«И много зим я был в пустыне, Покорно преданный Мечте…»
После революции он, к удивлению многих, быстро и ловко устроился. Метнулся к большевикам. В своей «пустыне» символисту Брюсову хотелось иметь несимволические должности и пайки. И он все получил. В том числе кабинет, где сидел с большим удовольствием, красуясь своей рафинированной бородкой.
Синдром Брюсова – вот как бы я это назвал. Когда человек талантливый, яркий идет служить кому угодно, любой власти – лишь бы кабинет и паек. И служить с особым рвением. Гиппиус писала, что при коммунистах Брюсов стал «цензором строгим, беспощадным, суровым». Нет, он не призывал расстреливать врагов, он вообще был гуманистом. Например, выбил паек Мандельштаму – правда, второй категории. Но быстро вступил в партию, занимал кучу постов, ходил страшно важный.
Вчерашние друзья и соратники говорили, что Брюсов продался. Да не продался. То есть продался, но так искренне, что сам в это верил. Тонкая натура, ага. Он всегда хотел быть лишь знаменитым, сытым, ухоженным, обласканным. Та же Гиппиус еще задолго до революции писала, что у Брюсова сотни масок, с каждым он как бы «свой». Он бы и с дьяволом заключил договор ради личных удобств и хороших постов.
Луначарский, уже после его смерти, написал, что «Брюсов всегда был дельцом». И это нарком просвещения советского правительства, и это строки в предисловии к брюсовскому сборнику. Но ведь так и было.
Тонкая натура и бойкий делец – они вполне совместимы. Синдром Брюсова – штука такая.