Игорь Реморенко

Почти неделю назад появился перечень поручений Президента Владимира Путина по итогам состоявшегося Госсовета, посвящённого школьному образованию. Там много всякого интересного, что стоит разбирать и анализировать на университетских занятиях по образовательной политике, ну и просто в социальных сетях. Но одно поручение оказалось чрезвычайно противоречивым с трактовками с точностью до наоборот.  Звучит оно так: «Проработать вопрос и обеспечить сокращение количества контрольных и проверочных работ в общеобразовательных организациях с учётом необходимости обеспечения методически обоснованного режима контроля знаний и актуальности задач мониторинга качества образования». Доложить об этом Президенту должны будут в июле 2022 г. Значит, уже в этом году что-то такое должны сократить.

Конечно, регулирование просвещения в истории человечества – штука весьма противоречивая и сложно поддающаяся осмыслению. В нашей истории она прежде всего связана с введением цензуры при Николае I, а в европейской истории в целом она запомнилась благодаря деятельности чудовищного министерства народного просвещения и пропаганды под руководством Йозефа Геббельса. Вряд ли кто-то, кто был инициатором закона о регулировании просветительской деятельности, жаждал бы возвращения чего-то подобного. Цензурирование кажется полезным с точки зрения пресечения распространения различного «невыверенного» контента среди тёмных граждан, не желающих прививаться и смакующих эзотерику. А пропаганда хороша с точки зрения гармонизации умонастроений и формирования единой воли населения в достижении общенациональных целей. Однако и то, и другое меркнет, если нам нужна свобода слова и разнообразие идеологий. Без них никак, так уж мы решили, когда принимали конституцию новой России. Ну и, можно сказать, что свобода слова и разнообразие идеологий всё-таки нам важнее, чем ограничения эзотерики и единая воля народа. 

Каждой весной умирают полицейские. Их развороченные останки выступают из-под снега, валяются в лужах, перемешиваются с грязью. Некоторые так и остаются лежать в первозданном положении, но утрачивают свои боевые возможности, опускаясь вглубь, сливаясь с общей поверхностью. 

Конечно, мы и сами не заметили, как прошедший год изменил представления об образовании. Пару лет назад было нормой сказать, что в какой-то особой школе совсем не пользуются гаджетами, что всё сосредоточено на учении, убраны все отвлекающие внимание цифровые безделушки. Или с точностью до наоборот — приятно демонстрировать навороченные компьютерные классы с интерактивными досками и планшетами у каждого ученика. И нарочитый отказ от цифры, и выпячивание гаджетов существовали одновременно. Видные общественные фигуры восхищались и тем, и другим. И тотальный отказ от технологий, и глубокое увлечение ими привлекали внимание.

Несколько лет назад я участвовал в спорах по поводу обновления медицинского образования. Обычный нерв дискуссий – в какой степени следует придерживаться научения будущих врачей лечению по жёстким протоколам. Или понимать фундаментальные принципы болезней и хорошо знать функционирование организма, или чётко следовать установленным правилам и традициям лечения. Всех дискутантов с той или иной степенью условности можно разделить по этим двум крайним позициям. Одни ратуют за умного гибкого врача, тонко чувствующего все нюансы болезни, другие уверяют, что в жизни докторов Хаусов не бывает и творчество крайне вредно для столь ответственной сферы занятости. 

Не понимал я ничего про эти маски. Первая подростковая память о них в 11 лет, когда вырезали аппендицит. Вхожу в операционную, уже после укола какого-то наркотического, ничего уже не боюсь, любопытно мне, и там стоят две дамы-хирургини, хирурги, хирургихи. Одна из них – Анна Семёновна, - вырезала аппендицит ещё моему папе. И мне тоже вот вырезала. Но плотные такие маски и почему-то очень пёстрые хирургические костюмы я запомнил. Увидел их, послушал какую-то бытовую беседу и послушно вскарабкался на хирургический стол. Подышал сладковатым усыпляющим воздухом и запомнил только вот эти маски и странные костюмы. 

Всем ясно, ЕГЭ по нормальному в этом году провести не удастся. Как тогда организовать приёмную кампанию в вузы?

Последние полтора месяца все спорили, как опыт обучения на удалёнке повлияет на школьное образование. Должны ли учителя использовать онлайн-уроки после эпидемии? Как изменить программное обеспечение, чтобы оно стало более удобным? Нужна ли государственная поддержка по закупке компьютеров? Как помочь детям, семьям, учителям справиться с новыми обстоятельствами? Меня спрашивали, будем ли мы учить учителей новым технологиям дистанционного обучения? Всё это правильные и нужные вопросы, на них есть вполне ясные и взвешенные ответы. И программное обеспечение надо делать более удобным. Оно изначально было ориентировано лишь на пытливые умы мотивированных школьников. И государственные дотации на поставку компьютеров семьям и школам нужны. И массовые консультации, как наладить отношения между учителями, учениками и их родителями в период удалёнки – тоже не помешают. Однако, как водится, за деревьями леса не видно. Есть и другие проблемы, которые хоть и не очень-то на поверхности, но, тем не менее, стали куда более заметными, чем в стабильный додистанционный период и для их осознания требуется определённое усилие.

Ничего плохого в устоявшихся традициях нет. Милая история с неэффективностью клавиатуры. Давно обосновано иное более рациональное расположение клавиш, однако издержки по переходу на новое печатание, как технологические, так и гуманитарные, куда серьёзнее, чем пусть даже и убедительный математический расчёт. Ничего страшного, обойдёмся сложившимися привычками.

Образование зависит от государства и изменения в государственной машине неизбежно влияют на образование. Так происходит во всём мире. Особенно это видно по тем странам, где в нулевые годы начались серьёзные цивилизационные преобразования, коснувшиеся школ и вузов, а сейчас к власти пришли консервативные силы и реформы откатываются назад. Так случилось в Англии после брекзита, когда ретрограды стали требовать вернуть в школы в римские числа (на острова же когда-то пришли римляне…).  Так было в Хорватии, когда новые власти пытались отказаться от прогрессивных образовательных стандартов и толпа из нескольких тысяч человек вышла на демонстрации. Так произошло и в Соединённых Штатах, когда правительство Дональда Трампа отказалось поддерживать единые образовательные стандарты по все стране и почти половина штатов перестала следовать казалось бы уже общепринятой модели результатов образования по математике и английскому с литературой. Да и в России стандарты чуть было не вернулись к формату советских, но теперь уже совершенно неэффективных единых школьных программ. 

История со свердловской чиновницей может быть отнесена к категории тех наших жизненных удивлений, которые как бы не лежат на поверхности. Это тот случай, когда контекст важнее текста, когда однозначный ответ совсем не кажется очевидным, а лезть в глубь и пустословить философствовать не хочется. Хотя эмоциональная притягательность случившегося подначивает разобраться. Здесь смысл как бы над логикой, а не внутри неё. Ну логично же: государство никого не просит рожать, оно ни к кому персонально на сей счёт не обращается. Оно, конечно, может «стимулировать рождаемость», утверждать комплексы мер по исправлению демографической ситуации, повышать пособия матерям, в целом рассуждать по поводу демографических проблем, но явно персонально кого-то просить родить? Нет, это не его задача. Оно берётся решать проблемы как бы вообще, устанавливая нормы и правила, но в каждом конкретном случае рожать никого не просит.

Для меня Эдуард Успенский запомнился не мультиками, а пронзительными текстами. Тексы шире, объёмней и сильнее мультиков. Мультфильмы - результат жёсткой цензуры гениальных сказок. В экранизациях исчезало самое главное из текстов Успенского, - то, что так было нужно советским детям. А что было нужно? 

У нас в стране появился специфический жанр. Специально для коротких заметок. Это когда человек долгое время не смотрел или очень мало смотрел телевизор, а потом вдруг силами обстоятельств был вынужден какое-то время терпеть рядом бубнящий ящик. По-разному бывает. Кто-то застрял в аэропорту, кто-то без книжек оказался на даче, а кто-то, как я, застрял в больнице.  Ну и вот этот чудесный телевизор, всем известные темы, неискренние ведущие, удивительные участники ток-шоу, странные свидетели странных событий. Странно всё: и сама формулировка вопросов к обсуждению, и выдвигаемые аргументы, совсем непонятны те, кто пытается парировать эти аргументы, большая беда с выводами из происходящего.

На этой неделе разразился, быть может, самый громкий образовательный скандал за последние два-три года. Это инициатива Министерства образования и науки по утверждению новых образовательных стандартов (скачать стандарт с 5-го по 9-й класс можно отсюда). Далеко не все резкие и не очень оценки попали в СМИ. Получилось так, что в экспертном сообществе высказываются очень разные, порой диаметрально противоположные точки зрения.

Друзья попросили меня найти старые школьные фотографии. Хотели очерк сделать. Ну я решил поискать в компьютере. Что-то нашёл. Потом поискал на «Одноклассниках», собственно, у одноклассников. Есть много разного, но всё как-то их не устраивало. Тут наступили относительно длинные мартовские праздники и решил порыться в старом домашнем компьютере. Тоже ничего такого интересного. Поехал к родителям, посмотрел у них. Есть кое-что любопытное, но тоже чего-то не хватает.

В самом ли деле резня в пермской и бурятской школах и серия танцевальных флешмобов имеют общую природу? Могут ли эти события быть как-то связаны? Нет ли здесь чьего-то злого умысла и спланированных действий? Эти вопросы появляются в социальных сетях и высказать некоторые предположения вполне возможно.

Есть масса теорий, описывающих масштабные общественные трансформации. Их авторы обычно говорят об определённой логической последовательности необходимых преобразований. Изменения никогда не происходят одновременно по всем фронтам. Сначала одни, затем другие. Обычно за изменениями в политике следует обновление экономического уклада, технологий, системы управления и лишь на завершающем этапе – кризис образа жизни. Сначала политики, опираясь на электорат, принимают решения и убеждают граждан, что изменения нужны. Затем начинаются преобразования в экономике, передел собственности, сфер влияния. Потом, адекватно новой экономике начинается меняться система управления. Раньше она возникнуть не может, поскольку ещё неясно, какие проблемы придётся решать, что требует общенационального регулирования. Естественно, запускается изменение всего технологического и социального уклада – одни производства умирают, другие появляются, одни общественные объединения перестают существовать, другие возникают. И лишь в завершении всей этой цепочки преобразований люди начинают понимать, что жить теперь придётся по-другому. Наступает разрыв между внешними экономическими обстоятельствами и внутренними представлениями о жизненном укладе. Этот кризис образа жизни – самый болезненный и рискованный. Именно здесь обостряются предельные ценностные основания. Динамика споров такова, что основные аргументы касаются уже не логики рассуждений, а оснований, из которых исходит участник дискуссии. Общественные дискуссии становятся всё более поляризованными. Люди спорят уже не между разными позициями, а внутри отдельных социальных групп, разделяющих определённые ценности. Спор между этими группами возможен, но крайне опасен и нуждается в специальных форматах.

Наша школа была самой новой в селе. Её построили в конце 70-ых годов и перевели туда часть детей, живших на окраине. Раньше приходилось ездить на автобусе, а теперь рядом вот такая красивая белая школа из силикатного кирпича. К ней пристроен интернат для детей из дальних посёлков. Большая школьная котельная отапливала и школу, и новый жилой микрорайон 8-ми квартирных деревянных домов. В школу завезли новую мебель, установили современные кабинеты физики, химии и биологии, у нас был самый лучший спортзал и даже своё футбольное поле. Строители пытались сделать тёплые туалеты, но система канализации не вынесла морозного климата. Пришлось выкопать яму и пристроить обычный уличный деревянный туалет. Нам, конечно, нравились молодые учителя. Они явно работали с энтузиазмом и хотели, чтобы нам было интересно учиться.

Снова все обсуждают единые учебники. В последние дни поводом тому стал ответ президента России В.В. Путина на прямой линии на вопрос одного из директоров школ:

Самое, конечное, яркое впечатление от «Нелюбви» - это число молодых людей, пришедших на просмотр. Очень много. Фильм, казалось бы, не молодёжный, не развлекательный, а они идут. И ладно бы идут, но ещё и выстраиваются в очередь к микрофону, задают интересные вопросы, допытываются до мелочей. Конечно, кто-то находится в плену медийных дискуссий и обсуждает связь с политикой, образом страны, бюрократической машиной и т.п. Это, конечно, важно, но там куда более глубокие вещи. Для меня – явные параллели с «Любовью» Михаэля Ханеке.

Недавно мы со студентами попробовали провести защиту тем их выпускных работ в формате сайнс-баттла. Известный формат, когда разные исследователи для большой аудитории очень коротко рассказывают о своих работах, а публика или жюри оценивают и тему, и оригинальность её подачи. Для меня такой яркий пример глобального баттла – сеть выступлений TEDx, которые теперь случаются и в России. Тысячи разных видеосюжетов и лайки-оценки всех желающих. Главное, что в этом нас привлекло – возможность без шор, без специальных экивоков и любезностей честно рассказать о том, что интересует студентов, выделить живой яркий познавательный интерес, продемонстрировать значимую общую проблематику. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что  эта, казалось бы простая задача, вызывает огромное количество трудностей.

Все чаще народный гнев обрушивается на невежественное молодое поколение. Все больше возмущений в отношении не помнящих родства своего студентов и школьников. Все сильнее печаль при виде не знающих ничего отпрысков. Они не знают ни дядю, который самых честных правил…, ни то, какой любовью надо любить отечество, ни отношений большевиков с властью, с трудом называют русских композиторов, писателей, художников. Отвечая на вопросы, они стыдятся, краснеют, отводят глаза. Создатели роликов, выводящих молодежь на чистую воду, с дрожью в голосе рассказывают, как им тяжело далось решение оставить открытыми лица юных невежд. Переживающие зрители печалятся о разрыве поколений и безнаказанности тех, кто разрушил тонкую связь времен. Все сетуют на плохие учебники, несносное телевидение, ЕГЭ как всегда кстати и тому подобное.

Мои друзья, товарищи, коллеги сильно переживают по поводу скандала вокруг сначала 57-ой школы, а потом и «Лиги школ». Переживают по-разному. Кто-то стал глубже осмысливать основания педагогической работы, тонкую грань между действиями учителя и личным пространством ученика. Кто-то сетует на то, что теперь возрастёт подозрительность к учителям-мужчинам, будет больше недоверия и косых взглядов. Кто-то вспоминает свои посещения этих школ и думает, мог ли как-то на всё это повлиять, заметить, предотвратить. Абсолютно все боятся прямолинейных резких действий чиновников, грубых, иногда явно преждевременных и некорректных оценок со стороны СМИ. Все опасения оправданы, всё это вполне может произойти и что-то точно произойдёт.

Когда я учился в школе, погода была частью образования, сильно влияла на нашу учёбу. Представьте: раннее морозное утро, в доме холодно, из под одеяла выбираться ну совсем не хочется, тихо бурчит проводное радио. Сотни школьников нашего села ждут сообщение метеорологической службы об «актированных днях». У нас было так: если температура опускалась ниже 38 – не учились с 1 по 4 класс, ниже 40 – с 1 по 8-ой, а если ниже 42 – все не учились. И вот нет ничего приятней, когда ты учишься в 4 или 8 классе, например, а температура в районе 38 и 40. Когда именно ты не учишься, а кто-то всё-таки учится, кому-то всё-таки придётся выбраться из постели и пойти в школу. А ты такой после грубого голоса диктора о принятом решении и полученного одобрения родителей отворачиваешься к стене, теплее укутываешься и спишь дальше. Ощущение избранности, благоволения судьбы… Бывали случаи, когда кому-то этот радио-голос приснился и пропуск занятий в школе обосновывался якобы реальным заявлением об «актированных днях».

Нет, здесь мы не скажем ничего про какой-то очередной тайный заговор. Таких текстов и без того достаточно. Что действительно интересно и весьма тревожно – это конкуренция за умение мыслить. Она в последние годы на мировой образовательной арене кардинально обострилась. Практически все страны, для которых образование не было только лишь расходной частью бюджета, озаботились изменением своих образовательных стандартов.

Не так давно на одном очень важном совещании в одном очень серьёзном месте заспорили директора школ и начальники Роспотребнадзора.

В школе мне не очень-то нравилась пионерская организация. Все эти длинные линейки с горнами, барабанами и падением в обморок уставших стоять в духоте ребят; дежурство под портретом умершего Брежнева; странные взрослые массовики-затейники, вдохновлявшие юных пионеров; различные способы завязывать, стирать и гладить галстук; походы на демонстрации с несением  портретов членов политбюро; натужная помощь совхозу в уборке урожая; праздники песни и строя в день советской армии и военно-морского флота… Много разного странного с неясным для детей предназначением.

Мы часто ругаем себя за безрезультативность. Особенно, когда сравниваем международный глобальный менеджмент и наше управление. Мы строго смотрим на методизм и последовательность наших коллег и сетуем на собственную несобранность.  Мы недовольны низкой интенсивностью собственного труда и отсутствием сосредоточенности. Мы нередко засиживаемся допоздна на работе и столь же часто часто выбрасываем сделанное в корзину. Мы часами можем обсуждать, кто на кого как посмотрел, уважает – не   уважает, любит - не любит, сотрудничает – не сотрудничает, но редко объективно говорим о деловых качествах. Мы пишем огромное количество отчётов, протоколов, договоров, «дорожных карт» и совсем мало контролируем их исполнение, почти не занимаясь оценкой достигнутого. Мы часто раздуваем штаты, как бы заботясь о людях, подыскивая им рабочие места, упуская из виду эффективность работы. Одним словом, мы всецело сосредотачиваемся на процессе, порой нарочито игнорируя результаты работы. Результативность для нас даже скорее случайный эффект, чем итог тщательно спланированной и ответственно выполненной работы. Усилия, напряжение первично, результат вторичен. Почему так?