Ито Огава: «Канцтовары Цубаки». Отрывок из романа в переводе Дмитрия Коваленина

Не успел затихнуть один тайфун, как тут же разразился другой. 

Этот новый тайфун наползал на соседний регион Канто́, поэтому я с самого утра прицепила к дверям «Канцтоваров Цубаки» бумажку с объявлением «Экстренный выходной».

Ветер к этому часу уже сбивал с ног, дождь хлестал все сильнее. Даже оставь я магазинчик открытым, вряд ли нашелся бы сумасшедший, которому приспичит в такое ненастье тащиться за канцтоварами, подумала я.

И ошиблась: такой сумасшедший нашелся. Хотя настойчивый стук в дверь я различила не сразу.

— Простите! Кто-нибудь есть? — послышалось в паузе между порывами ветра. Голос был женским. Сама же я находилась на втором этаже, в бывшей спальне Наставницы, убирала постель в стенной шкаф. Приоткрыв окно, я высунула голову наружу и различила у входа внизу промокшую женскую фигурку.

— Что случилось? — крикнула я.

Задрав голову, женщина увидела меня и закричала:

— Прошу вас! Нужна ваша помощь!

Ее волосы и одежда промокли насквозь. Видно, приехала на экскурсию, не зная о грядущей буре, а теперь ищет, где бы укрыться...

Не было забот, вздохнула я. Висит же объявление — «выходной»! Но раз уж я с нею заговорила, то и не открыть ей уже не могла. Найду для нее полотенце, и пускай пережидает бурю в «Цубаки», за столиком для посетителей.

Я спустилась по лестнице в магазинчик. За стеклом входной двери маячил женский силуэт. Мое объявление про «экстренный выходной», похоже, сорвало ветром и унесло неведомо куда. Что ж тогда удивляться, снова вздохнула я. Кто бы ни постучал, обижаться не на кого...

Едва я отперла стеклянную дверь, как меня окатило промозглым ветром с каплями дождя. Что бы там у нее ни стряслось, не оставлять же ее снаружи. Этак и до воспаления легких недалеко.

Впустив ее в магазин, я захлопнула дверь и метнулась было снова наверх, за полотенцем, но женщина взмолилась:

— Помогите, прошу вас! Я страшно ошиблась. Бросила в почтовый ящик письмо, которое нельзя отправлять!

Голос ее дрожал. Я обернулась и увидела глаза, полные слез.

— Спохватилась, но поздно, — продолжала женщина. — Оно уже там, внутри! Тогда я села рядом с ящиком и стала ждать, когда почтальон приедет за письмами. А его все нет и нет. В такую-то погоду... И когда появится — непонятно!

На вид ей лет тридцать с хвостиком. Вот-вот разревется. Стильно одетая, ухоженная — это сразу бросается в глаза. А оттого, что вымокла под дождем, еще и эротична до неприличия.

— Ну, этот ящик у нас вообще...

Сама я стараюсь этим ящиком не пользоваться. Ярко-красный, похожий на старинную копилку для монет, со стороны он выглядит даже приветливо. Но увы! Письма из него вынимают только дважды в день — с утра и после обеда, и этого, конечно же, недостаточно. Поэтому ничего, кроме деловой переписки, я туда обычно не опускаю. Важные послания и все, что касается заказов, я отправляю с почтамта у центрального вокзала. Даже Наставница всегда говорила, что так оно и быстрее, и надежнее.

В десятый раз оглянувшись на почтовый ящик за окошком, женщина уперлась взглядом в часики на руке.

— Ох... Ну все... Дальше я ждать уже не могу!

Казалось, еще секунда — и она разрыдается в голос.

— Умоляю! Я понимаю, как неприлично просить о таком постороннего человека! Но вы не могли бы дождаться почтальона и отменить отправку этого письма?

Она выпалила все это на одном дыхании и тут же согнулась в поклоне. Явно готовая, если нужно, валяться у меня в ногах.

Что ж, похоже, в том письме и правда было за что стыдиться. Но мне показалось, я понимаю ее отчаяние. Чего только в жизни не бывает. Кто-то после жуткой ссоры отошлет близкому человеку известие о том, что между ними все кончено, а потом успокоится и кусает локти, ведь на самом деле не желает расставаться. А кто-то отправит деловое письмо и вдруг с ужасом понимает, что о самом-то главном написать и забыл... Как бы там ни было, этой женщине, судя по ее глазам, не до шуток.

Хотя беспокоиться ей, в общем-то, не о чем. Насчет того, как вернуть уже отправленное письмо, существуют стандартные правила. Ситуации вроде этой случаются редко, но неизбежно. Все-таки почта — не такая уж бессердечная система, чтобы у только что отправленного письма не было дороги назад.

В этом же случае письмо, скорее всего, из ящика еще не забрали. А если так, то и вернуть его совсем не сложно.

— Да не вопрос... Из-за этой погоды все равно заняться нечем! — ответила я.

Мне хотелось хоть немного успокоить ее. Не зря ведь говорят, что даже случайные встречи связывают судьбы. Да и по сравнению с тем, как это жизненно важно для нее, оказать ей такую услугу — сущий пустяк. Тем более что и почтовый ящик расположен прямо напротив — буквально у меня перед носом.

Достав из ящика стола ручку с блокнотом, я попросила женщину написать свое имя и координаты. А также имя и адрес письма, которое нужно изъять. Ну и на всякий случай — как оно выглядит.

Закончив писать, женщина немного успокоилась и рассказала мне о своих злоключениях подробнее.

— Отец при смерти, — сообщила она. — Мне велено срочно ехать к родителям. Если опоздаю на вечерний самолет, могу уже не успеть...

«Разве самолеты летают в такую погоду?» — чуть не выпалила я, но прикусила язык. А вместо этого пообещала, глядя ей прямо в глаза:

— Ваше письмо обязательно вернется, не беспокойтесь!

Судя по тому, что она написала, звали ее Хо́ко. Совершенно неяпонское имечко*. А фамилию я даже прочесть не смогла. Иероглиф как будто похож на «лавровое дерево». Но на каком языке? Чтобы не гадать, я про себя окрестила эту женщину Лаврушкой. Но задерживать ее дальше было нельзя. Я заставила себя выгнать Лаврушку обратно под дождь, и она, перепрыгивая через лужи, помчалась на свой самолет.

Дожидаясь почтальона, я села на втором этаже у окна и уставилась в пелену дождя за стеклом.

Дождь хлестал все безумнее. Густые ветви камелии, обычно почти недвижные, подрагивали, как на пружинах. Хорошо, хотя бы госпожа Барбара не участвует в этом кошмаре, подумала я. Сейчас она путешествует с бойфрендом по Европе...

Ближе к вечеру дождь перестал. За окном растекся не виданный доселе закат — розово-черный, в таких угрюмых оттенках, будто небеса объявляли о наступающем конце света.

И снаружи, и в доме резко похолодало. Но закат, несмотря на угрюмость, все же был нереально красив.

И тут наконец к почтовому ящику подрулил такой же красный мотоцикл.

Сбежав по лестнице вниз, я выскочила на улицу. И, точно заправский спринтер, понеслась к почтовому ящику, во все горло крича:

— Подожди-и-те-е!

Наконец я добежала до почтальона и, не успев отдышаться, принялась объяснять ему ситуацию. А чтобы не затягивать разговор, сказала, что письмо и написала, и отправила я сама.

Почтальон, по счастью, оказался приветлив и сообразителен. Сегодня он обнаружил в ящике одно-единственное письмо — с Лаврушкиным именем на конверте. Которое тут же без лишних вопросов мне и отдал.

Имя адресата на конверте было мужское. Иероглифы, нацарапанные шариковой ручкой, местами расплылись. От дождя? Или от чего-то еще?

Случайно ли Лаврушка заскочила в «Канцтовары Цубаки»? Или знала об этом месте заранее? И решила, что, раз дело касается писем, ей как-то помогут именно здесь?

Или это каприз Судьбы? Судя по обратному адресу на конверте, сама она живет в Дзу́си, за пару станций от меня. Но с какого перепугу женщине из пригорода тащиться под ураганным ливнем в Камакуру, чтобы бросить письмо именно в этот почтовый ящик?

Сплошные загадки. Несмотря на которые ясно одно: Лаврушка сделала все возможное, чтобы ее письмо не доставили адресату, и в результате это письмо — у меня в руках. Сообщить бы ей об этом поскорее...

В прояснившемся небе порхали стрекозы — их стеклянные крылышки казались пунцовыми от заката. У подножия фумидзуки я заметила опрокинутую ветром чашечку для подношений. Я подобрала ее, отнесла в дом, отмыла от грязи и листьев. Наполнив свежей водой, водрузила обратно на ритуальную полочку. И тут заметила, как буйно распустились ликорисы: красные и белые лучики их лепестков заполонили весь угол сада.

На пятый день после атаки тайфуна госпожа Барбара вернулась из своего заморского путешествия. И уже ближе к вечеру заглянула в «Канцтовары Цубаки».

— Поппо-тян? А вот и я!

— С возвращением! — Услышав ее голос, я чуть не подпрыгнула от радости. — Ну, как съездили?

Загар к ее бледной коже, похоже, все-таки приставал.

— Великолепно! После Парижа решили смотаться еще и в Марокко. Бесподобное место. Так и осталась бы там на всю оставшуюся жизнь!

— Да что вы? Очень рада за вас!

О том, что поездка удалась, было видно по ней и без слов.

— А это тебе подарок! — объявила она и вручила мне элегантный бумажный пакет с какими-то флакончиками.

— Здесь аргановое масло и розовая вода! С маслом получаются изумительные салаты. А розовой водой протирают кожу.

— Ох, как здорово!

У меня как раз заканчивался последний лосьон.

— Представь себе, аргановое масло изготавливают только там, и больше нигде на свете. Настоящая драгоценность!

Она откупорила флакончик, и в воздухе приятно запахло кунжутом.

— Представь себе, его тоже втирают в кожу.

— Спасибо огромное...

И тут — пока я рассыпа́лась в поклонах и благодарностях — откуда ни возьмись появилась Лаврушка.

К моему удивлению, госпожа Барбара среагировала на это первой.

— О? Привет, Па́нти! — воскликнула она.

Панти?** Значит, у этой «Лаврушки» еще и кличка «Детские Трусики»? С ума сойти. Но каким тайфуном ее занесло сюда снова? И откуда ее знает госпожа Барбара?

— Я у вас в школе преподаю, — пояснила она, заметив мое удивление. — Имя — Ханко, профессия — teacher. Вот дети и сократили сначала в «Хан-ти», а потом и в «Пан-ти». Ужасно, правда? Всякий раз краснеть приходится! Но что поделаешь! Тем более что сама я обожаю пан-багеты. С чаем! Вот и терплю. Но те, кто не в курсе, здорово удивляются...

Так вот почему на ней школьный спортивный костюм, сообразила я. От местной школы досюда — пять минут пешком. Неудивительно, что госпожа Барбара знает, как эту учительницу дразнят дети.

— А я забежала поблагодарить за помощь с письмом! Вы меня просто спасли... — прощебетала Лаврушка по прозвищу Панти. И поклонилась мне чуть ли не в пояс.

— Ну что вы... Какие пустяки! — замахала я руками.

На самом деле, конечно, в тот день она здорово меня загрузила. Когда все закончилось, я позвонила по номеру, что она мне оставила, и сообщила автоответчику, что письмо уже у меня.

Отперев ящик стола, где хранятся самые ценные вещи, я достала пакет с письмом. Который для пущей надежности был на всякий случай еще и заклеен.

— Вот, держите... — сказала я, вручая пакет Лаврушке. И, чтобы не обсуждать важные вещи стоя, усадила ее на стульчик рядом с госпожой Барбарой. Вопрос, чем закончилась та история, все это время не выходил у меня из головы.

— Так что же в итоге... ваш отец... — уточнила я, не представляя, как тут лучше спросить.

— Я не успела. Из-за тайфуна вылет самолета задержали. Но папа держался спокойно, ушел с миром. А я после похорон решила еще немного побыть с мамой. Вернулась только сегодня... Да, кстати! Я же испекла для вас небольшой гостинчик.

Прошу, примите в знак благодарности!

Она достала из сумочки бумажный сверток, протянула мне. В воздухе растекся пряный, соблазнительный аромат.

— Хлеб?

— Пан-багеты, — кивнула она. — Я под настроение обожаю что-нибудь печь. Это очень меня успокаивает.

— Пан-багеты от Панти — самые вкусные в мире! — вставила вдруг госпожа Барбара, молча слушавшая нас до сих пор. — Кажется, пока я порхала по Европам, бедняжке Панти пришлось нелегко? — добавила она с явным сочувствием в голосе.

— Да уж...

Я и сама в досаде закусила губу. Ведь заприметь я тогда Лаврушку чуть раньше, может, и не пришлось бы караулить почтальона? И тогда она еще успела бы на предыдущий рейс, который вылетел вовремя?

Похоже, эта Хоко-сан запала в душу и мне.

— Ну что вы! Если подумать, я сама виновата, что так живу. Слишком далеко от родителей, чтобы успеть заглянуть им в глаза перед смертью... Но сейчас для меня куда важнее, чтобы этого письма не увидел тот, кому оно адресовано!

Хоко-сан опустила взгляд на пакет с письмом у себя на коленях.

— Когда я узнала, что отец при смерти, у меня в голове что-то сдвинулось, — продолжала она. — И я написала письмо человеку, которого даже не люблю. В котором соглашалась на его предложение выйти замуж. Но как только пришла в себя, поняла, что это неправильно. И что... папа этому совсем не обрадовался бы!

При упоминании об отце в глазах Хоко-сан заблестели слезы. Но она сдержалась и все-таки не расплакалась.

— Схожу-ка я за десертом, — сказала госпожа Барбара, поднимаясь на ноги.

— Ох, простите! Что-то я совсем... разоткровенничалась! — выдавила Хоко-сан и, натянуто улыбаясь, захлопала ресницами.

— А я заварю черный чай, — добавила я. — Хоко-сан! Вам с сахаром или с молоком? Ах, да... надеюсь, вам никуда не нужно бежать?

Кто знает, вдруг подумала я, — может, официально она еще на работе.

— Нет-нет, на сегодня работа закончилась. О времени можно не волноваться! Зовите меня просто Панти. Все равно все дети уже только так и зовут...

— Ну, тогда и вы меня зовите Поппо-тян. Хотя на самом деле я Хатоко.

— Рада познакомиться, Поппо-тян!

— И я!

Приобрести книгу можно по ссылке

______________

* Традиция записи имен китайскими иероглифами, помимо самого Китая и Японии, сохраняется в Корее, частично — во Вьетнаме и некоторых прочих странах ЮВА.

Хотя в каждой из этих стран именные иероглифы произносятся по-разному, их смысловое значение, как правило, не меняется. Имя Хо́ко (букв. «парусинка») значится в списке японских имен, но считается редким.

** Па́нти (от англ. panty) — женские или детские трусики.