— Почему именно газеты? — спросил Эзра. — Почему не учебник истории, например?

Марк отвлекся от чтения и посмотрел на пацана, потом на газету в своих руках.

— Прекрасный источник информации, — ответил Марк.

— Брось, это же необъективная чушь.

— Именно это и важно.

— Почему?

— Ну вот, например, статья о том, что США собираются бойкотировать Олимпиаду в СССР. Меня интересует не сам факт, а то, как его преподносят.

— И зачем тебе эта пропаганда?

— В ней отражение пропагандиста.

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над входом. Марк и Эзра посмотрели на надпись. Краков. 

В лавку вошел ужасный старик в потертом на локтях пиджаке. Он помогал себе при ходьбе тростью и едва заметно подволакивал ногу. Эзра не мог оторвать взгляда от его изуродованного лица. Оно будто было собрано из неровно сшитых кусков. Кривое, уродливое и страшное. Губ не было вообще, отчего рот становился похож на безобразную неровную щель с торчащими оттуда зубами.

— Пан Кауфман. — Старик попытался улыбнуться, отчего ужасная щель, заменявшая ему рот, стала еще страшнее.

Марк удивленно поднял брови и всмотрелся в лицо посетителя. Тот приложил трясущуюся руку к груди.

— Я Виктор. Помните меня?

Эзра поймал себя на том, что морщится. У него зачесалось лицо, причем не что-то конкретное, например нос или щека, а будто бы все сразу.

— Новак? — предположил Марк.

— Да! — обрадовался старик. — Новак! Как поживаете, пан Кауфман?

— Никак, — равнодушно ответил Марк.

Старик почему-то хихикнул.

— Я знал, что однажды вы вернетесь! Знал! Я каждый день приходил к вашей лавке и был уверен, что рано или поздно толкну дверь и она откроется, — радовался ужасный старик, воздев палец.

— Эзра, принеси стул, — попросил Марк, косясь на мальчика. Потом спросил у Виктора: — Я не сегодня вернулся, где же ты был все это время?

— Года четыре назад я сдался, — признался старик. Он благодарно кивнул Эзре, который принес ему стул.

Парень вздрогнул, встретившись глазами с Виктором. Он только сейчас понял, что один глаз у него стеклянный.

— И как тогда ты сюда попал?

— Случайность. Один человек сказал мне о том, что вы открылись, — ответил Новак, аккуратно сев на стул и вытянув вперед правую ногу. Руки его покоились на стоящей трости. Покоились — неудачное слово, подумалось Эзре, скорее наоборот — беспокоились. Они тряслись, будто у запойного пьяницы с похмелья.

— Я даже догадываюсь, как он выглядел, — вздохнул Марк. — Зачем же ты пришел, Виктор?

— Мне нужна рама, — прямо сказал старик.

Марк подумал немного, потом вдруг спросил:

— Ты все еще рисуешь?

— Нет, конечно. — Он поднял трясущиеся руки. — Контузия.

— Значит, ты хочешь оживить старое полотно. — Марк достал из-под прилавка шкатулку и расшитый бисером кисет.

— Да.

Марк стал набивать трубку. Виктор терпеливо молчал. Эзра неловко мялся, не зная, куда себя деть.

— Паршиво выглядишь, — закурив, сказал Марк.

— Война, — пожал плечами Виктор.

— Война — это тоже паршиво.

— А вы были на войне, пан Кауфман? — с вызовом спросил Новак.

— Был, — спокойно ответил Марк. — Эзра, принеси старую раму.

Помощник удалился вглубь лавки. Настала тишина. Обычно такая пауза в разговоре вызывает неловкость. Но не сейчас. Старики сидели напротив и, ничуть не стесняясь, рассматривали друг друга.

— Вы прекрасно сохранились, пан Кауфман, — сказал наконец Виктор.

— Да. Но если тебе интересно, то чувствую я себя совсем не так здорово.

— Ну уж не хуже меня, — усмехнулся Новак.

Из-за стеллажей появился Эзра. Он тащил огромную старинную раму для картины.

— Я думал, что она меньше, — задумчиво сказал Виктор.

— Дотащишь? — спросил Марк.

— Нет. Наверное, придется прислать за ней посыльного. Вы ведь не собираетесь снова закрыться?

— В ближайшее время не планировал, — хмыкнул Марк.

Виктор с трудом встал. Снова посмотрел на раму, протянул руку, чтобы коснуться ее, но передумал.

— Я отправлю соседского мальчишку. Сколько она стоит?

— Сто пятьдесят, — ответил Марк, внимательно глядя на Виктора. — А какую картину ты хочешь оживить?

— Она называется «Девушка на качелях», — неопределенно ответил Новак.

— Да хоть мужчина на осле, — пожал плечами Кауфман. — Название мне ни о чем не говорит. Что на ней изображено?

— Девушка, в которую я был влюблен.

— Был? — уточнил Марк.

— Влюблен, — поправился Виктор.

— Ясно.

— До свидания, пан Кауфман.

— В твоем возрасте логичнее говорить «прощайте», — заметил Марк. — Можно и не дожить до следующей встречи.

— Вы всегда умели подбодрить.

Виктор положил на прилавок деньги и ушел. Марк долго смотрел ему вслед.

— Что значит оживить картину? — спросил Эзра.

— То и значит.

— Я имею в виду, как это выглядит? Например, он оживит картину с девушкой, и она выйдет из рамы? Станет настоящей?

— Наоборот. — Марк принялся вытряхивать трубку. — Это работает в другую сторону, ты можешь войти в картину.

— И что там? — округлил глаза Эзра.

— Не знаю, никто не вернулся, чтобы рассказать. Но логично предположить, что там то, что нарисовано.

— То есть Виктор встретится со своей возлюбленной?

Марк вычистил трубку, убрал ее в шкатулку. Потер шею:

— Не думаю.

— Почему? — удивился Эзра.

— У тебя есть мечта? — ответил Марк вопросом на вопрос.

— Да, — подумав, ответил Эзра.

— Представь ее хорошенько. В деталях. Представил?

— Да.

— А теперь представь, какой ты в этой мечте. Как ты выглядишь?

— Ну… — начиная догадываться, протянул Эзра.

— А теперь представь себя в этой мечте таким же склеенным по частям, как Виктор. Что-то уже не так привлекательно, да?

— Я почему-то никогда не думал о том, какой я в моих мечтах. Никогда не допускал, что к тому моменту я могу быть старым и больным. Я как бы по умолчанию такой, как сейчас, — задумчиво сказал Эзра.

— Он тоже. Причем в его случае все еще хуже. Там, в картине, — девушка, которую он нарисовал еще до контузии. То есть, наверное, еще до  года. Молодая, красивая, нежная, она оборачивается и видит это чудом выжившее военное недоразумение. Это как сказать серферу, что за этой дверью рай, где идеальные волны, но пускают туда только безногих.

— Думаете, он не решится?

— Виктор — нет. Особенно учитывая, каким красивым он был когда-то. Если вернуться к аналогии с серфингом, то он был королем прибоя. Думаю, ему его уродство кажется совсем невыносимым.

— Так! — вдруг вскинулся Эзра. — Он думает, что он урод!

— И у него есть на это некоторые основания, — хмыкнул Марк. — А что?

Эзра не ответил. Он выскочил из лавки. Марк только посмотрел ему вслед. Прошло минут десять, прежде чем звякнул колокольчик и Эзра вернулся. Не один, с Виктором.

— Пойдемте! — Юноша буквально тащил старика за собой.

Тот пытался двигаться быстрее, но явно не мог. Марк с интересом наблюдал за происходящим. Эзра тащил Виктора вглубь лавки, туда, где стоял прислоненный к стене огромный прямоугольник, обтянутый тканью. Марк понял задумку, хмыкнул.

— Так, становитесь тут. — Эзра указал на место напротив зеркала. — Я сейчас.

Паренек принялся стаскивать ткань.

— Я не совсем понимаю, что я должен делать? — спросил Виктор.

— Просто смотрите! — Эзра наконец справился с тканью, она упала, открыв зеркало.

— Что… что это? — Старик завороженно смотрел на свое отражение.

— Это зеркало показывает, каким вас видят другие, — сказал Эзра.

— Он имеет в виду, что таким тебя увидит она, — уточнил подошедший Марк.

— А все не так уж плохо, пан Кауфман, — крутясь перед зеркалом, сказал Виктор. Он даже ногу перестал подволакивать.

— Ну, у меня когда-то была линейка, которая при измерении показывала такой результат, который хотел видеть ее хозяин, — усмехнулся Марк.

— Какая глупость, — нахмурившись, сказал Эзра.

— Смотря что мерить, — в один голос возразили Марк и Виктор.

— Спасибо, Эзра, — посерьезнев, сказал Виктор.

— Зеркало не продается, — заметил Марк.

— Жаль. Но все равно спасибо.

Виктор еще раз посмотрел на свое отражение и улыбнулся своей страшной улыбкой. Потом пошел к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Марк спросил:

— Как ты понял точку отсчета зеркала?

— Ну, я долго думал о нем, когда увидел впервые. Зеркало показывает нам то, как нас видят другие. Очевидно, что это какие-то конкретные люди, потому что большинство нас никогда и не видело. Я предположил, что оно отражает взгляд тех, кто для нас важен. Я подумал, что близкие люди не видят его уродом, они ведь видят то, что за всем этим. —

Эзра указал рукой себе на лицо, подразумевая Виктора.

— Рискованное было предположение, но риск оправдался, — кивнул Марк.

— Каким же он видел себя? — задумчиво спросил Эзра.

— Никто не видит нашего уродства таким страшным, каким видим его мы, — ответил Марк. — Не хочешь довести дело до конца?

— В каком смысле? — не понял Эзра.

— Помоги ему отнести раму, заодно по Кракову прогуляешься.

Паренька не пришлось просить дважды.

Приобрести книгу можно по ссылке