«Смесь французского с нижегородским»: как гостевой дом О’27 Silvuplé полюбили хипстеры
Около 15 лет назад супруги Светлана и Сергей Бушмариновы приобрели купеческий дом второй половины XIX века в Ростове Великом. «Когда мы сняли обшивку, то оказалось, что три нижние венца просто сгнили, и дом пошел, поехал», — вспоминает хозяйка. Бушмариновы построили цокольный этаж, расчистили чердак. В результате реставрации помещений стало в 2,5 раза больше. «Дело шло к пенсии, нам было по 62 года. Мы понимали, что не хотим скучно жить», — говорит Светлана. Так появился бизнес: гостевой дом О’27 Silvuplé, который начал работу весной 2021 года и почти сразу стал местной достопримечательностью.
Как вышло, что вы, жители большого города, вдруг решили купить старинный дом в провинции?
Сначала появилась квартира в доме 1901 года, в Москве. Она нам досталась в запущенном виде, но не убитая евроремонтами. Там было все настоящее: деревянные окна, старинные двери, потолки с лепниной (которой не было видно, а были просто блямбы), анфилада комнат. Мы были очарованы работой старых мастеров и постарались сохранить все, что возможно. А после решили: если уж дача, то пускай исторический дом.
Как вы искали место по душе? Какие были варианты городов?
В выходные (особенно в длинные выходные) мы уезжали из Москвы. Искали провинциальный городок, не деревню, чтобы была инфраструктура. Во Владимирской области есть старинный, купеческий — Вязники. В Ярославской области — Гаврилов-Ям. Были в Плесе. Мы доехали аж до Архангельской области, до Каргополя.
В Суздале была смешная история. В 2008–2010 годах Суздаль был деревня деревней, за исключением Торговых рядов. Даже в самом центре там стояли домишки. И вот мы подходим, там сидит мужичок, спрашиваем: «Где тут что-нибудь продается?» Он отвечает: «У меня продается. У соседа тоже». То есть они все продавали. И мы говорим: «Почем?» — «Шесть миллионов». — «Ого! Почему шесть миллионов?» — «А у меня шесть соток — шесть миллионов. У соседа восемь соток — восемь миллионов». А там домик в два окошечка. В общем, так мы и уехали оттуда.
Ваш дом сразу понравился? Не две комнатки…
Мы остановились в ростовской гостинице проездом в Вологду. Смотрим в окно, а на заборе написано: «Продается». Мы позвонили, пришли, посмотрели. Дом порадовал тем, что его не перестраивали. Сохранилась планировка, были родные двери, окна, полы (где-то не было полов), изразцовые печи. Он был в ветхом, но не испорченном виде. Мы посмотрели и поехали дальше. Но что-то не отпускало, все время возвращались мыслями к нему.
Разве не было страшно покупать ветхий дом? Ты открываешь обшивку, а что там будет — это же кот в мешке.
Сейчас я смотрю на те фотографии и думаю: вот мы чокнутые были, конечно. И мы до конца не понимали, во что ввязались. Потому что когда мы сняли обшивку, то оказалось, что три нижние венца просто сгнили, и дом пошел, поехал. В общем, мы дом подвесили на домкратах, сделали фундаменты, заменили венцы, а потом подняли его так, что у нас образовался цокольный этаж.
Расскажите об истории дома. Он принадлежал, я так понимаю, семье купцов.
Нам повезло, мы знаем историю дома начиная с 1898 года, когда его на торгах купила семья Галицких (семья была большая, пять детей). Это были мелкие купцы, из крестьян, у них была галантерейная лавка. Есть документы, что они его купили уже в плохом состоянии. Это дает нам основание думать, что дом значительно старше.
Все это мы узнали от ярославской писательницы Ирины Грицук-Галицкой. Она изучала свои корни и составила семейную хронику, с документами, с фотографиями. Ровно половина ее книги, 150 страниц, посвящены отцовской линии и, собственно, этому дому, в котором она выросла.
Один из жильцов этого дома — ее дядя Ростислав Николаевич — был большим художником, писал в стиле соцреализма. У него была непростая судьба. Его почти сразу призвали на Великую Отечественную войну, он попал в плен и оказался в Освенциме. Там он выживал тем, что рисовал немцев. Параллельно он сотрудничал с движением Сопротивления, члены которого устроили ему побег, перебросив в Бельгию. Он ехал в кочегарном вагоне, дышал через трубочку из кучи угля. Вернулся только в 1946 году. И каким-то чудом не попал в ГУЛАГ.
Мы рассказываем, если гостям интересно, что, как, почему. А им, как правило, бывает интересно. У нас чудесные гости приезжают.
Дом почти в нетронутом виде пережил ХХ век, это само по себе уникально. Здесь не было коммуналки?
Была. Дом был коммунальным, в нем жили пять семей, и одна многодетная семья, которая постепенно заняла его весь. А потом, когда дети выросли, они продали дом ярославскому антиквару, который хотел здесь устроить галерею. Затем он понял, что ему неудобно жить на два города, так он продал дом нам.
Но как он пережил не только советские времена, а еще и 90-е и нулевые? Как сайдинг, пластик, все строительные «тренды» тех эпох его миновали?
Скорее всего, его спасло именно то, что он был коммунальным и проживающим не было интересно вкладываться в ремонт.
Ваши с мужем профессии связаны с архитектурой или строительством?
Нет, никак не связаны. Я по образованию востоковед (индолог). Десят лет работала по специальности, а потом началась перестройка, и я пошла в HR, кадровичкой. Последнее место работы — это французская нефтяная компания Total.
А муж — специалист по международным отношениям, он и в МИДе работал, и на телевидении, и в Администрации президента. Но, в общем, тоже никакого отношения ни к творческим, ни к техническим специальностям не имеет.
Мебель, занавески, скатерти, посуда, обои, двери, ручки — стараетесь ли вы сохранять историческую достоверность?
Мы постарались сохранить достоверность во всем, что касается самого дома. Искали старые доски. Не меняли планировки. Не трогали потолки, двери, окна. Когда газифицировали, то печи разобрали, но одну оставили. Печи были такими огромными, что на их место вписались небольшие ванные комнаты. Что касается убранства — тут просто старались создать атмосферу. Много французской мебели XIX века, есть начало XX века. Мало русской мебели, хотя она есть. Есть деревенские горки, буфеты и зеркала. У нас вся посуда историческая, ей больше ста лет, рубежа XIX–XX веков. Есть старинные тарелки, которым больше 200 лет, это рубеж XVIII–XIX веков. Посуду я возила из Франции буквально в руках. Не могла позволить, чтобы транспортная компания привезла черепки. Мы накрываем завтраки в исторической посуде, а на праздничный ужин — особо нарядная…
