Роберт Гараев, автор книги «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х»: Я тоже состоял в банде
В 2020 году вышла книга «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х» журналиста Роберта Гараева. История про уличные банды Казани вызвала большой резонанс и легла в основу сериала «Слово пацана. Кровь на асфальте». Писатель рассказал «Снобу» о своем участии в казанской группировке, корнях уголовной романтики в русском культурном коде и уличном насилии
Почему вы решили написать книгу про уличные подростковые банды?
Моя книга основана на интервью с участниками разных группировок, бывшими милиционерами и адвокатами. В ней есть и мои личные воспоминания. Написать ее я решил, когда у меня появился опыт исследований, во многом журналистский. К тому же долгое время я работал в Еврейском музее и постоянно что-то изучал — от современного искусства до истории еврейского народа. Однажды мне захотелось провести большое исследование чего-нибудь из собственной жизни. Решил, что феномен уличных банд родной Казани станет интересной почвой для такой работы.
Вы когда-нибудь были напрямую связаны с криминалом, с уличными бандами?
Я тоже состоял в банде, но сравнительно недолгое время — полтора-два года. По казанским меркам это очень мало. В конце 80-х каждый четвертый казанский мальчишка состоял в какой-то группировке, обычно ребята вступали в них к 14 годам и числились там до армии. После армии перед ними вставал выбор: либо пойти работать на завод, либо устроиться водителем, либо вернуться в группировку. Те, кто выбирал третий путь, на улицах считались большими авторитетами, «стариками». Моя группировка называлась «Низы», она находилась на границе Московского и Кировского районов. Это был небольшой квадрат, центром которого являлась улица Шамиля Усманова. Вокруг нас были группировки «Грязь», «Кинопленка», «Московская бригада» и «Хитрый двор». Я считался «скорлупой» — на нашем жаргоне это означало «участник самого младшего возраста». Мы иногда конфликтовали с «Грязью», но разрушительных войн у нас не было. Главная обязанность группировщика того времени — постоянное посещение сборов. Таким образом нас дисциплинировали старшие. Также нам запрещалось употреблять алкоголь и наркотики, курить. Нас учили быть сильными и готовили отстаивать интересы своей улицы.
Ради чего создавались эти группировки? Чем объяснялась необходимость состоять в них?
Это прозвучит неожиданно, но люди объединялись в группировки, чтобы регулировать бесконтрольное насилие. Когда построили завод «Теплоконтроль», вокруг него создали и новый микрорайон, куда заезжали разные семьи. Подростки из этих семей воспринимались местными враждебно, их постоянно задирали, грабили. В ответ на это ребята из нового района стали собираться вместе, чтобы дать отпор. И запустилась цепная реакция — эта практика распространилась на всю Казань, породила субкультуру. А еще участие в группировке позволяло людям, у которых не было иных социальных лифтов, получить поддержку и внимание.
Другая причина объединения молодежи в группировки — элементарное стремление показать силу, просто подраться. Разные исторические контексты немного меняли эту простую мотивацию. Например, еще до революции в Казани проводились массовые драки, настоящие ледовые побоища — это случалось зимой на озере Кабан. Татарская слобода дралась с русскими, то есть конфликт имел этнические корни. В советское время это изменилось, национальная рознь затихла, но и в 40-е, и в 50-е люди находили в себе силы и энтузиазм, чтобы просто драться, без какой-либо идеи. К 80-м стихийное и малопонятное уличное насилие стало организованным, появилась новая причудливая логика и этика, в рамках которой существовал целый город. Были созданы около 100 группировок. В 80-е годы дрались за символический авторитет, этот период я называю «битва за асфальт». Тогда участники группировок не искали никакой материальной выгоды — все это пришло позже, в 90-е. Для пацанов из 80-х значение имело только уважение на улицах.
Уличная преступность есть в любой стране, но не везде она становится частью культурного кода. Почему так вышло в России?
Во-первых, маскулинная культура в России была всегда, это основа нашего менталитета. Агрессивная «пацанская» субкультура с ее этикой и эстетикой — часть большой маскулинной культуры. Во-вторых, хрущевская амнистия, после которой на свободу вышло огромное количество заключенных, принесла в культуру очень много своеобразного колорита, появился особый фольклор, да и сами по себе эти освобожденные люди были весьма яркими и запоминающимися личностями. Низовая дворовая эстетика пропитывала жизнь всего Советского Союза, как рэп в наши дни. Это не могло не повлиять на становление пацанов и не войти в культурный код.
Как избежать романтизации насилия при разговоре на эту сложную тему?
Если бы у меня был ответ на этот вопрос, наверное, прокуратура Казани не пыталась бы искать в моей книге пропаганду запрещенных криминальных субкультур. Впрочем, сейчас никаких претензий у прокуратуры ко мне нет. Я думаю, что говорить о криминале надо честно. Когда ты открыто рассказываешь об этом явлении, о том, как трагично все может закончиться для людей, связанных с ним, тогда не возникает никакой романтизации. А в искусстве нужно добиваться того, чтобы образы условных «бандитов» были выпуклыми, глубокими и убедительными, чтобы они не были просто злыми и беспредельными персонажами. Ведь бандиты — это часть жизни, это тоже люди, и чем достовернее отображаются их образы в литературе и кино, тем честнее разговор о преступности. Без честности такой разговор был бы бессмысленным.
