Георгий Михайловский - Геннадий Горелик
Памяти замечательного просветителя//Леонида Александровича Мациха (1954-2012)//
(Полная версия переписки здесь)
Предисловие Геннадия Горелика
Уже почти десять лет расследую я загадку рождения современной науки и еще более загадочную евро-центричность ее развития. Особенно остро поставил вопрос британский биохимик и знаменитый китаевед Джозеф Нидэм (1900-95):
Почему современная наука… возникла лишь на Западе во времена Галилея, а не в Китае, где до 15-го века знания о природе применялись к практическим нуждам намного эффективней, чем на Западе?
Этот вопрос можно (и должно) расширить в культурном времени и пространстве:
Что мешало античным и средневековым ученым сделать следующий, после Архимеда, шаг, а ученым трех великих цивилизаций Востока включиться в развитие науки после Галилея?
Или, иначе: Что помогло европейцам изобрести современную науку и развивать ее затем в исторически небывалом темпе?
Чтобы отвечать на этот расширенный вопрос, надо понять, чем именно современная наука отличается от науки до-Галилеевой, что отличало культуру Европы от культур Востока, начиная с 16 века, и как эти различия связаны друг с другом.
Опираясь на гроздь «странных» историко-научных и научно-биографических фактов, я пришел к ответу, который удивил меня самого (и который излагал уже не раз, например, здесь). Ключевой фактор в рождении современной науки я увидел в библейском представлении о человеке, которое именно в 16-м веке, благодаря книгопечатанию и Реформации, стало мощной силой в развитии Европы.
Вполне представляя себе отличие библейского представления о человеке от языческих представлений, я, однако, чувствовал гораздо меньше уверенности относительно высших форм китайского и индийского миропониманий. Из прочитанного возникло ощущение, что они отличаются друг от друга, не меньше, чем от библейского, но хотелось как-то «по- человечески», эмоционально представить себе самосознание интеллектуалов, принадлежащих к традициям далекого Востока.
Китайское миропонимание помог мне ощутить американский физик китайского происхождения Chia-Hsiung Tze, который 20-летним (полвека назад) прибыл в США из Юго-Восточной Азии. От него я впервые услышал и о «Великом вопросе Нидэма».
А прекрасную возможность поближе всмотреться в мир Индийской традиции я неожиданно получил, познакомившись в 2013 году с Георгием Михайловским, человеком московско-православного происхождения и научного образа мысли, который в поисках духовной опоры нашел ее в религиозной традиции далекой Индии. Впрочем, для России не такой уж далекой, как для Европы. Если верить Википедии, тверской предприниматель Афанасий Никитин прибыл в Индию за 30 лет до евро-мореплавателя Васко да Гамы и оставил описание своего 6-летнего путешествия «Хождение за три моря».
Нашему с Георгием знакомству помогло то, что мы с ним, порознь пересёкши Атлантический океан, не потеряли связи с биографической родиной и поэтому острее ощущаем разнообразие культур на нашей планенете, опоясанной тремя океанами.
Путь к знакомству начался с того, что оба мы слушаем радио «Эхо Москвы», и так впервые услышали имя и голос Леонида Мациха - в сериале «Братья», который шел в 2009-2010 годах. Это были интереснейшие путешествия в российскую историю на необычной машине времени в замечательной компании. Полу-запретная, полу-испоганенная тема масонства раскрывалась смело, ясно, драматично и основательно.
Думаю, что слушал бы эти передачи и независимо от моих профессиональных размышлений, - уж больно интересные вопросы ставились, а ответы побуждали по-новому смотреть на мировую историю. Но как раз тогда меня захватил совершенно новый для меня сюжет – загадка рождения современной физики. Занимаясь историей науки уже более трех десятилетий, я до того момента практически целиком был сосредоточен на событиях 20-го века, а тут до меня дошло, что современная наука, которая ныне стала ключевой силой развития человечества, фактически родилась в 16-17 веках, и что вся предыдущая история науки была лишь ее предысторией.
Тогда в Евразии сосуществовали четыре большие цивилизации, сопоставимые по масштабам, но почему-то лишь одна, обычно называемая Европейской, Христианской или Западной, ушла “в отрыв”, резко ускорив свое социально-экономическое развитие. Эту эпоху историки называли Новым временем (русский термин - калька немецкого Neuzeit; английский и французский термины используют эпитет «современный» - Modern Era, L'ère moderne). На роль начала эпохи претендуют столь разные и многолюдные события, как падение Византийской империи (1453), открытие Америки (1492), начало Реформации (1517). Гораздо менее заметными для современников и очень малолюдными событиями были изобретение книгопечатания (~1450) и рождение современной науки (ее прародитель Коперник занялся своей теорией в первые десятилетия 16-го века).
Самое удивительное, что с тех пор и до 20-го века наука развивалась лишь в одной части мира – в Западной цивилизации, хотя до 16-го века в Европе осваивали научно-техническое наследие всех трех больших цивилизаций Востока – Исламской, Индийской и Китайской. В этой странной евро-центричности современной науки, как я заподозрил, решающую роль сыграли совершенно определенные религиозные представления - Библейское миропонимание. Но какую роль конкретно, предстояло выяснить. История масонов – тоже европейская история и тоже связанная с Библейским миропониманием.
Несомненный исторический факт – библейский теизм всех основоположников современной науки: Коперника, Галилея, Кеплера и Ньютона. Всматриваясь в этот совсем «ненаучный» факт, я начал размышлять, как эти мощные умы, опирающиеся на рациональное мышление, математический язык и эксперимент, могли воспринимать всерьез Библейские сказания, которые ныне речистые атеисты именуют «сборником еврейских народных сказок». Начал читать разные комментарии к тексту Библии… И тут узнаю, что в Москве вышла книга «Классические библейские комментарии» под редакцией Леонида Мациха! Поискал в интернете, нашел его сайт и… узнал, что этот замечательный человек недавно умер, не дожив до 60-ти.
Сайт, однако, показал, что жизнь может продолжаться и после юридической смерти. Там сообщалось о цикле аудио-лекций Мациха «История мировых религий», и я, уже зная его дар рассказчика, захотел послушать. Ведь в той проблеме, за которую я взялся, надо было понять, что именно в библейском мировосприятии оказалось важным для рождения современной науки и чего, вероятно, не было в иных картинах мира.
Я связался с теми, кто поддерживал сайт, в ближайший приезд в Москву встретился с ними и обнаружил, что они разделяли отношение Мациха к инакомыслящим и инакочувствующим, к загадочному культурному разнообразию человечества.
После обсуждений этого разнообразия, мне задали простой деловой вопрос, не возьмусь ли я переслать диски с лекциями двоим живущим в США. Одна из этих пересылок и познакомила меня с Георгием Михайловским. Вскоре после знакомства у нас завязалась переписка, в которой мы утоляли свою любознательность и желание понять устройство мира людей. Первый раунд переписки, длившийся около полугода, включил в себя 36 писем (два из которых предлагаются вниманию читателей Сноба ниже, полностью см. здесь).
Георгий помог мне значительно расширить жизненный опыт и лучше понять наш быстро меняющийся мир, главная черта которого, на мой взгляд, - соприкосновение цивилизаций, ранее сильно разделенных политической географией и экономикой. Соприкосновение это определяется, в сущности, научно-техническим и экономическим развитием, а, попросту говоря, значительно большей подвижностью людей из-за их большей информированности и большей доступности международного транспорта. Соприкосновение цивилизаций принимает иногда форму столкновения, иногда – успешного сотрудничества. Иногда от темпа перемен рябит в глазах и трудно разглядеть будущее человечества: возникнет ли некая единая общечеловеческая цивилизация или существующие цивилизации научатся «цивилизованно» сосуществовать, оплодотворяя друг друга, или же надо готовиться к чему-то худшему. Помочь пониманию могут, как мне кажется, межкультурные диалоги, подобные нашему с Георгием. Меня особенно привлекло то, что при нашем близком культурном багаже – советском-российском-научном – Георгий свободно и продуманно нашел себе духовный приют в идейном мире, выработанном в далекой Индии. Такого рода культурные переходы – и очень многолюдные – случались не раз в истории человечества. Самое близкое - крещение Руси, переместившее ее племена из разных форм «язычества» в мир христианских культур Европы, совершивших подобный переход веками раньше. В самой Индии было несколько тектонических религиозных переходов, и один из самых удивительных – родившийся в Индии Буддизм приобрел своих последователей в основном за пределами Индии. Но все те эпохальные культурные сдвиги произошли слишком давно, чтобы надеяться познакомиться с ними лично, сравнив разные ответы на одни и те же вопросы, встающие перед мыслящим человеком, размышляющем о своем отношении к миру, к другим людям и к самому себе.
* * *
Чтобы желающим послушать наш диалог с Георгием был яснее мой жизненный опыт, расставлю некоторые вешки. Родился я на дальнем западе СССР – во Львове, в семье военного инженера-строителя, в 1948 году. А мои первые оставшиеся в памяти впечатления – это самый дальний восток страны, Южный Сахалин. Затем отца перевели служить в центральную часть России, где я взрослел. После демобилизации отца семья переехала в Москву, где я кончал школу, затем физический факультет МГУ, после которого два года отслужил в армии.
С дипломной профессией физика-теоретика работу нашел лишь в Издательстве МГУ, где 15 лет редактировал книги по физике и математике. А в свободное время продолжал заниматься наукой, главным образом, проблемой размерности пространства – загадочного свойства, имеющего четкое математическое выражение, но невнятный физический смысл. Изучая, что писали об этом великие, наткнулся на идею заняться историей науки. Курс истории физики в МГУ был ужасно скучным, но история «моей» проблемы захватывала: как поставить разумный вопрос о размерности пространства в микромире, не дискретно ли (нульмерно) оно там или, наоборот, многомерно. Ведь трехмерность очевидна лишь на основании обыденного опыта с объектами «комнатного» масштаба.
Лишь спустя несколько лет, когда проблема размерности стала темой моей диссертации по истории науки, а затем и темой двух первых книг, я осознал, как же мне повезло. Оказалось, что самое интересное для меня – пытаться понять, как рождается новая физическая идея. Тут соединяются физико-математическая плоть науки и гуманитарно-таинственное облако сознания человека и обстоятельств его жизни.
Это и стало главным в моих историко-научных расследованиях, героями которых были замечательные люди науки. Эйнштейн и Сахаров особенно помогли мне, когда, наткнувшись на проблему рождения современной науки, я заподозрил важную роль в этом религии. И Эйнштейн и Сахаров несомненно обладали религиозным чувством, но при их мощном свободомыслии и абсолютной внецерковности, «пощупать» их религиозное мировосприятие было нелегко. Но то, что нащупал, пригодилось в размышлениях о религиозных взглядах создателей и преобразователей современной физики.
Как насчет моего личного опыта размышлений о религии? Лет до двадцати никаких таких размышлений не помню. Был общий интерес к мировой истории, в которой участвовали и религия и атеизм. Верующих в моем окружении не было. На последних курсах университета пришел к мысли, что религиозная вера может помогать человеку, даже если он не пытается обосновать свои религиозные постулаты, но хочет осмыслить «случайный» ход событий и в биографии человека и биографии человечества. Это был взгляд на человека верующего извне, можно сказать, взгляд атеистический, но сочувствующий.
В те же годы у меня в руках впервые оказалась Библия, дореволюционное двуязычное издание, отпечатанное в Вене на русском и еврейском языках. Библейские тексты вызывали у меня какой-то трепет то ли своим древним происхождением, то ли тайной неведомого содержания под покровом детски наивного, а то и нелепого рассказа. Особо сильное впечатление произвел контраст почти атеистических библейских книг Песнь Песней и Экклезиаст. Если бы меня тогда спросили, верующий ли я, скорей всего я бы ответил «нет», но добавил бы что-то о логической недоказуемости и, вместе с тем, практической действенности постулатов веры и странной объяснительной силе религиозного языка, когда речь идет об уникальных, неповторимых событиях в масштабах от одной человеческой жизни до мировой истории.
Пару лет спустя, без каких-либо озарений-откровений, я обнаружил, что принимаю библейский взгляд на человека не то чтобы самоочевидным, но своим родным. При этом не стремясь к четким формулировкам, понимая изменчивость самого языка в ходе истории и не держась ни за какие официальные догматы-каноны.
В таком религиозном состоянии я пребывал, когда обнаружил загадку рождения современной науки и впервые всерьез задумался о разнообразии религиозных миропониманий, доказавших свою историческую жизнеспособность не менее, чем Библейское. Тут и оказались кстати лекции Мациха об истории мировых религий и, главное, его восхитительный подход к материалу, соединяющий серьезную объективность обширных знаний и нескрываемую субъективность жизненного опыта, сдобренного русско-украинско-еврейским чувством юмора и советско-израильско-СШАшными впечатлениями.
Радость присутствовать (увы, заочно) на его лекциях нисколько не уменьшалась от несогласий с лектором. Он очаровывает, даже когда с ним не согласен. Главных несогласий - два. Прежде всего, признавая свою полную гуманитарность, он не учитывает мощный гуманитарный опыт современной физики. Подытоживая этот опыт, Эйнштейн назвал вечной тайной познаваемость мира - от микро-масштабов атомов до мега-масштабов Вселенной. При этом в ходе познания внешнего – материального – мира физикам пришлось развить сам язык познания, обнаружив органичную взаимосвязь относительного и абсолютного, а также то, что противоположности могут не противоречить, а дополнять друг друга. Такое развитие языка выходит за пределы естествознания в область человековедения.
Во-вторых, Мацих, похоже, был уверен, что атеистами считают себя лишь те, кто не удосужился обдумать как следует свой жизненный опыт и опыт истории. Я же, обдумав собственный опыт общения с замечательными людьми, считавшими себя атеистами, а также опыт истории, пришел к выводу: со времен библейско-античных и до нашего времени среди людей свободно мыслящих, глубоко культурных и высокоморальных всегда были и теисты и атеисты. Считая себя библейским теистом, а веру – даром Божьим , я посоветовал бы неверующим, когда их слишком донимают, отвечать с кроткой улыбкой, что, вероятно, Библейский Бог создал их атеистами, дав трудное поручение - напоминать верующим и неверующим об их неотъемлемом праве на свободу мысли и чувства.
Не имея возможности возразить Леониду Александровичу и услышать его ответ, все равно подыскиваю, как лучше сформулировать возражения. И не устаю удивляться, как ему – со столь серьезными ограничениями – удается так широко и глубоко открывать миры иных цивилизаций или, лучше сказать, открывать умы и сердца своих слушателей к культурному многообразию человечества. Не случайно, по меньшей мере двое из его слушателей и почитателей, при своем русско-православном и научно-техническом происхождении, свободно «нашли себя» в духовном наследии Индии. Один из них – Георгий Михайловский, за знакомство с которым я от всей души благодарю душу Леонида Александровича Мациха, где бы она ни пребывала.
Предисловие Георгия Михайловского
Вскоре после печальной вести об уходе философа и теолога Леонида Мациха я увидел на сайте радиостанции Эхо Москвы линк на его страницу, где сообщалось о возможности приобрести DVD с записью его цикла лекций по истории религий. Живя последние годы в США и систематически слушая Эхо Москвы, я уже имел удовольствие прослушать цикл передач Мациха «Братья» по истории русского масонства (с блестящей ведущей Наргиз Асадовой). Это позволило мне оценить масштаб его личности и лекторское мастерство. Поэтому я, не задумываясь, заказал этот DVD, и он впоследствии превзошёл все мои ожидания.
Через несколько дней после оплаты заказа я получил сообщение, что купленный мною диск вызвался захватить с собой летящий в США Геннадий Горелик. Мне надлежало связаться с ним и договориться о передаче DVD, что я и сделал.
Поначалу фамилия Геннадия, столь удачно для меня предложившего свои услуги, ничего мне не сказала. Но в ответ на мою емелю он любезно прислал линк на свой сайт, где я смог прочитать его очень яркие статьи о физиках Матвее Бронштейне и Андрее Сахарове. Но более всего меня заинтересовал его текст о библейских корнях современного научного мировоззрения. Это был принципиально новый и вполне убедительный подход к загадке появления науки (в современном смысле слова) в Европе 17-го века.
У меня возникло несколько вопросов, которыми я поделился с Геннадием. Он подробно ответил. Завязалась переписка, из которой вскоре выяснилось, что мое понимание мира, кратко изложенное в Формуле Святого Духа (см. ниже ), вызвало у Геннадия определенный интерес. Он написал, что его знакомство с индийской философией довольно поверхностно и предложил наладить "паромную переправу" между индийским и библейским миропониманиями. Я согласился, тем более, что у нас нашлись и общие знакомые, а именно математик и океанолог Бенцион Флейшман, ученик гениального математика Андрея Колмогорова. С Бенционом мы вместе работали на протяжении 15 лет в Институте Океанологии имени П. П. Ширшова РАН и часть этого времени сидели вдвоём в одной крохотной комнатке около пяти квадратных метров.
В итоге, у нас с Геннадием начался и продолжался около года довольно интенсивной обмен емелями, который мы и предлагаем вниманию наших уважаемых читателей.
* * *
Немного о себе. Родился я в Москве в семье архитекторов-реставраторов в год победы над Германией и Японией и был естественно крещён как Георгий Победоносец. Сразу после 10-го класса поступил на Биологический факультет Московского Университета, где был оставлен в аспирантуру при кафедре биофизики. После её окончания защитил кандидатскую диссертацию по квантовой химии канцерогенных веществ. Заинтересовавшись системной экологией, работал на Беломорской Биологической Станции Московского Университета, участвовал во многих морских и прибрежных экспедициях и руководил некоторыми из них.
Затем 3 года я проработал на межфакультетской кафедре физико-химической биологии Иркутского университета, преподавая системную экологию и теоретическую биологию и руководя студенческой группой по теоретической биологии "Логос". С 1980 года в течение 15 лет работал в Институте Океанологии им. П.П. Ширшова Академии Наук, где защитил докторскую диссертацию по многомерному статистическому моделированию планктонных сообществ. Работая в этом Институте, я принимал участие во многих научных рейсах во всех пяти океанах и пересёк экватор, нулевой меридиан, линию перемены дат, оба тропика и оба полярных круга. Погружался в подводном обитаемом аппарате "Аргус" на Чёрном море. Был на всех континентах за исключением Африки, но включая Антарктиду. На полюсах, к сожалению, побывать не удалось. Путешествовал на байдарках, занимался пулевой стрельбой, парусным спортом и дайвингом.
В 1994 году мой друг детства Олег Ганжа, находясь в командировке в США, узнал о лотерее на "грин кард" (вид на жительство), где впервые могли принять участие российские граждане, и послал туда, больше по приколу, анкеты на себя и всех своих друзей. Вернувшись в Россию, он рассказал мне об этом, чему я не придал никакого значения, поскольку никогда в жизни ни в каких лотереях не выигрывал. Но, как оказалось, нет правил без исключений: выиграли двое - я и ещё один его друг. Мы с женой созвали семейный совет с нашими взрослыми детьми, и все они в один голос сказали, что нам надо ехать.
В результате, летом 1995 года мы оказались в США под Вашингтоном в доме других наших друзей, Владимира и Анны Карповых. Вскоре оказалось, что во время экологического бума 70-х годов системные экологи расплодились здесь в таком количестве, что пришлось переквалифицироваться, правда не в управдомы, а в программисты. Со временем я поступил на работу в небольшую консалтинговую компанию, которая за годы моей работы выросла больше, чем впятеро. Через несколько лет я стал совладельцем компании и дослужился до главного системного аналитика. Кроме того, в 2013 году мы с моим американским другом Гэри Сорреллом основали некоммерческую организацию Global Mind Share, которая предоставляет свой сайт как площадку для формулировки и обсуждения наиболее критичных проблем, стоящих в настоящее время перед человечеством.
Все эти годы я продолжал размышлять над теми проблемами теоретической биологии и биологической термодинамики, над которыми работал в России. В конце концов, мы с моим московским другом математиком Александром Левичем, сейчас, увы, покойным, который независимо пришёл к сходным выводам на основе теории категорий, опубликовали большую статью в международном журнале Entropy. С тех пор я получаю многочисленные предложения написать или отрецензировать ту или иную статью. Пять уже отрецензировал и восемь написал. Семь из них уже опубликованы.
Подытоживая фактологическую часть моей биографии, 34 года я прожил в Москве, 8 лет на Белом море, из них 3 года круглогодично, в маленьких поморских деревушках Нильмо-губа и Чёрная Река, 3 года в Иркутске, 2 года в открытом океане и 23 года в США. Я написал пару сотен стихотворений, из которых пара десятков - хорошие, один авантюрный роман, одну повесть для детей, одну научно-популярную книгу, три научно-популярные статьи, один очерк, одно учебное пособие, две научные монографии и около 80 научных статей. Из них были напечатаны три стихотворения, все научно-популярные статьи (в журнале "Химия и Жизнь"), очерк (в журнале "Дружба Народов"), учебное пособие (в Иркутском университете), обе монографии (в издательстве "Наука") и все научные статьи, в различных журналах, включая международные рецензируемые. У меня прекрасная жена, с которой мы прожили уже 46 лет, четверо детей, девять внуков и один правнук. В прошлом году статья обо мне была включена в Marquise Who’s Who in America.
Что же касается духовного развития, то в раннем детстве мой дедушка Александр Карлович Кальнинг, художник-акварелист, читал мне Евангелие и Библию и водил в церковь в Климентовском переулке, где мне обычно бывало очень скучно. Затем советская школа и мой любимый журнал "Юный Техник" выветрили из головы весь затеплённый в ней дедушкой "религиозный угар" и сделали из меня твёрдого атеиста и комсомольца. И только в университете, особенно в аспирантуре, вдолбленная мне вместе со знаниями простая, хотя и не слишком уютная картина мира начала давать трещины.
С коммунистическими идеями было покончено в 1968 году после введения советских войск в Чехословакию. Годом позже мне попалась книга Джавахарлала Неру "Открытие Индии". Там я впервые познакомился с основами индийской религии и философии. Атеизм мой быстро рассосался. Он предлагал слишком простые объяснения очевидно сложных проблем. В дальнейшем, я проштудировал Веды, Упанишады и Рамаяну с Бхагават-Гитой, не говоря уже о множестве их толкований. Наиболее близким мне оказалась Адвайта Веданта Ади Шанкары, а из современных текстов - романы великого американского писателя Ричарда Баха, с которым я довольно долго переписывался, особенно его "Иллюзии". Мои любимые афоризмы оттуда: "Очень легко проверить, окончена ли твоя миссия на Земле: Если ты жив, значит миссия еще продолжается." и "То, что гусеница называет концом света, Учитель называет бабочкой". В результате, я поверил в Бога не как в детстве, а вполне самостоятельно и осознанно.
Леонид Мацих проводил четкое разделение между верой, религией и церковью. Для себя я определяю эти понятия следующим образом:
вера - светлая радость от ощущения огня, постоянно мерцающего в тебе, как сопричастности Кому-то неизмеримо более высокому и совершенному, чем твоя личность;
религия - одна из многочисленных попыток создать целостную систему взлядов, объясняющую существование как этого мерцающего огня, так и стоящего за ним Кого-то;
церковь - общественная организация, объединяющая последователей той или иной религии и налагающая на своих членов многочисленные, порой весьма странные и не диктуемые религией обязанности, но не предоставляющие им никаких прав.
Исходя из такого понимания, меня можно определить как человека глубоко верующего, слегка религиозного и ни в коей мере не воцерковленного.
Ну а в 1982 году со мной произошло то, что перевернуло всю мою жизнь и окончательно укрепило меня в моей вере. Более того, это событие, или точнее цепь событий, окончательно сформировало моё мировоззрение, превратив меня в, возможно, первого в мире математического теолога.
Где-то в апреле мне на даче приснился сон. Я сидел в 4-ом научном читальном зале Ленинской библиотеки и просматривал только что полученную книгу. Это был сборник работ по термодинамике, изданный в конце прошлого (19-го) века. Листая страницы в поисках нужной мне статьи (какой, не помню), я споткнулся взглядом на словах “Θормула Святаго Духа”, за которыми шла сама Формула. На следующей странице были две картинки (рис. 1 и 2 на титульном листе “Формулы Святого Духа”, см. здесь).
Картинки и формулы заинтересовали меня, но разбираться было некогда - я куда-то очень спешил. Поэтому я выписал на карточку библиографическое описание книги, чтобы потом подробно прочитать столь странную для термодинамического сборника статью, сдал книгу и поспешил по своим делам.
Выйдя из библиотеки, я осознал, что карточку заполнил во сне, и стал мучительно вспоминать выходные данные книги. Тщетно! Промучившись до утра, я так и не вспомнил, ни что это была за книга, ни как выглядела Формула.
Сам по себе этот сон не слишком удивил меня. Такого рода яркие сюжетные сны я вижу довольно часто. И никаких осязаемых последствий в реальной жизни они никогда не имели.
Прошло две недели. Я давно перестал думать о своем сне, заверченный повседневной текучкой. И вот как-то, возвращаясь с работы, на переполненной в этот час станции метро "Белорусская" я почувствовал, как в мозгу что-то "щёлкнуло", и перед глазами возникла страница давешней книги. При этом я видел и станцию метро, и толпу, но все это было как бы на заднем плане. Чтобы не толкаться, я отошел к стене и принялся подробно рассматривать Формулу, рисунки и текст. Не то, чтобы я читал его, - просто его смысл все чётче проникал в мое сознание. Длилось это состояние минут пятнадцать и закончилось, когда я понял, что воспринял всю суть текста. Добравшись до дому, я конспективно, но скрупулезно записал увиденное или точнее прочувствованное. Единственное, что мне не удалось вспомнить - это обозначение величин в Формуле Святого Духа и других формулах, а также осей на рис. 1. Ведь я воспринимал не сам текст, а его суть.
Но через четыре дня я снова увидел свою книгу. И снова в метро по дороге с работы, но на сей раз на станции "Октябрьская". Это был все тот же, уже хорошо знакомый мне текст. "Перечитывать" его смысла не имело, и основное внимание я уделил обозначениям. В них не было ничего необычного (более того, использование Ω для Святого Духа перекликалось с символикой Тейяр де Шардена) за исключением англоязычного значка &, для обозначения числа душ во вселенной. После этого третьего "сеанса" Формула Святого Духа, остальные формулы и рисунки обрели зримое выражение.
Прошло еще месяца полтора. Я опять ночевал на даче и долго не мог уснуть. Шел уже третий час ночи (время мне указывал бой часов в соседней комнате), когда я не то что во сне, а в какой-то полудреме увидел картинку, соответствующую рис. 3 и стал постигать связанный с нею текст. На этот раз “сеанс” длился около двух часов, после чего сменился глубоким сном без сновидений. Наутро я первым делом подробно записал все, что узнал ночью, а перечитав свои записи ощутил некоторую незавершенность возникшей картины мира. И стал ждать.
На этот раз ждать пришлось недолго. Через несколько дней ночью в Москве, опять в глубокой дремоте, на самой границе сна я воспринял то, что составляет содержание третьей части приведенного ниже текста. Сколько длился "сеанс" на этот раз, сказать не могу - часы стояли. Однако он был короче предыдущего. Теперь уже всё! - понял я. И некоторое время спустя, на Белом море, пользуясь предыдущими записями, написал текст «Формула Святого Духа», приведённый здесь.
В нем нет ничего моего кроме, быть может, построения отдельных фраз. Даже цитаты из Священных текстов всплывали в сознании во время "сеансов", и я лишь уточнил их впоследствии по первоисточникам.
Должен сказать, что мне не раз во сне или в полудреме приходили в голову интересные, а порой и удачные мысли. Но всякий раз при этом у меня было четкое осознание, что пришедшие мысли принадлежат мне. Здесь - другое. Здесь я просто воспринял уже готовую, кем-то созданную картину мира, резко расходящуюся на тот момент в некоторых моментах с моей собственной. Воспринял и тут же поверил в нее. А поверив, попробовал более или менее связно изложить воспринятое. Буду рад, если она будет интересна и для наших читателей. Во всяком случае, она поможет лучше понять мою позицию в нашем диалоге с Геннадием.
<>
6.6.2013, 8:55 PM, Геннадий Горелик:
Спасибо за вопросы, отвечая на которые, надеюсь и сам лучше понять предмет.
> Никогда не смотрел на зарождение науки (в западном смысле) под таким углом зрения, и он показался мне очень интересным.
Наука вообще - довольно неопределенное понятие, особенно в русском языке, где была такая наука как "История КПСС". Я говорю о физике, которая стала совсем другой в 17 веке и которая - посредством техники - больше всего повлияла на жизнь общества.
> Вы, наверное, правы в Вашем ответе на вопрос Нидема. Но он порождает новые вопросы: Почему Веды, Упанишады или Коран не играли в своих религиях такой роли как Библия в христианстве?
Потому что те писания не содержат в себе «постулатов», образно оформленных идей Библии, о закономерной Вселенной и о богоподобном человеке с миссией учиться властвовать «над всей Землей». Эти постулаты - в секулярной, философской форме - лежат в основании современной физики. К примеру, Буддизм, считая внешний мир лишь источником страданий, учит лишь тому, чтобы от внешнего мира отпочковаться.
> Почему некой "протестантской" реформации, сочетающей рационализм и "одуховление", как отход от ритуалов в сторону чисто религиозного чувства, не было ни в буддизме, ни в индуизме, ни в исламе? (Иудаизм, вероятно, был в этом смысле "протестантским" с самого начала.)
Ритуалы важны и в иудаизме и у протестантов. Великая музыка Баха предназначалась для ритуалов лютеран. Но нет зрительных образов, способных «соблазнить» вчерашних (или «стихийных») идолопоклонников поклоняться материальным символам - иконам, скульптурам, мощам.
Протестантство, считая единственным источником вероучения Священное писание - Sola Scriptura, делает чтение - изучение - Библии обязательной формой религиозной жизни. И в этом смысле возвращается к еврейской традиции. Особенно английские пуритане. Не зря они стали давать детям ветхозаветные имена: Исаак Ньютон, Авраам Линкольн.
Первичным фактором я считаю именно роль одной вполне определенной книги - Библии. Это - единственный общий фактор во всех национальных культурах, которые легко приняли науку Галилея-Ньютона. В разных христианских конфессиях роль Библии различна и - пропорционально этой роли - различны успехи науки.
> Почему логика возникла в Греции, но не в Египте, Вавилоне, Индии или Китае?
То, что в Греции возникла и так мощно расцвела наука - интригующая загадка. Особенно загадочна фигура первого философа-ученого -- Фалеса. О его источниках ничего не известно. Поэтому я дерзнул высказать хулиганскую “библейскую” гипотезу в «Паратеизм = теизм + атеизм».
Кстати, у Мациха был фундаментальный прокол: он вовсе не говорил о Фалесе, а начинал с Пифагора.
> Единственное, с чем мне трудно с Вами согласиться - это "дружелюбное устройство Вселенной", пусть и с вопросительным знаком. Честно говоря, я не вижу достаточных оснований для подобного вывода. Успехи Галилея, Ньютона и Кеплера были следствием крайней вырожденности систем, которые они исследовали. В случае Солнечной Системы такая вырожденность имманентно ей присуща. Но крайняя простота и примитивизм еще не повод говорить о дружелюбии.
Это сейчас Вы знаете о "крайней вырожденности" - и только благодаря достижениям Галилея и Ньютона. А то, что такие достижения были возможны - в 17 веке! -Эйнштейн и назвал чудом. В качестве синонима этого чуда я и ввел оборот "дружелюбное устройство Вселенной".
> Ведь аборигены таки съели Кука :)
В том-то и чудо, что Вселенная не сожрала человека, а предоставила ему возможность себя познавать и пользоваться плодами своего познания в виде разных умных «гаджетов».
> В случае же законов Ньютона и падения тел с одинаковым ускорением экспериментальные системы сознательно донельзя упрощались, чтобы трение, сопротивление среды или давление воздуха минимально влияли на результаты экспериментов, мысленных и реальных.
Чудо состоит в том, что с помощью таких упрощений оказалось возможным познать очень сложные явления - вроде радуги, фотоэффекта и пр. и пр.
> Но причем тут "дружелюбие"? Вселенная, на мой взгляд, столь сложна, что чем больше мы узнаем о ней, тем яснее представляем себе весь масштаб нашего непонимания. А разумная осторожность не позволяет считать дружелюбным то, что ты не понимаешь.
Дружелюбность уже проявилась в истории. И только в результате фантастически успешного познания можно сказать: Я знаю, что я очень мало знаю. Невежественный человек этого не знает и не хочет узнать.
16.6.2013, 08:19, Георгий Михайловский:
Спасибо Вам за подробные ответы на мои вопросы, которые я отчасти рассматривал как риторические. Они многое мне прояснили. Я задержался с этой емелей, потому что читал и обдумывал Вашу статью "Чудо-дерево Культуры — Древо познания".
Статья оказалась для меня очень интересной и в очень многом совпадающей с моими представлениями. Единственное, с чем бы я по большому счету поспорил, - это многовековая и чуть ли не многотысялетняя борьба между теизмом и атеизмом, на которой Вы так настаиваете. Мне кажется, что это одно из родимых пятен советского воспитания, которые каждый из нас неизбежно несет. Так называемый "научный атеизм" относил к атеистам всех антиклерикалов и даже антирелигиозно настроенных мыслителей. А ведь, как справедливо говорит Мацих, вера в Бога, религия и церковь - это три совершенно разные вещи. Можно презирать церковь, смеяться над религиозными догматами и при этом ощущать, что ТАТ ТВАМ АСИ ( ты есть То) и что любовь, сопереживание и самопожертвование не есть результат более или менее хаотичного движения атомов и молекул.
Для "научных атеистов" даже Вольтер был атеистом, а санькья в индуизме - атеистическим мировоззрением. А уж такие древние греки как действительно незаслуженно отодвинутый на второй план Фалес, Демокрит, Архимед, а то и Гераклит объявлялись чуть ли не предтечами Фейербаха. А ведь это были глубоко духовные люди, и именно эта духовность давала им ту СВОБОДУ ИНТУИЦИИ, которой Вы и Фейнберг посвятили так много хороших и справедливых слов.
И уж тем более в Средние Века и в начале Нового Времени (по крайней мере до Французской Революции) атеизма как полного отрицания не отдельных положений или притязаний той или иной религии, а Бога как такового, как некой сущности более организованной нежели человек, фактически не существовало.
Не знаю, как насчет Павлова (хотя мой дед, шапочно с ним знакомый, говорил о нем не только как о верующем, но и как о религиозном и даже воцерковлённом человеке), но уж Вернадского никак нельзя причислить к атеистам. Его Записки Натуралиста буквально пронизаны ощущением одуховленности всего сущего, а с восторгом принятая им тейяровская ноосфера с ее точкой Омега сопрягается с атеизмом как корова с седлом. И та его цитата, которую Вы приводите в своей статье, прямо говорит, что любые конкретные религиозные идеи мелки перед внутренним Я, т.е. атманом, который и есть То. Это - апологетика внутренней духовности, которая неизмеримо богаче любых наших представлений о ней. Неужто Вы и вправду думаете, что Вернадский считал религиозные идеи (и в частности Библию) мелкими перед нашими убогими научными достижениями?!
В молодости я прочел двухтомную монографию Радхаришнана «Индийская Философия», которая была издана в 1956 году на волне оттепели и расцвета «Хинди-руси бхай-бхай». Там на примерно 1000 страницах подробно анализировались все направления индийской философской мысли. Атеизму же было посвящено около пяти страниц, на которых говорилось, что в 3-4 веках возникла небольшая атеистическая группа философов, которая не пользовалась никакой популярностью, ввиду нелепости основной концепции, и тихо угасла, не просуществовав и ста лет.
В европейской философской мысли атеизм играл, конечно, бóльшую роль чем у индусов, но и тут он не породил мыслителей первого и даже второго ряда. Разве можно поставить Фейербаха и Энгельса в один или даже соседний ряд с Блаженным Августином или Фомой Аквинским? Что же касается Ницше, то его атеизм довольно сомнителен. Атеист никогда бы не провозгласил: "Бог умер!" - для него он никогда и не существовал.
Короче, по моему глубокому убеждению или, говоря Вашими и Фейнберга словами, по моей интуитивной оценке, атеизм никогда не играл сколько-нибудь существенной роли в развитии научной и философской мысли. В политике - да! Но там его роль была, как правило, негативной. Так что, если и можно говорить о паратеизме как сосуществовании атеизма и теизма, то не как о сосуществовании правого и левого полушарий мозга, а как (несколько утрируя) о сосуществовании аппендикса и остального человеческого организма.
В заключении, я хотел бы коротко вернуться к Вашему примеру с айфоном попавшим в руки Ньютона, поскольку Вы используйте его и в этой Вашей статье. Не говоря уже об инфраструктуре, для Ньютона не существовало контекста, в котором айфоны функционируют как таковые. Подобные выпадения из временного контекста, т.е. анахронизмы, возможны по обоим направлениям временнóй оси. Не имея контекста Древнего Египта или цивилизации острова Пасхи, мы не понимаем до конца как строились их пирамиды и статуи. А не уходя так далеко вглубь времен, разве современный капитан имеет представление как пользоваться такими поморскими изобретениями как деревянный компас или подводный парус?
Возвращаясь к Ньютону или Кеплеру с попавшим к ним в руки айфону, они не воспринимали бы его как чудо. Для них он был бы просто одним из физических тел, подчиняющихся закону тяготения и другим законам механики. И будучи заброшенным в космическое пространство, он бы прекрасненько вращался по своей кеплеровской орбите. Мы-то со своей «интернетной» колокольни понимаем, что еще заключено в айфоне помимо его массы. Но понимаем это только потому, что нам это объяснили его создатели, написав инструкцию по эксплуатации. Бог же ничего не объясняет и инструкций по эксплуатации не пишет. А ведь Его создания не чета айфонам, на которые даже наши отнюдь не божественные потомки будут смотреть, как мы смотрим на каменные топоры предков.
Иными словами, на каждом этапе своего развития мы описываем мир на уровне своего понимания, которое ничтожно в сравнении с нашим незнанием. И Галилей и Ньютон не только радикально ускорили процесс накопления знания, но и значительно углубили осознание незнания. Тут я совершенно согласен с последним выводом Вашего письма, что только невежественный человек считает, что он знает много. Это очень хорошо резонирует с фразой, которой я закончил одну из своих книг: "Но прелесть науки не только, а быть может и не столько в выдаче готовых ответов, сколько в постановке новых вопросов, раздвигающих горизонты нашего незнания."
<>
Послесловие Георгия Михайловского
Подытоживая нашу очень интересную и полезную для меня дискуссию, я хотел бы, в первую очередь, поблагодарить Геннадия за его детальные и развёрнутые ответы на все мои вопросы. Они помогли мне полностью прояснить аргументацию его идей, изложенных в статьях, которые я прочёл в самом начале нашего общения. Я не сразу оценил тогда его тексты во всей полноте вследствие их оригинальности, новизны и моей неподготовленности к восприятию столь радикальных идей.
В результате, однако, я не только пришёл к пониманию концепции, предложенной Геннадием, но и согласился с её основными выводами. Среди них значение библейского мировоззрения с его представлением о законе и активной роли человека в мире, реальность которого как создания Бога не подвергается сомнению, в возникновении науки. По крайней мере науки в европейском смысле этого слова, который, впрочем, стал доминирующим во всех современных культурах. Нельзя не согласиться и с подробно обсуждаемой Геннадием ролью книгопечатания в этом процессе, поскольку возникновение науки и особенно её развитие невозможно без постоянного обмена информацией, которую изобретение книгопечатания подняло на качественно новый уровень. Изобретение компьютеров и появление Интернета - следующий гигантский шаг в этом направлении, революционизирующий науку на наших глазах в масштабах, которые мы ещё не в состоянии оценить, поскольку этот процесс пока далёк от своего завершения. А на горизонте уже маячит создание искусственного интеллекта, на чем мы остановимся ниже.
Одним из наиболее очевидных доказательств концепции Геннадия служит то, что ни в одной из небиблейских культур, имеющих не менее, если не более долгую историю, наука в современном её понимании не возникла. Ни Иранская, ни Индийская, ни Китайская, ни Японская культуры, хотя и выработали свои представления о законах, лежащих в основе мира (Закон Кармы в индуизме и буддизме, Дао в синтоизме и у Конфуция и законы ритуальной чистоты в зороастризме) и некоторые практики, которые можно рассматривать как своего рода прикладные и даже теоретические науки (индийская и арабская математика, йога, яюрведа, иглоукалывание, тибетская медицина, каратэ и другие японские и китайские боевые искусства и т.д.), но не создали ничего, что можно было бы хоть как-то сопоставить с фундаментальной наукой Запада.
Почему?
Наша с Геннадием переписка привела меня к мысли, что основная причина лежит в экстравертности западного человека от "эллина до иудея" и интровертности человека восточного, от перса до японца. В силу этого фундаментального различия западный человек стремится приспособить окружающий мир к себе, преобразуя природу, создавая всё новые и новые технические средства, увеличивающие его возможности, осваивая или завоёвывая все новые пространства. Люди же восточных культур, полагая окружающий мир иллюзорным, приспосабливают себя к нему, точнее, добиваются независимости от него путём самоусовершенствования посредством духовных и физических практик, гораздо более изощренных, чем всё, созданное в этой области западными культурами.
При этом восточные цивилизации отгораживались от остального мира, в чём иранцам и индийцам помогали горы, японцам - море, а вот китайцам пришлось построить Великую Китайскую cтену. Западные же цивилизации постоянно стремились к экспансии, создавая вместо стен форпосты (британские Гибралтар, Сингапур, Гонконг, португальский Гоа и поселения в Южной Америке, голландская Южная Африка, испанские поселения в Мексике, на Карибах и в той же Южной Америке, русские остроги в Сибири и на Аляске, Порт-Артур и т.д.). В результате на Западе все время возникали и исчезали огромные империи, в то время как Персия, Индия, Китай и Япония во всяком случае до ХХ века существовали примерно в одних и тех же границах, за исключением относительно коротких периодов завоевания западными империями или кочевниками. Япония, правда, попыталась в прошлом веке скопировать экспансионистскую стратегию Запада, кульминацией чего была атака на Пёрл-Харбор и война с США, но закончилось это весьма плачевно.
Подобная "варка в собственном соку" не помешала тем не менее восточным народам разработать философские системы, не уступающие, а в чём-то и превосходящие западные аналоги. В частности, индийская логика гораздо сложнее и детальнее аристотелевской, а представление об иллюзорности материального мира, возникшее в Индии почти три тысячи лет назад, проникло в европейское миропонимание лишь в прошлом веке. Это произошло после появления созданной Нильсом Бором Копенгагенской интерпретации квантовой механики, согласно которой о квантовой частице в данном опыте (явлении) невозможно говорить безотносительно к факту наблюдения, осуществлённого наблюдателем, т.е. субъектом.
И все-таки науки, в её западном понимании, а соответственно и порождённой наукой техники они не создали, и вплоть до начала, а может и середины прошлого века жизнь подавляющего большинства населения восточных стран мало чем отличалась от их жизни две-три тысячи лет назад. И только последние 70-100 лет благодаря глобализации, т.е. той же экспансии, только не военной, а информационно-культурной, западная наука и техника в корне изменила жизнь и в этих странах восточных цивилизаций.
Так что же Запад победил окончательно и бесповоротно? Или это только эпизод драмы истории, подобный завоеванию Персии Александром Македонским, Индии англичанами, а Китая монголами? Только в данном случае этот эпизод вполне может стать её трагической развязкой.
На мысль о возможности второго сценария наводят по меньшей мере пять угроз самому существованию человечества, или по крайней мере современной цивилизации, возникших в результате лавинообразного развития западной науки и её приложений, до неузнаваемости изменивших окружающий нас мир:
Угроза экологической катастрофы, которая уничтожит существующую биосферу, а с нею и само человечество. Вымирание видов в результате уничтожения среды их обитания идёт со все возрастающей скоростью. Но помимо видов исчезают и целые экосистемы, что для биосферы аналогично ампутации органов или частей тела животного. Цивилизации Вавилона и Майя погибли в результате региональных экологических катастроф. Всемирная же экологическая катастрофа неизбежно приведёт к гибели всех цивилизаций Земли. Но как её избежать, пока неясно.
Угроза перенаселения. Численность любого биологического вида регулируется количеством доступной пищи и эпизоотиями. Сейчас в мире от голода умирает почти 9 миллионов людей в год. И хотя это число кажется чудовищно большим для ХХI века, это лишь чуть более 0.1% человеческой популяции, что слишком мало для регулирования численности. К тому же число голодных смертей будет без сомнения уменьшаться. Что же касается эпидемий (человеческих эпизоотий), то благодаря бурному расцвету медицины, и в частности сплошной вакцинации, они почти полностью сошли на нет. СПИД является исключением, но и он в конце концов будет побеждён. В результате, численность человечества ничем не регулируется, и оно выступает как своего рода "раковая опухоль" в организме биосферы. Со всеми вытекающими последствиями, если оно не научится контролировать свою численность самостоятельно, до чего пока что далеко.
Угроза энергетической катастрофы. В обозримом, причём весьма недалёком, будущем запасы ископаемого топлива иссякнут. Хотя солнечная и ветровая энергия смогут на некоторое время спасти ситуацию, но их ресурсы на Земле ограниченны, в то время как мировое потребление энергии непрерывно возрастает. Конечно это не грозит человечеству гибелью, но цивилизация в нашем нынешним её понимании прекратит своё существование. Проблему могло бы решить освоение термоядерной энергии, однако более чем полувековые усилия учёных всех стран к успеху пока не привели.
Угроза ядерной войны. Результаты полномасштабной войны с использованием ядерного оружия, созданного европейской наукой, имели бы фатальные последствия, если не для биосферы, то для человечества, как своего рода радиотерапия, убивающая раковую опухоль. Хотя ещё недавно казалось, что подобная война становится всё менее вероятной, в самые последние годы её вероятность стала ощутимо рaсти. Смогут ли политики остановить этот процесс, пока неясно.
Угроза искусственного интеллекта. Создание искусственного интеллекта (который не следует путать с разумом, а тем более с душой) в ближайшем будущем мало у кого вызывает сомнения. Успехи в этой области нарастают с пугающей скоростью. И окончательный шаг на этом пути, когда один человек, согласно тесту Тьюринга, не сможет в принципе отличить искусственный интеллект от другого человека на противоположном конце канала коммуникации станет без сомнения крупнейшим достижением европейской науки за всю её историю и, возможно, естественным завершением её как чисто человеческой деятельности. Но сумеют ли учёные сохранить контроль над созданным ими искусственным интеллектом, не допустив, например, его неконтролируемого самовоспроизведения? Ведь контроль над ядерным оружием им сохранить не удалось. В любом случае, последствия появления искусственного интеллекта совершенно непредсказуемы, поскольку ни с чем подобным человечество никогда не сталкивалось. И для тех, для кого поражение и рабство хуже гибели, эта пятая угроза выглядит самой серьёзной.
Вполне возможно, что западная наука сможет отвести каждую из этих угроз и тем доказать свою компетентность и преимущество перед восточным мировоззрением. Возможно также, что она не справится, и тогда возникновение западной науки вследствие распространения библейских идей и изобретения книгопечатания было первым самоубийственным шагом человечества на пути к собственной гибели. Но возможно и осознание человечеством неспособности отвести смертельные угрозы с помощью науки до того, как они осуществятся. И тогда на первый план может выйти восточное мироощущение, но уже в глобальном масштабе.
Моё религиозное чувство склоняет меня к последнему варианту, хотя и первый и второй представляются вполне вероятными. Так что последнюю главу в нашей с Геннадием дискуссии напишет вторая половина ХХI века...
Послесловие Геннадия Горелика
Следуя логике паромного диалога и глядя со своего историко-научного берега, напомню, что глобальные угрозы, названные Георгием, обсуждал Андрей Сахаров в своих «Размышлениях о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» 1968 года. Этот текст, сделавший совершенно секретного советского физика общественным деятелем мирового масштаба, как ни удивительно, уменьшил угрозу ядерного самоубийства человечества – угрозу, которая резко возросла в 1960-е годы в связи с разработкой нового вида оружия – противоракетной обороны. Парадоксальная связь опасности мировой войны с развертыванием нового вида обороны характерна для века парадоксальной науки.
Две другие глобальные угрозы, занимавшие в 1968 году и Сахарова, и влиятельный «Римский Клуб» мировых экспертов, были если не решены, то показательно отодвинуты в 1970-е годы как раз благодаря интеллектуальной свободе. Угрозу голода в бедной половине мира отодвинула «Зеленая Революция». Угрозу самоотравления наглядно продемонстрировала книга Рейчел Карсон «Безмолвная весна», изданная в США еще в 1962 году, когда, в частности, в ужасное состояние пришли американские Великие озера. Активность общества побудила власти страны предпринять действия, которые спустя десятилетие оздоровили эти озера. Тогда возникло природоохранное движение - экологическое самосознание общества, и с тех пор научно-техническое развитие находится под бдительным наблюдением и контролем. Таким образом, угроза перенаселения, как угроза нехватки ресурсов (пищи, чистого воздуха, энергии и др.), выглядит устранимой средствами науки, технологии и государственного управления - по крайней мере в странах, где установлена система свободовластия, т.е.система власти, основанная на свободе личности под защитой общества.
Последняя оговорка очень существенна и связана с глобальной угрозой, на мой взгляд, самой главной для нынешнего состояния человечества. Сахаров в 1968 году назвал ее «угрозой расизма, национализма, милитаризма и диктаторских режимов». Я бы назвал ее угрозой социально-культурной разобщенности человечества, потому что сама система власти, начиная с власти диктаторской, формируется историей культуры, господствующей в данной стране. В наше время, когда, благодаря науке, люди получили инструменты созидания и разрушения «геологического масштаба», по выражению В.И.Вернадского, контролировать их применение можно лишь совместно-глобальными усилиями. А для того, чтобы согласовать усилия, нужно доверие, которое основано на взаимопонимании, на какой-то культурной общности.
Культура - главное отличие человека от (других) животных, но культуры существенно отличаются и одна от другой. Коренятся эти различия в исторической географии. Расстояния и природные преграды между формирующимися цивилизациями долгие века поддерживали их автономность, что объясняет различия возникших культур – и материальных и фольклорных (духовных). Общим вначале был лишь древний патерналистский принцип власти, воспроизводивший по сути семейный уклад (биологически базовый для вида Homo sapiens): Патриарх-род, Вождь-племя, Царь-народ. Расширение объема верховной власти вело к ее возвышению-обожествлению и к уничижению народной массы вплоть до состояния «твари дрожащей», по формуле Родиона Раскольникова. Племенное сознание отделяло «своих» от «чужих», и межплеменная рознь на долгие века сделала войны обычной формой международных отношений.
Замечательно, что культуры нескольких цивилизаций выработали религиозно-философские представления, преодолевающие племенные различия, притом в существенно разных формах.
Главная культурная традиция в Китае жила под лозунгом: «Мы не создаем новое, а лишь передаем изученное у древних мудрецов», идеалом общественного мира был, можно сказать, совершенный пчелиный улей, отдельно от которого пчела гибнет. До 20 века в китайском языке не было даже слова для понятия «индивидуум, личность». Но Китайская цивилизация не знала этнических конфликтов, не стремилась к экспансии и «переваривала» захватчиков.
Индийская традиция утверждала иллюзорность материального мира, который лишь источник страданий и не заслуживает внимания. Мудрый человек избавляется от индивидуальных свойств своей личности, выявляя в себе идеальную безличную сущность (Атман), родственно-тождественную верховной сущности всеобщего бытия (Брахману). Судьбу человека и его реинкарнации определяет, в зависимости от его поступков, Закон Кармы, стоящий выше воли любого божества и являющийся сутью Брахмана. При этом племенная принадлежность человека не имеет значения.
Согласно Библейской традиции весь человеческий род происходит от одного человека-прародителя, созданного Творцом, как Его подобие для властвования над миром. Поэтому все люди – братья и сестры, родные, двоюродные, тысячеюродные…
Рождение-изобретение этих религиозных традиций происходило в исторически столь давнем прошлом, что судить о нем приходится, опираясь на сами традиции, описывающие своих легендарных или реальных основоположников. Это, однако, нисколько не уменьшает социально-культурную роль подобных традиций вплоть до нашего просвещенного времени. Так, по крайней мере, думали два величайших, как считается, физика 20-го века, которым лично не нужны были никакие церкви, догматы и ритуалы.
Эйнштейн:
“Науку могут творить только те, кто охвачен стремлением к истине и к пониманию. Но само по себе знание о том, что СУЩЕСТВУЕТ, не указывает, что ДОЛЖНО БЫТЬ целью наших устремлений. В здоровом обществе все устремления определяются мощными традициями, которые возникают не в результате доказательств, а силой откровения, посредством мощных личностей. Укоренение этих традиций в эмоциональной жизни человека – важнейшая функция религии. Высшие принципы для наших устремлений дает Еврейско-Христианская [т.е. Библейская] религиозная традиция.”
Бор:
“По языку религия гораздо ближе к поэзии, чем к науке. Мы склонны думать, что наука имеет дело с объективными фактами, а поэзия – с субъективными чувствами. И думаем, что религия должна применять те же критерии истины, что и наука. Но, на мой взгляд, деление мира на объективное и субъективное слишком произвольно. Тот факт, что религии на протяжении веков говорили образами, притчами и парадоксами, означает просто, что нет иных способов охватить ту реальность, которую они подразумевают. Но это не значит, что реальность эта не подлинная. И не является возражением то, что разные религии стараются выразить это содержание в весьма различных духовных формах. Возможно, мы должны смотреть на эти различные формы, как на взаимно дополнительные описания, которые, хотя и исключают друг друга, нужны, чтобы передать богатые возможности, вытекающие из отношений человека со всей полнотой мироздания”.
К каждой из указанных выше трех религиозных традиций может присоединиться любой человек, приняв ее религиозный постулат, он же пред-рассудок , и соответствующий «смысл жизни». Социально-культурные следствия разных традиций, однако, весьма различны. В частности, лишь Библейская традиция принесла в мир фундаментальный познавательный оптимизм, который сделал возможным современную науку.
Столь очевидная, казалось бы, плодотворность Библейского пред-рассудка - суждение «оценочное», как нынче выражаются. Ведь научно-технические «плоды» включали в себя и оружие все более разрушительной силы. И если бы один из кризисов в мире 1950-80-х годов, разделенном на два лагеря, сорвался в мировую ядерную войну, то уцелевшие обитатели Земли назвали бы этот предрассудок самоубийственным.
Однако именно самоубийственность ядерной угрозы заставила лидеров противостоящих лагерей («коммунизма и капитализма» или «рабства и свободы») - при глубоком взаимном недоверии и уверенности в собственной моральной и исторической правоте - искать и находить способы мирного сосуществования и контроля над ядерным оружием. Никакие из этих способов не давали 100%-ной гарантии, но вот уже больше 70 лет предотвращают ядерную войну.
Великие физики – Эйнштейн и Бор - оценили масштаб угрозы сразу после Хиросимы, а политикам для этого понабилось почти десять лет. О «вероятности гибели цивилизации» первым сказал в декабре 1953 года в речи в ООН американский президент Эйзенхауэр. В 1956-м и советский лидер Хрущёв заявил, что «мирное сосуществование» - единственная альтернатива самой разрушительной войне в истории. Так, сама смертельность угрозы помогала сохранять мир.
Обсуждаемая ныне угроза «искусственного интеллекта» – это прежде всего страх перед неизвестным. Кавычки подчеркивают условность названия. По мнению экспертов, наука пока столь далека от понимания натурального человеческого интеллекта и его памяти, что речь идет лишь об отдельных задачах, ранее доступных только человеку (и не всякому). В этом смысле, первая технология «искусственного интеллекта» превзошла способности человека еще в 17 веке, - с изобретением арифмометра.
Поэтому пока, мне кажется, угроза человечеству попасть в рабство к «искусственному интеллекту» уступает угрозе кибервойн - диверсий естественно злонамеренных интеллектуалов в IT-инфраструктуре развитого общества. С одной стороны, многие люди уже добровольно «поработились», не мысля дня прожить без смартфона. С другой, история дает примеры массового порабощения безо всякого участия «искусственного интеллекта»: Чингиз Хан, Сталин и Гитлер не могли бы поработить миллионы, если бы значительная часть подданных не соглашалась. Готовность же к порабощению определяется не столько «гением» Вождя-поработителя, сколько культурой, доминирующей в обществе, особенно в его активной части – в элите.
Опасность IT выглядит не столь грозно, как ядерная, поскольку (пока?) с ней не связано картин, подобных ядерной Хиросиме. Но это не значит, что оценить подобную опасность совсем невозможно. Ядерный потенциал задолго до Хиросимы увидел В.И. Вернадский, написавший еще в 1910 году об исследованиях радиоактивности: «Перед нами открылись источники энергии, перед которыми по силе и значению бледнеют сила пара, сила электричества, сила взрывчатых химических процессов… С надеждой и опасением всматриваемся мы в нового союзника и защитника».
«С надеждой и опасением…» - трезвое понимание, что любое изобретение возможно использовать и во благо, и во зло (даже скрипкой можно убить), а надежда на «нового союзника и защитника» - познавательный оптимизм, ключевая предпосылка современной науки. Соединение трезвомыслия и оптимизма до сих пор определяло научно-технический прогресс в целом во благо человечества, что проявилось в значительном увеличении средней продолжительности жизни землян. Появилась, однако, новая причина для опасения: научно-технические достижения стали гораздо более доступны тем, кто отрицает сам принцип свободовластия и стремится подавить его приверженцев, используя плоды свободной мысли. Речь идет не просто об отдельных злодеях, а о «диктаторских режимах», которые видел Сахаров в 1968 году и которые не исчезли с лица Земли, поскольку опираются на архаичное культурное наследие, когда-то властвовавшее повсеместно.
Новая опасность – результат интенсивного соприкосновения разных культурных традиций благодаря мощному развитию средств коммуникации и транспорта. Контакт цивилизаций ведет и к сотрудничеству, и к конфликтам, вызванным культурной разобщенностью и закрытостью.
Согласен с Георгием, что для Запада с давних пор характерна экстравертность (по неясным причинам). С Возрождения 12-го века европейцы особенно активно стали осваивать достижения интровертного Востока, а потом и сами двинулись далеко на восток и на запад. При этом экстравертность переходила в захват и колонизацию, но оставалась восприимчивость к культурным инновациям, которые прочно вошли в жизнь европейцев.
В наше время культуры Востока сильно различаются своим отношением к науке. В Индии и Китае успешно осваивают науку западного происхождения и развивают ее. В Исламском мире в основном лишь используют готовые «гаджеты». Соответственно различаются тенденции к сотрудничеству и к конфликтам, при этом конфликты внутри Исламского мира пролили гораздо больше крови, чем теракты исламистов вовне. Единственный Нобелевский лауреат по физике, считавший себя мусульманином пакистанец Абдус Салам, решением Верховного суда Пакистана был лишен права называться мусульманином (вместе со всем течением Ислама, к которому принадлежал). Поразителен контраст с «Золотой эпохой Ислама», которая длилась пять веков (8-13 вв.) и благоприятствовала развитию науки и культуры в условиях веротерпимости, т.е. фактического уважения интеллектуальной свободы личности. У историков нет убедительного объяснения этого контраста.
На мой взгляд, именно осмысление истории интеллектуальной свободы может дать ключ к установлению сотрудничества разных культурных традиций. И каждая из традиций, развиваясь в своем познании расширяющегося мира, должна искать в своем мировоззрении место для иных мировоззрений, стремящихся к той же миролюбивой цели. Об этом приведенная выше мысль физика-мыслителя Нильса Бора.
Об этом же говорил политик-мыслитель Махатма Ганди: «Я не хочу, чтобы в моем доме были глухие стены без окон. И хочу, чтобы культуры всех стран веяли у моего дома как можно свободнее. Но не хочу, чтобы какая-то из них сбила меня с ног».
И об этом же сказал раввин-мыслитель Джонатан Сакс: «Я восхищаюсь другими цивилизациями и традициями и верю, что каждая принесла в мир что-то особое, но [Иудаизм -] это наша традиция. Мой народ, мое наследие, моя вера. В нашей уникальности – наша универсальность. Лишь будучи самими собой, мы даем человечеству то, что только мы можем дать».
В размышлениях о том, что ждет человечество с его многообразием культурных традиций, поучительны уроки истории.
Цивилизации исчезали по-разному. Без культурного наследия исчезнувшей великой Греко-Римской цивилизации невозможно представить себе нынешний мир. Политическое наследие исчезнувшей Орды – географически самой великой империи в истории – до сих пор ощутимо в Евразии. Малая цивилизация острова Пасхи погубила себя сама без участия внешних сил.
Поучительно, что жизнь цивилизации 20-го века, претендовавшей на четко прописанное светлое будущее для всего человечества, оказалась исторически очень короткой. Нынешние исламисты также претендуют на четко прописанное светлое будущее для всего человечества, напоминая канувших в лету «большевистов» также и другими свойствами. Нетерпеливо решительные большевисты (исламисты) вышли из движения социал-демократии (мусульманской Уммы) и противопоставили себя бывшим единоверцам, обличая их мягкотелый оппортунизм и убирая их с короткой дороги к Цели. Большевисты, за закрытыми границами, убрали многие миллионы своих соотечественников прежде чем увидели, что дорога привела куда-то не туда. Исламисты, на виду всего мира, убрали пока меньше своих и чужих, но в арсенале человечества появились гораздо более смертоносные средства уничтожения. Достаточно ли открытости и смертоносности этой угрозы, чтобы ее пресечь силами свободолюбивой и миролюбивой части человечества?
Нелегко быть оптимистом, но историк может предложить пример Андрея Сахарова, который в очень мрачном для него 1974 году верил, что «человечество найдет разумное решение сложной задачи осуществления грандиозного, необходимого и неизбежного прогресса с сохранением человеческого в человеке и природного в природе». А нобелевскую лекцию «Мир, прогресс, права человека» завершил надеждой, что осознание этой тройственной взаимосвязи поможет «осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели».
Эпитет «смутно угадываемой» побуждает к размышлениям и дискуссиям. И напоминает о ясно-видящих-цель, чье ясновидение обернулось потоками крови. Андрей Сахаров, при вручении ему Эйнштейновской премии мира в ноябре 1988 года, начал свое выступление с того, что наука играет в жизни общества роль все большую, но столь же противоречивую, как сама общественная жизнь. Уроком Эйнштейна он назвал «в этих противоречиях твердо держаться нравственных критериев, может быть, иногда ошибаться, но быть готовым подчинить свои действия нравственным общечеловеческим критериям».
Преданный науке Сахаров считал, что «будущее непредсказуемо и не определено, оно творится всеми нами — шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии». А когда его попросили уточнить, полагает ли он, что всё ‘в руце человечьей’, а не ‘в руце Божьей’, физик ответил: “Тут взаимодействие той и другой сил, но свобода выбора остается за человеком”.
Всем доступная форма взаимодействия – диалог. Надеюсь, что диалоги, подобные нашему с Георгием, могут внести благотворный вклад в непредсказуемое будущее, в котором у всех духовных традиций есть возможность пригодиться человечеству.
А в нашем диалоге, скажу я со смирением библейского теиста, вижу дарованную Всевышним возможность поучиться у мудрых индуистов миролюбию личной свободы и увидеть, что индуизм предполагает свободу человека самому решить, хочет ли он улучшить свою карму, "изживая" грехи прошлых жизней, или плюнуть на всякое прошлое-будущее и устремиться к иллюзорным наслаждениям.
(Полная версия переписки здесь)