Вундеркинд, советский Гамлет, вестник апокалипсиса. Каким был поэт Денис Новиков

Часто Дениса Новикова называют промежуточным звеном между Сергеем Гандлевским и Борисом Рыжим. Насколько адекватна такая оценка?

Такая оценка мне кажется уничижительной: подлинный поэт всегда — не промежуточное звено, а самостоятельная единица, хотя и, естественно, порождение контекста. Сам Новиков о влиянии Гандлевского в интервью журналу Harper's Bazaar в 1998 году ответил неопределенно — сказал, что «очень любит» его стихи, назвал их «замечательными», но избежал ответа о подражании или приращении смысла. Меж тем ясно, что и «критический сентиментализм» старшего товарища оказался ему близок, и влияний можно найти предостаточно. Но, в конечном счете, вопрос о заимствованиях сводится к словам того же Гандлевского из одного его эссе — в котором он пишет, как в молодости считал Тарковского эпигоном Мандельштама, а спустя годы перечитал и увидел, как за похожими словами и образами стоит другой человек, с другой философией и мировоззрением.

Чем Новиков отличается от Рыжего? Как они вообще относились друг к другу?

О Рыжем у Новикова ни слова, при этом он не мог не читать его стихов. Не успел высказаться? Или, как в случае Бродского по отношению к Аронзону, — целенаправленное игнорирование того, с кем постоянно сравнивают? У Рыжего Новиков, как известно, зафиксирован в составленном им списке любимых поэтов. Поводов для сопоставления с Рыжим много: это прежде всего ранняя смерть, крушение советских иллюзий, некоторая идеализация советского (о которой точно пишет тот же Гандлевский в эссе о Новикове «Советский Гамлет» — мол, лирическому сознанию свойственно разукрашивать даже времена, в которых не было особо ничего хорошего). Близость по возрасту, наконец.

Но поколенческие сравнения всегда хромают на обе ноги. Да и к одному поколению их можно отнести весьма условно: разница в семь лет ключевая — если Новиков входил в литературный процесс в перестроечные годы, то Рыжий в конце 90-х. По сравнению с Рыжим голос Новикова жестче, в нем нет сентиментальности. Рыжий так или иначе прощает всех, несмотря даже на ситуативную злость. Последние стихи Новикова наиболее жесткие и безапелляционные. В этом смысле напрашивается сравнение даже не с современниками, а с Георгием Ивановым 50-х — еще и в контексте эмиграции, тоски по России и одновременно неприятия новых времен.

Юлиана Новикова, вдова поэта, называет этот период «апокалиптическим», отразившим «фантасмагорическое время» 90-х, и отмечает, что именно на 1999-й год пришлось наибольшее количество пророчеств о конце света. Конца света, как видим, не произошло, но конец поэта — вполне и увы.

Зачем читать Дениса Новикова сейчас?

Хотя бы затем, чтобы по-новому осмыслить явление гражданской лирики — когда споры вокруг этого снова актуализировались. Возможно, решить для себя вопрос об устойчивости и выдержке поэта, отрефлексировать противоречивость вакуума, в котором рождаются те самые «последние слова».

Модернистам в рамках силлабо-тоники он дает необыкновенные возможности для обновления языка, показывая, что репертуар классических метров не исчерпан и в его пределах возможна яркая индивидуальность. Его обширный жанровый диапазон — от басни («Лиса и Колобок. Памятник») до античных переложений — как и работа литератора par excellence, пример для начинающих.

Новиков рассказывал, что просил в детстве у Бога сделать его «не великим, не маленьким, а средним поэтом». Так и вышло?

Ведя разговор в таких оценках, как «средний», «большой», мы оказываемся в пространстве зыбких понятий. Но если говорить о «среднем» — то, к счастью, нет. Я считаю его стихи вершиной поэзии — не только второй половины XX века, но, думается, и всего столетия. О его масштабе свидетельствует, например, Марина Кудимова, отвечая на опрос портала Textura о главном поэте 2010-х.

В кругу поэтов, условно говоря, журнала «Воздух» Новикова все еще принято считать традиционалистом. Не хватает, видимо, экспериментаторства: наличие самобытного голоса в рамках силлабо-тоники при отсутствии метрических экспериментов не всех удовлетворяет. Однако новаторство бывает и скрытым. Интересная полемика была в 2016 году вокруг учебника «Поэзия»: тогда в ответе на еще один проведенный мной опрос Юлия Подлубнова посетовала, что в учебнике нет, например, Дениса Новикова. Отвечая в интервью на эти претензии, Дмитрий Кузьмин прохладно заметил: «Что ж, мог и он там быть», — затем негативно отозвавшись о Рубцове и Юрии Кузнецове, любое упоминание которых считает излишним. Но не стоит забывать, что последнее выступление Новикова состоялось именно в клубе Кузьмина «Авторник», в 1999 году, — репортаж об этом есть на сайте «Вавилон». Это как раз презентация той книги «Самопал», после которой он навсегда остался поэтом XX века.

Валерий Шубинский, однако же, отстаивает точку зрения, согласно которой Новиков — эпигон «Московского времени» (или конкретно Гандлевского: все же и в этом кругу были очень разные поэты). Об этом влиянии я уже сказал в ответе на предыдущий вопрос.

Что касается самого желания Новикова стать «средним», а не «большим» поэтом… Вполне ясны эти предчувствия. Они исходят из понимания особой судьбы и неготовности к ней. Поразительно, что все это осознает ребенок.

Первые стихи Новиков опубликовал в 14 лет и почти сразу же получил признание как «вундеркинд». Вундеркинды в поэзии — не глупое ли определение? И кто оказался более интересен: подающий большие надежды Новиков-подросток или зрелый Новиков, не изменивший своей манеры?

Для меня было открытием, что многие стихи, которые я считал созданными Новиковым в зрелом возрасте, относятся к «раннему» периоду. Например, замечательный «Школьник», в котором переосмысляются десятилетия жизни, — это 1989-й, поэту 22. В этом смысле можно говорить и о феноменально ранней зрелости, и о жизни с убыстренными внутренними часами, которая так соответствует портрету гения.

Нельзя сказать, что Новиков — поэт без эволюции (как писал Ходасевич о Белом), но, безусловно, совсем «ранних» стихов, именно в смысле незрелости, мы у него не найдем. В отличие от того же Рыжего, для которого издание огромного «кирпича» с расположенными в хронологическом порядке текстами было убийством избранного… Как писал Сергей Бонди о Лермонтове, его беда в том, что его ранние стихи дошли до нас.

Что касается «вундеркиндства», то Новиков, к счастью, избежал судьбы Ники Турбиной — поскольку не имел раннего всесоюзного признания; все-таки участником поэтической группы «Альманах» он стал в 1987 году, в 19-ти или 20-летнем возрасте, это не 10 и не 11. В подростковом возрасте у него не было своего Евтушенко (хотя тот, говорят, высоко оценил дебютанта), но были наставники — Ольга Чугай и Алексей Дидуров, литературные студии которых он посещал. Отсутствие «раскрутки» одновременно с ранней зрелостью и социализацией в кругу сильных поэтов не привело к ломке психики и позволило сформироваться.

В то же время был неоднозначный момент, связанный с ранним литературным дебютом, — многие вспоминают, что те же старшие, изначально воздавая авансы, со временем обижали его, не замечая в нем равного. Момент, вообще-то говоря, не редкий для дебютанта. У него самого в стихах есть: «Знаешь, пока все носились со мною…». Со временем перестают носиться и носят на руках новых двадцатилетних; это данность литературной ситуации, но ее нужно уметь пережить, что не у всех получается.

Что отличает позицию Новикова-поэта и Новикова-гражданина в 90-х от позиции его коллег по цеху? Почему он в стихах иронически называл себя «совком» и какой видел идеальную Россию?

На фоне позиции тех, кто в советское время демонстративно отказывался публиковаться, Новикова отличает тоска по СССР как по стране литературоцентризма. Сетования на то, что «в этой стране перестали читать стихи так же неожиданно, как изменилась экономическая система», есть в эссеистике Дениса. Они есть и в стихах:

В другом стихотворении:

Наверное, если существует патриотизм в незатасканном значении, то это он. Хватает и иронии над вульгарно понимаемым патриотизмом:

Что замечательно во всех этих примерах — отсутствие брюзгливой консервативной дидактики.

В его эссеистике слова «Россия», «русскость» повторяются едва ли не навязчиво. Думаю, это связано не только с тем, что эссе он писал в эмиграции, но и с обостренным переживанием судьбы страны. Там хватает и иронии над русофильством, и понимания противоречий русского национального характера. Интересно сказано и о Георгии Иванове: «Настоящий поэт начался в эмиграции», «Чем ближе подходила реальная смерть, конец земного существования, тем лучше становились стихи». В эмиграции поэт Новиков не продолжился, но вторая фраза — как будто о нем самом.

Конечно, Новиков бы вполне вписался в нынешний тренд ностальгии по СССР и отрицания девяностых. Осталось подождать пятнадцать-двадцать лет, которых поэту не хватило. Неочевидно, какую позицию он занял бы в нынешних идеологических спорах, но подозреваю, что крайне «правую». Он и для себя желал лучшей судьбы — ну, если не евтушенковских гонораров и переделкинских дач, то уважения к статусу поэта уж точно, и в этом смысле 90-е были трагическим для него временем. Совершенно ясно, что ему не нравилась сексуальная «свобода» 90-х, об этом много в его стихах и эссеистике.

Если его так волновали судьбы Родины, зачем же были эти попытки перебраться в Англию и предсмертная эмиграция в Израиль? От чего он всю жизнь убегал и почему побег в итоге не удался?

В Израиль он репатриировался, мать Новикова была еврейкой. Олег Хлебников связывает эмиграцию и разрыв с литературным кругом с «незамеченностью» последней книги Новикова, «Самопал». Впрочем, и тут слово «незамеченность» приходится понимать весьма условно. Но все это, конечно, не главное: от чего бежит поэт и куда — вопрос метафизический. И за опытом, прежде всего внутренним, охотой к перемене мест, и от себя.

Расскажите поподробнее о его романтической истории с лондонской аристократкой, которая потом стала известной на весь мир голливудской актрисой. Ситуация, прямо скажем, не самая типичная для русских поэтов по размаху и красоте…

Эмили Мортимер — английская актриса, сыгравшая в фильмах «Призрак и тьма», «Интимный словарь», «Матч-пойнт», «Париж, я люблю тебя», «Розовая пантера», «Остров проклятых» и многих других. С Новиковым они познакомились в 1990 году, когда Мортимер приехала в Москву по окончании колледжа, где она изучала русский язык. Затем они встречались в Лондоне, куда Денис приехал по ее приглашению, однако роман продлился недолго. Ей посвящен пятичастный цикл. Судя по нему, он оценивал этот опыт как счастливый.

В каких-то воспоминаниях о Новикове можно прочитать, что «студентка Оксфорда влюбилась в русского поэта, добилась для себя стажировки в Москве, а затем уговорила Дениса пожить в Лондоне». Именно тогда, в кругу знакомых семьи невесты, Денис Новиков сошелся с Иосифом Бродским, Владимиром Буковским, Александром Пятигорским и Салманом Рушди, познакомился с Полом Маккартни. Там он работал внештатным корреспондентом на радио «Свобода»* и Би-би-си.

Есть интересные детали, что по-русски невеста едва говорила, однако чутко вникала в содержание разговоров, старательно продираясь через русский мат. Об этом у Новикова в упомянутом цикле:

Там же — трогательная деталь противопоставления «юной леди» и «дитя пустырей», которая, видимо, говорит про обреченность их романа. К теме этого романа Новиков обращается и в стихотворении 1999 года:

Почему Новиков рассорился со всеми литературными кругами? Это повлияло на то, что он умер в безвестности?

О полной безвестности речи быть не может: всем бы такой «безвестности». Разрыв с литературным кругом, конечно, выдержан в лучших романтических традициях, но когда мы говорим о них, не стоит забывать, что за ними стоит живой человек из плоти и крови.

Если кто-то видит причины ухода Новикова в незамеченности (или недостаточной, не такой, какой хотелось бы ему, замеченности), то Юрий Кублановский и Михаил Айзенберг вспоминают о постепенном внутреннем распаде. Редактор известного журнала вспоминает, что Новиков в конце 90-х был «похож на бабу-ягу с выбитыми зубами» и кричал: «Вы обо мне еще вспомните». В Сети есть известное видео, где он дает интервью на фоне ковра у себя дома; оно производит жутковатое, инфернальное впечатление.

Мне кажется, о Новикове не забывали никогда. Сейчас он, безусловно, поэт культовый. Насколько на это повлияло русское «у нас любить умеют только мертвых», культ поэта, ушедшего 37-летним в изгнании (он ведь знал, что умрет в 37, говорил об этом Юлиане Новиковой, и скончался в Беэр-Шеве, городе, возраст которого насчитывает 3700 лет)? Вопрос. Думаю, без большого таланта любая литературная репутация оказывается недолговечной.

Насколько вообще важно сохранять хорошие отношения с литпроцессом, чтобы тебя публиковали и обсуждали, легитимизировали? Изменилось ли что-то в этом плане с 90-х годов?

И да, и нет. Безусловно, современная литературная жизнь сохраняет инерцию замеченности поэта в «тусовке», «литературном кругу». Сегодняшнее признание — это признание внутри определенного сегмента. Но оговорюсь, что я за взаимодействие с разными литературными силами. Будь Денис Новиков нашим современником, его стихи обсуждали бы на «Полете разборов» критики совершенно противоположных взглядов и направлений. Я понимаю, что такая «объективность» часто выглядит как попытка угодить всем флангам. Но будем соединять берега, насколько это возможно.

Новиков — один из героев вашего мемориального проекта «Уйти. Остаться. Жить». Чем он откликается лично в вас? И повлиял ли он как-то на вашу поэтику или взгляд на жизнь?

Да, в первом томе нашей антологии публиковалась составленная мной подборка Новикова. На выступлениях в регионах я рассказываю о нем редко, стараясь уделять внимание совсем неизвестным героям антологии — от Владимира Полетаева и Гоши Буренина до Алексея Сомова и Леонида Шевченко. В 2013 году я читал его стихи пристрастно, что не могло не отражаться в моих. Думаю, что и наш мемориальный проект возник спустя три года, в 2016-м, не без глубинного переживания его судьбы и стихов.

С тех пор я далеко ушел от мифа о «гонимом» поэте. Да и отношения Новикова с литпроцессом кажутся мне неактуальными и мировоззренчески неверными. Как я уже заметил, сегодня время не разрыва, а воссоединения берегов — пусть вопреки.

В Литинституте, где он учился, как-нибудь сохраняют память о нем? Насколько Литинститут в принципе ценит своих сложных поэтов, из которых нельзя сделать то или иное знамя?

Входит ли Новиков в программу по современной литературе — я не знаю; когда я учился, то узнал о нем на первом же курсе от руководителя творческого семинара. Тот помахал в воздухе вышедшей тогда же (2007 год) «Визой» с ощущением крайней значительности. Когда же пытался писать диссертацию в аспирантуре, то имя Новикова при согласовании темы возражений не вызвало, в отличие от, скажем, «Московского времени». Но и тогда мне пришлось столкнуться с некоторым консерватизмом: один из пожилых преподавателей скептически отнесся к явлению «литературной группы» («Давайте мы сейчас пойдем, осушим бутылку за углом, а потом о нас диссертации будут писать»).

Знаю, что буквально в декабре прошедшего года в Литинституте проходил вечер памяти Новикова, на нем о поэте рассказывал Виктор Куллэ, но сам я на мероприятии не был. Я бы отметил, что все, кто сейчас занимается Новиковым, так или иначе имели в разное время отношение к Литинституту. А еще наблюдается такая тенденция: многие из действительно самобытных авторов, поступившие в Лит, не закончили его — то ли внутренне осознав свой творческий путь как не зависящий от семинаров, то ли внутренне противореча прилежности, «хорошему ученичеству». Новиков — не исключение.

Как вообще так вышло, что блистательный дебютант, признанный даже Бродским, покоривший заморскую аристократку и свободно путешествующий по миру, стал полузабытым отщепенцем, маргиналом, погибшим в 37 лет по самым заурядным причинам? Почему он не сохранил себя, что его разрушило?

Насчет признания Бродским — давайте не будем преувеличивать. Отзывы молодым поэтам он раздавал охотно и довольно равнодушно. Про путь Новикова я уже сказал. Смерть, разочарование, иллюзии — все это в основе стихов, но не стоило бы их пестовать. «Лучше оттягивать этот момент, пока это возможно», — с мрачноватым скепсисом отметил как-то знакомый наставник после сказанной всерьез фразы, что «ваши стихи могут кончиться Елабугой».

А может ли чему-то научить молодых поэтов его жизненный пример или от своей судьбы не убежит никто?

Наверное, если чему-то и может научить, — не смеяться, не плакать, но понимать, согласно великому Спинозе. Ощущению пути поэта и своей литературной значимости, которая позволяет пройти достаточно долго и домолчаться до вершинных стихов. А еще, возможно, неосуждению рядом с гением, сложному чувству толерантности и «контекстуального» подхода, которое прекрасно работает в теории, но легко разбивается о бытовые неурядицы.

* Признано Минюстом РФ иностранным агентом.