— Андрюшка! Ну ты можешь хоть что-то делать быстро? Куда ты прешься опять?
Того Андрюшку из-за куста не видно, двухлетка, не больше.
Столько книг, лекций, каналов, порталов, подкастов про детей и родителей, воспитание и общение, непреложные правила и ошибки. Кажется, все всё понимают. Кто-то даже пишет, что «мы — последнее поколение, которое слушало своих родителей и первое поколение, которое слушает своих детей».
А потом в поликлинике слышишь:
— Горе мое, зачем мы только розовую куртку покупали? Черную надо было! Чернущщую! Ты ж разве девочка? Всегда грязь найдешь! И прямо туда! Мордой!
Только недавно подруга рассказала, как ей 5-6-летней мама говорила: «Иди чуть впереди, чтоб люди не подумали, что ты моя дочка».
Мама была учительницей и ей было неудобно ходить по городу с чумазым ребенком. А подросшей ей же, 12-15-летней та же мама советовала: «Лучше не улыбайся — у тебя зубы кривые».
И она не улыбалась.
— Ну куда ты волосы зачесала, уши свои видела? Их прикрывать надо!
Подруга никогда не пишет комментарии в соцсетях, считает «да кому мое мнение нужно!» Понятно почему.
Но это давно было. А вот из нынче.
Знакомый пластический хирург рассказывал, что молодых 18-20 летних девочек на ринопластику часто приводят мамы. Сами девочки своей внешностью вполне довольны, но идут на операцию потому что «мать прессует», говорит: «Как ты замуж выйдешь с таким шнобелем?».
Мило да?
Или другой прелестный пример. Мать привела сына 20+, сидит выбирает форму улучшенной модели носа своего мальчика. Наконец, останавливается на одной.
— Так будем делать.
— Ну вообще это скорее женский носик. Может, еще посмотрите?
— Нет, так будем делать. Чтоб на отца не был похож.
Парень ни в выборе, ни в дискуссии участия не принимал. Пошел, прооперировался.
Представляете замес? Ненависть к отцу ребенка, и полное отсутствие сомнений, что все решения по его поводу должна принимать она — мать — «право имею!». Полностью подавленная воля сына, а про сепарацию — не, не слышали. А вы говорите, осознанные родители.
В моем «писательском» курсе есть задание: описать критика, того, чье скептическое лицо всплывает перед мысленным взором в разгар творческого процесса, чьи едкие замечания слышатся. И конечно, у многих это мама.
Удивительно, как взрослые люди страдают, возвращаясь к моменту, когда мама скривилась, глядя на какое-то их самовыражение, детскую попытку проявиться. А то еще и откомментировала в духе: что за глупость?
Или «куда тебе», «это не твое», «нам с тобой лучше не высовываться».
Ох это мамино лицо, мамино недовольство, которое каждый, абсолютно каждый ребенок воспринимает только на свой счет!
Ох это чувство вины, которое навсегда поселяется внутри и отравляет все отношения. (А через двадцать лет мама говорит: я вообще не это имела ввиду, я была усталая, расстроенная из-за работы, отсутствия денег, своей собственной мамы, ты совсем не при чем!)
Это просто страшно, как людям тяжело вспоминать мамино/папино — воображаемое или реальное неодобрение! Какая это болячка в душе. Такая, что некоторые на задании с критиком ломаются, говорят: я про это не буду, не могу.
А я не могу не думать, как эти травмы множатся и ежедневно продолжают наноситься и ломать детей, будущих взрослых. Как родительство превращается в форму дедовщины, когда мамы и папы, пострадавшие от своих предков, ведут себя точно так же, продолжают семейную традицию ломки под девизом: «Я же вырос и ничего не умер». Не умер, Слава Богу, но кем ты мог быть, если бы рос в безопасности, одобрении и любви? Мы никогда не узнаем.
Вариант: «Я же вырос и ничего — нормально все». И именно в тех, кто так говорит и регулярно унижает своих детей, не наблюдается ничего нормального. Нереализованность, агрессия, алкоголизм, химзависимости — это из явного.
Я написала книгу о взрослении своих детей. Хотела провести работу над ошибками, выявить явные сбои, предупредить будущие поколения родителей от повторений и последствий. И если бы я заводила детей сейчас, но располагая нынешним опытом, все сделала бы по-другому.
Сделала бы все, чтобы не тащить в будущее свои травмы, страхи и комплексы своих предков, не передавать потомкам весь этот груз.
Сделала бы все, чтобы это закончилось на мне.
Я постаралась бы как можно больше узнать о себе и своей семье до рождения детей. И разобралась хотя бы с частью своих психологических проблем.
Я бы очень старалась, чтобы у детей было свое безопасное пространство и много времени. Старалась бы не подгонять.
Я не переживала бы о количестве знаний, а сосредоточилась бы на душевном равновесии и здоровье детей.
Я никогда бы не спрашивала про оценки и «как дела в школе?» А разговаривала бы только на действительно важные темы — об окружающем мире, о том, как он устроен, о людях и чувствах, деревьях и птицах, театре и кино, живописи и спорте.
Научилась бы играть — в самых лучших, созидательных, творческих смыслах этого слова и больше смеяться.
Но самое главное — одобрять, давать внимание и любовь, чтобы ребенок ни секунду не сомневался, что он хороший, самый лучший из возможных вариантов.
Что говорить о других, если сама я по итогу страшнецки облажалась, нанесла кучу травм.
Выяснилось это недавно, так как мы с героем книги — 22-летним сыном ходили на семейную терапию. И по книге же понятно, сколько внимания, сил и, смею надеяться, любви вложено в этого ребенка. И какой осознанной я старалась быть.
Однако в процессе беседы с терапевтом выяснилось, что я его:— не хвалила— не одобряла (подожди, сынок, ну неправда. Я всегда…)
— не так хвалила
— не то одобряла
(я всегда говорила, что ты талантливый!)
— воспринимала успехи, как должное, как бы, ну понятно, ты же талантливый
— не уделяла внимания
(ну нет!)
— уделяла, но не тому, чему бы он хотел.
И не верить ему нет основания. Так что (как бы мы ни старались быть хорошими мамами, нашим детям все равно будет что рассказать своему психотерапевту), сколько бы внимания и любви мы не выливали на своих детей — их никогда не будет слишком много.
Не путать с гиперконтролем.
Но это уже совсем другая история.
