и у него возникает внутренний протест — неосознанно для него самого.

Я вообще считаю, что в театре нельзя «играть персонажей», пьеса — это лишь повод для проявления личности артистов. Это, по сути, единственное, что мне интересно: сложность мысли артиста, его ментальных конструкций. А смастеренный вокруг некоего литературного персонажа образ меня вообще не волнует. И поскольку Дима Уросов — интеллектуальный сложный актер, нам пришлось «подгонять» под него Андрея/Моисея, дотягивать до его уровня.

Олег Липовецкий: Если бы персонажа изначально звали Андрей, а не Моисей, он бы воспринимался зрителем совершенно по-другому. Его имя накладывает отпечаток на отношение к нему, срабатывает наш багаж культурных знаний. Если я вас спрошу, кто были по профессии апостолы Петр и Андрей, вы вспомните? Нет. В нашем сознании они предстают старцами с окладистыми бородами, в холщовых хламидах и с нимбами над головой. А на самом деле это два молодых рыбака. Если представить, как на самом деле одевались эти ребята 25–30 лет, добывающие в озере рыбу, то в наше время это были бы пацаны с района в «спортивках». Вот и наш Моисей выглядит как самый обычный, ничем не примечательный трудяга.

В вашем спектакле очень интересная сценография, умещающаяся на небольшой сцене.

Петр Шерешевский: Да, у нас очень подробная сценография (художник Надежда Лопардина). На сцене — то ли пляж, то ли пустыня, есть даже некое подобие водоема. Тут умещаются сразу и больничная палата, и детская площадка, но на самом деле это пространство сознания героя. Выхода из этого замкнутого пространства нет, его необходимо найти внутри себя. Совершить своего рода «внутренний исход».

Когда ставишь пьесу, всегда вступаешь в диссонанс с текстом — отходишь на определенную дистанцию и ищешь самый неожиданный подход к нему. И потом в этом неожиданном подходе нужно найти абсолютную логику и сделать спектакль, понятный зрителю. Поэтому мы находимся как будто не в больничной палате, а в сознании героя, где соединились и библейские мотивы, и опыт жизни в Советском Союзе и России.

Некоторые критики отмечают, что вы постоянно используете видео в режиме реального времени в спектаклях. Это ваш излюбленный прием?

Петр Шерешевский: Я занимаюсь театром уже больше 20 лет, использовать видео стал года четыре назад. Для меня это такой же прием, как включить театральный прожектор или фонограмму. Каждый спектакль рождается из предыдущего. Я вообще не боюсь повторов. Нельзя ничего изобрести — можно только развиваться. Так каждый новый прием развивается и неизбежно вырастает в какой-то следующий, новый язык.

Олег Липовецкий: Новый язык для нового «Шалома» — это то, что мы сейчас ищем и, мне кажется, находим. Слово «шалом» переводится как «мир». Мир с собой, с Богом, мир между людьми — вот что мы изобретаем сейчас.

Ближайший показ спектакля «Исход» состоится 24 июня

Беседовала Дарья Андреева