Издательство: «Азбука»

После того, как Алеша уволился, их жизнь вовсе не полетела под откос и не рухнула в тартарары, несмотря на мрачные предсказания бабушки.

Наоборот, дела у Алеши резко пошли в гору, он не спился, не валялся под забором и не стал выносить из дома вещи. На следующий день после увольнения Данила Дмитриевич предложил ему очень хорошую должность с очень хорошим окладом, премиальными и процентом от сделок, но Алеша согласился бы на эту работу, даже если бы ему самому надо было приплачивать Даниле Дмитриевичу — он стал главным технологом его большой процветающей компании. Творожки, простокваши и все молочное было раз и навсегда забыто и выброшено из жизни, а причитания Марининой бабушки о беспрерывном стаже и прочих кисломолочных заслугах он и слушать не хотел. Алеша ринулся в любимое хобби, ставшее любимым делом, с головой и говорил теперь только о лозе, сортах и букетах, о кальвадосе и поммо. Марине нравилось. Конечно, в доме у мамы и бабушки она делала недовольный вид и старательно ворчала в такт взрослым богам, но на самом деле ужасно радовалась, что вместе с творожками и простоквашами улетучилась и вечно прокисшая мина на лице у мужа, и он как будто даже помолодел, взахлеб рассказывал ей о своей работе, и глаза у него блестели, как двадцать лет назад. Правда, ему теперь пришлось часто ездить в командировки, но от этого тоже была сплошная польза — Данила Дмитриевич не скупился на гонорары, и скоро они смогли переехать в квартиру побольше, а потом Алеша купил новую машину.

Марина помчалась рассказать об этом родителям и бабушке сразу после работы, улыбаясь во весь рот и, как в детстве, перепрыгивая через ступеньку. Весь город жил в кредит, в школе она только и слышала, что кто-то наконец-то расплатился за холодильник, а у кого-то невыплаченной оставалась еще половина телевизора и швейной машинки. Алеша не любил кредиты, он не любил одалживаться и категорически не хотел жить в долг, но мама и бабушка не видели в этой системе ничего дурного — ведь так жили все люди, а значит, так было правильно. Новенькая машина была полностью оплачена, у нее были кожаные сиденья и автоматическая коробка передач. Марина чувствовала себя как будто в сериале — крыша открывалась, а под ней был стеклянный потолок, и можно было, как в детстве, вытянуть руки вверх и ловить облака, только теперь она ехала не на багажнике папиного велосипеда, а на собственном новеньком автомобиле.

— Вы представляете! — выдохнула она свой восторг прямо на пороге.

— Так, поспокойней, — сказала мама.

— Господи, что случилось? — спросила бабушка.

Непонятно почему, но рассказывать про машину Марине сразу захотелось чуть меньше, как будто половину сияющих у нее в голове праздничных лампочек резко выключили или кто-то неожиданно выбил пробки.

— У нас новая машина! — все-таки объявила она, продолжая сиять хотя бы половиной своей внутренней счастливой иллюминации.

— Ты давай потише, — сказала мама, втащила ее в коридор, высунулась посмотреть, нет ли кого на лестничной площадке, плотно закрыла дверь и защелкнула все замки.

— Что? Кто? Алешин папа свою машину вам отдал? — предположила бабушка.

— Да никто нам ничего не отдавал, — честно рассмеялась Марина. — Алеша сам купил!

— Он взятку взял? — шепотом спросила мама.

— Ой, не дай бог, — отмахнулась бабушка и опустилась на комодик под вешалкой. — Сейчас за взятки мигом сажают. Ты, Мариночка, скажи ему, не надо, пусть все вернет.

— И сам в полиции расскажет, — подхватила мама. — Так лучше. Явка с повинной.

— Вы с ума сошли? — возмутилась Марина. — Какая взятка? У него же прекрасная работа, в прошлом году был отличный урожай и новый сорт… — Она вдруг сбилась, потому что они обе смотрели на нее так, будто она и правда вляпалась в какие-то неприятности. — Новый сорт себя показал… И прибыль…

— Ой, не знаю… — Бабушка сложила брови домиком, как в греческой трагедии. — Эта его работа… Ладно бы что приличное, так нет ведь, пошел портвейном торговать. Плохо ему было на молкомбинате, вот ведь глупый какой мальчишка!

— Мариночка, доченька, я вас очень прошу, ради меня, не берите никаких взяток, — запричитала мама. — Все равно люди узнают, до добра это не доведет.

— Это точно, — подхватила бабушка, — и покупатели его — алкаши ведь, что возьмешь, кто-нибудь точно проболтается, Таня права…

— Ма… — задохнулась Марина, у которой в голове окончательно выключили яркий веселый свет, а заодно перекрыли воздух и все мысли. Она собралась забросать мать и бабушку едкими умными аргументами, но ей вдруг так сильно захотелось заплакать, что она просто замолчала и хлопала глазами, как будто вернулась из школы не с пятерками, а с четверкой, и это был сущий позор.

Она согласилась остаться пить чай с пирогом, кое-как все-таки попыталась убедить их, что Алеша честно зарабатывает свои деньги в большой компании, а не продает портвейн на улице, платит налоги и не берет никаких взяток, что он редкий специалист, что у него талант, и его ценят, и их новая квартира и машина — заслуженный результат труда, а не жульнических махинаций, но они все равно смотрели на нее так, будто подловили на детском вранье и ни капли не поверили, хоть и кивали.

— Ну купил и купил, — подвела итог мама. — Все равно поменьше рассказывайте, не нужно хвастаться.

— Да, некрасиво это, — добавила бабушка. — Надо поскромнее, потише надо.

Марина вернулась домой поздно вечером, сказала Алеше, что ужасно устала и рано легла спать. Странно, но с этого дня новая машина стала нравиться ей все меньше, кожаные сиденья были какие-то скользкие, а через стеклянный потолок пекло солнце. «Непрактично», — подумала она и руки в машине больше не поднимала. Ловить облака расхотелось.