"Нервы женщины не выдержали, когда ребенок не смог справиться с одним из заданий". И мама убила своего семилетнего сына. Вот так.
Дикая трагедия. Но помимо самого несчастья поражает формулировка в заметке: "нервы женщины не выдержали". Как будто с ней происходило что-то ужасное, экстраординарное. И как будто читателю должна быть понятна эта ситуация. Эти нервные затраты представляются совершенно естественными: как же иначе? Ведь нужно делать домашнее задание, нужно воспитывать.
Эту маму мы… нет, не оправдываем, конечно, но все-таки немного понимаем. Она ведь выполняла свой родительский долг, да, немного переусердствовала, но все-таки. А детей этих мы знаем – просто бестолочи…
Ей самой всего 28. Она совсем молодая. Но "нервы не выдержали".
В этом кошмаре все одновременно значимо, символично и понятно. Злосчастная мать не сама придумала, что делать уроки ТАК важно. Что это важнее самой жизни. Её долго-долго этому учили. И эта «норма» оказалось вбитой намертво. А дальше – норма так же намертво столкнулась с простой житейской ситуацией. Раз «так надо», а сын не справляется – значит не справляется она. А ее учили справляться. И она справилась. Очередная жизнь была положена на алтарь общественных представлений.
"В этом возрасте дроби должны у них от зубов отскакивать", - запальчиво говорит учительница математики об учениках четвёртого класса. "Потому что...", - осторожно продолжаю я, ожидая хоть какого-то рационального обоснования. Ответ получаю стремительно-однозначный: "Без потому что, должны - и все!"
А раз "без потому что", думать не приходится. Надо и все тут! НАДО! Значит любые средства оправданы. Ну, или почти любые.
Убивать, конечно, это слишком. А бить? А унижать? А пугать наказанием?
Сколько раз, задавая учителям и родителям вопрос о необходимости того или иного школьного материала, да и вообще образовательного действия, я сталкиваюсь с самым настоящим страхом. Как будто сама постановка вопроса разрушает вековые основы мироздания.
"Зачем учить Пушкина?"
"Как зачем, как зачем?!",- возбужденно кипятятся взрослые. «Как можно задавать такие вопросы?!»
Те самые взрослые, помнящие процентов 7 школьной программы. Хорошо, пусть не 7, а 12. Ладно, ради самых талантливых ещё накину: 22. А дальше? Зачем все это было? Зачем мы поддерживаем этот беспредел сегодня? Зачем сами позволяем превращать себя в инструмент обслуживания институтов подавления? Как превратилась в такой институт школа – быть может, одна из самых чудесных придумок человечества? «Без потому что».
Наши учителя добились поразительных результатов и передали эстафету нам.
Знаете, я часто на встречах с родителями и учителями в ответ на «Пушкин – наше все» прошу процитировать хотя бы одно пушкинское четверостишие, не связанное со школьной программой. Результат, думаю, вам хорошо известен. Уверен, вы отлично можете объяснить, почему в аудитории в 200 человек (интеллигентных и образованных) поднимается 3-4 руки. Потому что учить Пушкина надо «без потому что». Что и превращает гениального поэта в инструмент подавления. Для большинства – навсегда.
Недавно я предложил детям (4-5 класс) один из недельных уроков литературы целиком посвящать стихам, которые выбрали они сами. И вот уже больше месяца мы вместе наслаждаемся стихами Бродского, Фета, Пушкина, Есенина, Бернса, Цветаевой, Лермонтова... Которые они выбирают, с легкостью и удовольствием учат наизусь и радостно несут на урок, чтобы поделиться друг с другом замечательными открытиями. А знаете, почему так происходит? Просто потому что «с потому что». Их выбор, их радость, их наслаждение.
Иногда мне кажется, что система скрипит и раскачивается, что она вот-вот рухнет. Но мы сами и спасаем ее, как будто протягиваем руку утопающему бандиту, которой только затем и хочет спастись, чтобы нас же ограбить и убить.
Вот и продолжаем мы обслуживать эту систему, зная, что все тщета, помня со школьных времен, что домашнее задание – одно из самых скучных занятий в мире (о важности которого, впрочем, взрослые слагают лживые легенды), понимая, что зависимость между личным счастьем и дробями, отскакивающими от зубов, стремится к нулю, осознавая, что несем горе своим близким.
И нервы наши напряжены все больше и больше. Они на пределе. Но систему мы не предадим.
Убийство ребенка – это очень страшно. Но что мы можем сказать, а тем более поделать?.. Одни равнодушно пройдут мимо – «это ведь не про нас, мы не убиваем детей», другие вскинут бровь – «это, конечно, ужасно, но ведь их действительно нужно заставлять, без этого они не сдвинутся с места», третьи объявят мать сумасшедшей, четвертые сочувственно кивнут – «да, система ужасна, но другой-то ведь нет».
И все мы вернемся к ежедневной рутине. До следующего раза.