🛏
Теплая летняя ночь. Под черным сводом звездного неба благоухали окрестные луга и леса. Этот восхитительный участок планеты, границы которого лежат далеко за пределами поля зрения, — собственность Железняков. Минувшим днем дорогая земля принимала бесплатный дождь. Пыль смылась с растений, почва насытилась влагой, и теперь, они дышали всеми порами, источая нежнейшие ароматы.
Прямо под окнами спальни Галины цвел дивный розарий, каких не сыскать во всей России. Сад был разбит еще Анатолием по случаю рождения Генриетты. Дом буквально пропитывали пряные, маслянистые запахи цветов, настолько густые, что, казалось, их можно резать ломтями.
Тишину нарушила залетевшая в комнату оса. С грозным жужжанием она сделала круг над смятой постелью, села на занавеску и канула где-то в складках. Как только полосатая угроза исчезла с радаров Галины, она откупорила бутылку и налила себе выпить. Очаровательная вдова полулежала на мягких перинах, со стаканом темного рома в руке, и наблюдала за тем, как Вавилов застегивает пуговицы на манжетах рубашки.
- — Ну так что, проблема решена? — спросила она и закурила.
- — Какая проблема?
- — Не шути так, пожалуйста. Генриетта не чужой тебе человек. И Толя её очень любил
- — Думаю, ты печешься больше о себе.
- — Думай, как хочешь. По-твоему я должна вести себя так, будто мне безразлична судьба дочери? Если поможешь, я отплачу добром.
- — Твое добро слишком дорогое и не такое уж свежее. И это странно, обычно бывает что-то одно. Я без труда найду себе шлюху помоложе, и подешевле.
Сразу после этих слов в полковника полетел увесистый рокс. Вавилов вовремя среагировал, увернувшись от снаряда, и стакан угодил прямо в зеркало трюмо. Осколки разлетелись по полу.
- — Подонок. — спокойно добавила Галина.
- — Я тоже тебя люблю. — усмехнулся Вавилов. — Но, согласись, у тебя уже входит в привычку платить натурой.
- — Сукин сын, что тебе нужно?
Суета и неприкрытая враждебность заставили осу нервничать. Она совершила показательный полет по будуару и, убедившись, что градус напряжения спал, возвратилась на белый тюль.
- — Хотя мы и не договаривались ни о чем, — обнадеживающе начал Вавилов. — Я, так и быть, придержу твой секрет в обмен на некоторые обещания.
- — Какие же?
- — Ты забудешь про Обухова.
- — Я согласна. Что еще?
- — Пока достаточно, а там посмотрим.
- — Радуйся, Вавилов, я в твоей власти.
С улицы послышалась музыка, хлопнула дверь автомобиля. Полковник вышел на балкон.
- — Это машина Реваза? — спросил он, когда вернулся в комнату.
- — Да, он возил Гену на концерт.
- — Без охраны? — полковник взглянул на часы и надел пиджак. — И часто они так?
- — Первый раз, насколько мне известно.
- — Тебя это не беспокоит?
- — Конечно же беспокоит. Пятнадцать лет девчонке, а Реваз тот еще прохиндей. Женатый хмырь таскается с малолеткой. А что я могу сделать? Дочь меня не слушает, я для неё пустое место. Стоит открыть рот, у неё тут же поперечный синдром включается. Только тебе под силу уберечь Генриетту от беды, но ты четко дал понять, что за каждый чих будешь выкручивать мне руки.
- — Пока она носит фамилию Железняк, я буду её оберегать.
😭
Дашкова заметила, что ворота конюшни не заперты. Она оттянула массивную дверь двумя руками и прошмыгнула в образовавшуюся щель, пока створка не захлопнулась.
Внутри было темно, пахло сеном и свежими опилками. На бетонном полу лежал лунный след, разрезанный решетками слухового окна на ровные прямоугольники. Вытянутое пространство напоминало интерьер аскетичного лютеранского собора. Только вместо рядов скамеек по обе стороны длинного коридора располагались стойла, а в них — фыркали кони. Шесть из двадцати пяти особей, заслышав шаги Яны, высунулись из своих загонов полюбопытствовать. Эти, неподвижно торчащие над дубовыми перегородками головы, с их струящимися серебром гривами и большими глазами, смотрелись, как шедевры таксидермии, вывешенные на всеобщее обозрение. Фррр… Фррр…
У дальней стены, словно у алтаря, на параллелепипеде прессованного сена сидел обиженный Арнольд.
- — Что за цирк ты там устроил? — с ходу потребовала объяснений Дашкова.
- — Я выполнял твою просьбу.
- — Разве я просила тебя швырять предметы в огонь?
Арнольд поднял к Яне горячий взгляд мученика. Его лицо выражало затаенную тоску и беззаветную страсть. Дашкова рассмеялась. Она подошла вплотную к Железняку, взяла его за щеки и начала трепать, будто маленького мальчика.
- — А у тебя красивые глаза, ха-ха. Особенно в холодном свете. Тебе подходит этот страдальческий, плаксивый вид. Буду звать тебя… ммм… Ладно, над именем еще подумаю.
- — Что ты сделала со мной? Я сбит с толку.
- — Нравится тебе это, да?
- — Кажется, ты пробудила во мне опасные наклонности, и теперь я не знаю, как с этим жить.
- — С тобой прежде не обращались жестоко? Не мучили тебя?
- — Я не помню никого, кто был бы так же божественно красив и настолько же безжалостен. Ты деспотичная богиня, спустившаяся с Олимпа, чтобы повелевать своим рабом. Ты просто унизила меня, и это оказалось настолько восхитительным и захватывающим, что мне трудно дышать. Ты будто вскрыла меня и вывернула наружу. Ты поняла меня. Ты мой идеал. Это мука. Сладостная мука.
- — Да ты весь дрожишь. Ха-ха-ха.
- — Смейся, мне только в радость твои издевки. Лишь бы не равнодушие. Я готов принимать страдания от тебя, об одном прошу, будь моей и больше ничьей, умоляю. Будь только моей. Я не переживу, если ты будешь с другим.
Арнольд потянулся к Яне, чтобы обнять, но она ударила его по рукам и отступила.
- — Но-но! Это… — Дашкова указала на свое тело. — Только для мужа.
- — Тогда стань моей женой.
- — Я, пожалуй, могла бы отдаться одному на всю жизнь, но это должен быть настоящий мужчина, который импонировал бы мне, который смог бы властно подчинить меня силой своей личности, понимаешь? А все мужчины, это я уже поняла, стоит им только влюбиться, становятся слабыми, покладистыми, смешными и отдаются полностью в руки женщины, пресмыкаются перед ней на коленях. Но я могла бы долго любить только того, перед кем я ползала бы на коленях.
Арнольд бросился ей в ноги.
- — Вот ты и на коленях! — с усмешкой констатировала она. — Хорошенькое начало.
- — Умоляю, возьми меня. Делай со мной всё, что хочешь. Прошу, только будь моей. — Арнольд целовал её ноги. — Ты моя богиня. Необузданная моя амазонка. Хочешь наказывай, хочешь мучай, издевайся, только держи при себе, не прогоняй.
- — Это больше не игра, слышишь? — произнесла она холодным тоном и оттолкнула его ногой. — Ты слизняк, отдаешься целиком на мое усмотрение. Как игрушка, как вещь. Я смеюсь над тобой и презираю. Ты мой раб. Ты дышишь только потому, что я разрешаю тебе. Твоя жизнь и смерть в моих руках теперь. О, ты узнаешь меня. Подойди-ка сюда. — приказала она.
Арнольд поднялся с пола и шагнул к своей госпоже.
- — Сними с меня накидку.
Железняк обошел Дашкову и аккуратно снял с её плеч пончо. У Яны был слегка нахмурен лоб и вокруг рта проявилась какая-то строгая властная складка. Она собрала волосы в тугой хвост и принялась засучивать рукава блузки, между делом осматривая ночную конюшню. В паре метров от неё, на деревянной опоре висели сбруи и хлысты.
- — Подай мне хлыст. — велела Яна.
Арнольд исполнил.
- — На колени. И штаны спусти. — распорядилась она.
Железняк безропотно оголил зад и встал на четвереньки, опершись руками на колючий брикет сена.
- — Для начала ты отведаешь плетки. Чтобы знал, что тебя ждет, если ты окажешься неуклюжим и непослушным.
И с дикой грацией Яна стегнула Арнольда по голой заднице.
- — Это за то, что бросил булаву в огонь.
Она хлестнула его снова.
- — Это за твой дерзкий взгляд.
Еще удар.
- — Нравится тебе это?
Арнольд молчал. Хлыст со свистом прорезал воздух, и Железняк вздрогнул от жгучей боли.
- — Нравится?
Яна наносила удар за ударом, волтузила парня наотмашь. Её зубы сверкали из-за алых губ. Арнольд смотрел на неё своими трогательными карими глазами, словно моля о пощаде. Я не могу такое писать…
Этот суккуб из самых глубин ада, Нерон в женском обличьи, вероятно из тех, кому доставляет сатанинское наслаждение, бросить, как червя, себе под ноги человека, подавить его волю и чувства. Овладеть им полностью.
- — Ты еще завизжишь у меня, как собака! — и вслед за угрозой посыпались новые удары. — Ты раб, ты не мужчина, не смей даже думать о том, что я буду принадлежать тебе. Это ты моя вещь. Любишь меня?
- — Да! Люблю! — выдавил сквозь слюни Арнольд.
В сущности это были не слова, а красноречивый стон и рыдания больной души.
- — Я знаю твою собачью натуру, — не унималась она. — Будешь обожать того, кто топчет тебя ногами. А ты еще узнаешь меня. Я буду терзать тебя.
Наконец, она нанесла последний удар. Видимо, устала. Арнольд замер на коленях с поникшей головой, весь в слезах. Под кивки молчаливых свидетелей — лошадей, Дашкова отбросила хлыст к стоящей в углу наковальне.
- — Сейчас я уеду, и ты не увидишь меня неделю. Свыкнешься пока со своим положением раба. Я хочу, чтобы ты усвоил кое-что: в жизни ты либо молот, либо наковальня. Со мною ты будешь наковальней, но с остальными — молотом. Мне не нужен слуга, которым будут помыкать все, кому не лень. Ты исполняешь только мои приказы, это ясно?
- — Да.
- — Я буду звать тебя Спиридон, ха-ха-ха. Спиридоша… Отличное имя для слуги. Ты будешь усердно работать всю неделю и ждать моих приказов. Я пока подумаю, как мне с тобой поступить. И еще, ты должен за это время построить для меня беседку в саду. Если я узнаю, что кто-то другой сделал её вместо тебя, высеку до потери сознания. Как сидорову козу выпорю. Ты сам построишь её, понял меня?
- — Да.
- — И чтобы она мне понравилась. Чао.
Яна развернулась и ушла.
🚕
“Какая же я дура!” — мысленно корила себя Рубио. Она сидела на заднем сиденье такси, смотрела в окно и, время от времени, покачивала головой в ответ на свои раздумья. “Идиотка! Строю из себя независимую леди, а сама, как овца тупая, повелась на бредни извращенца. Какой же невероятный *****(слово на "м") Мухомор… И так всё очевидно было! Галимая ролевая игра с мантиями и пентаграммами. Как я могла?! О, боже… Обряд омовения, твою мать. Стыдоба! Меня тупо поимели. Этот урод просто присунул мне. Позор! Как всё отменить?”.
Диану бросало в дрожь от порнографических сцен, непроизвольно возникающих в её мозгу. Эти сверкающие образы произошедшего, словно дохлые рыбы, всплывали на поверхность памяти с пугающей очередностью. Рубио помнила каждое прикосновение Елеазара, его сальный взгляд, горячее дыхание, слюнявый шепоток, мерзкие волоски в рябом носу, холодные пальцы, едкий пот и липкую сперму. “О нет, забыть, забыть, забыть…”. Храм Дианы был осквернен, чувство опустошенности переполняло её. Она будто окунулась в выгребную яму, настолько ей было противно. И даже горячий душ не помог избавиться от этой грязи.
Здравый смысл с самого начала подсказывал Рубио, что обряд омовения — обычный развод на коитус, и дать согласие на него = отдаться. Все признаки домогательств были налицо, но Диана душила свои подозрения, потому что хотела верить в чудо. Она просто не знала, что предпринять, чтобы изменить сложившиеся обстоятельства, она искала возможные пути решения своих проблем, надеялась на помощь, а вместо этого ей напихали по самые… Кратковременная растерянность, и этим немедленно воспользовались.
Как женщина я могу понять Диану. И даже то, что она не прервала “акт колдовства”, назовем его так, не вызывает у меня вопросов. В последние дни её испуганный разум, всё чаще обращался к суевериям. Это достаточно распространенное явление: когда краски сгущаются и выхода не видно, люди начинают искать помощи где угодно, и даже у высших сил. Стоило ради призрачной надежды вверять себя неприятному человеку? Сейчас Рубио вряд ли согласилась бы на такое, но несколько часов назад она думала: “а вдруг?”. Тем более Мухомор не ошибся, когда предсказал ей скорое путешествие.
Отрезвляющая оплеуха реальности — вот, что произошло с Дианой. Все эти голоса, наперебой звучащие в её голове, осуждающие и сердитые — расплата за страх перед неизвестностью, за ошибочный шаг. Наказание — самосъедение.
- — Почему так громко! — возмутилась она.
- — Виноват. — водитель приглушил музыку. — Прошу прощения, мне казалось, что тихо…
- — Когда кажется, креститься надо. Это невежливо как минимум по отношению к пассажиру. Поинтересовались бы, хочется ли мне слушать вашу муть…
- — Признаю свою вину. Каюсь…
Диане вдруг стало неловко оттого, что она набросилась на незнакомого человека, который к тому же оказался совершенно неконфликтным. Да и музыка играла совсем негромко. Дяденька попросту попал под горячую руку.
- — Вы простите меня, — смягчилась Рубио. — Я напрасно грубо себя повела, вы ни при чем. День выдался отвратительный, хотя это, конечно, не повод кидаться на людей. Мне стыдно, извините.
- — Да ничего, мы люди не злопамятные. А вы здорово говорите по-русски.
- — Спасибо, вы тоже.
- — Эм…
- — Опять я грубо ответила, извините. Я местная, всё просто.
- — Это был расизм, да?
- — Ладно уж, вы далеко не первый, кто так реагирует, я давно привыкла.
- — Простите, не хотел обидеть.
- — Вообще-то, мне даже понравилась музыка… Можно немного погромче?
- — Конечно, почему нет… — водитель выполнил просьбу. — Нравится джаз? — спросил он.
- — Не уверена, но эта композиция ничего вроде, подходит под настроение. Кто это?
- — Вы удивитесь, наши ребята. Трио Времянкина.
- — Почему я должна удивиться?
- — Ну, лично я привык думать, что лучшие джазовые музыканты — темнокожие. Вас не обижает это слово?
- — Нет, меня не обижает.
- — Мои кумиры: Майлз Девис, Кларк Терри, Диззи Гиллеспи, Оскар Питерсон. Старая школа. И все – ччерные. — запнулся водитель. — Простите, можно так говорить?
- — Я не возражаю.
- — И надо же, ребята из России добиваются настолько качественного грува и мощного звучания! Интересно и по мысли, и по исполнению. Горжусь и рекомендую. Они замечательные. Я сам трубач в прошлом. Учился на Ордынке в эстрадно-джазовом… А! Хотите прикол?! Это одно из немногих учебных заведений в нашей стране, если не единственное, где на стенах висят портреты темнокожих светил. Знаете, как Ньютон или Ломоносов у технарей, только там — портреты Майлза Дэвиса и других знаменитых джазменов. Плеяда великих. В рамах, над доской, всё как полагается. Ха-ха. Это было первое, на что я обратил внимание, когда пришел поступать. Бросилось в глаза. Сами понимаете, в России такое редко увидишь. После привычных школьных кабинетов Ордынка показалась чем-то необычным, и я понял, что хочу учиться только там. Как будто в параллельную реальность попал. В параллельную тональность, как у нас шутили. Было классно. Вот сейчас сказал и подумал, а не обидно ли это?
- — Что?
- — Ну… Везде портреты белых и только в джазовом колледже…
- — Как вас зовут?
- — Максим. Макс.
- — Меня – Диана. Послушайте, Максим, вам не нужно так бояться меня задеть. Не такая уж я и обидчивая. Достаточно просто быть вежливым. Пусть чувство вины испытывают граждане бывших метрополий. Пусть потомки колонизаторов расплачиваются за все беды, причиненные африканскому народу. Пускай они расхлебывают эту кашу. Русский человек темнокожим ничего не должен, и ничем не провинился перед ними. Русские Африку не колонизировали, черными рабами не торговали, насколько мне известно, сегрегации тут не было… Здесь рабами белых всегда были белые. Со времен крепостного права и по сей день. И никакого расизма. В нашем с вами случае, излишняя обходительность, наоборот, может выглядеть проявлением расизма. Такой вот парадокс. Меня часто воспринимают, как диковинку. Это нормально. Любопытство, интерес. Без проблем. Как я уже сказала, я привыкла. Обычно, в процессе общения тема расовых различий уходит сама собой. Не сразу, со временем. Предлагаю форсировать события и перепрыгнуть через этот барьер. Я вижу вашу доброжелательность, и история про портреты забавная, мне понравилась. Всё в порядке, короче говоря. Не зацикливайтесь на цвете кожи. Мы просто два человека в одной машине.
- — Услышал вас.
- — Не поняла только, почему вы водите такси, а не выступаете с концертами?
- — Да, осознал однажды, что не гений. Было непросто, горько, но… желание играть пропало. Сейчас получаю удовольствие только как слушатель.
- — Грустно.
- — Я ни о чем не жалею.
- — Завидую вам, тоже хочу ни о чем не жалеть. Эта музыка подходит мокрой Москве.
- — Да, согласен с вами. Очень атмосферно выходит.
- — Вы сказали трио?
- — Времянкина.
🖼
“Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем…”
- — Ах… — выдохнул Федор облегченно.
Струя мочи звонко ударилась о сырую землю прямо посреди полночной тишины. Федор стоял под деревом, недалеко от детской площадки, и следил за лужей, стремительно подползающей к его ногам. Молодой человек топтался на месте, стараясь не намочить кроссовки.
- — Куда, куда? — разговаривал он с резвыми ручейками.
В этот момент из арки во двор, под нервный тик аварийных сигналов, вкатился хетчбэк Коростышевского. Заметив машину Станислава, Федор спешно завершил свои дела и попятился к трансформаторной будке. Прямо за ней, в неосвещенном закутке, располагался трейлер — современный автодом, какие используют для путешествий. Если бы вы оказались рядом с таким чудом на колесах, вам непременно захотелось бы рассмотреть его получше — весьма примечательная бандура темно-зеленого цвета. А может и темно-серого. В ночи не разобрать. Очевидно, что столь укромное место для стоянки было выбрано не случайно. Федор тихонько постучался. Щелкнул замок, дверь трейлера приоткрылась.
Внутри находились еще двое: Кирилл и Эльдар. Первому на вид было лет двадцать и выглядел он примерно так же, как и Федор, — парочка неформалов: оба патлатые в растянутых майках и шортах, с массой мелких тату на разных участках тела. Эльдар в отличие от них — солидный, статный мужчина под сорок. Несмотря на работающий в салоне кондиционер, он то и дело промакивал платком пот со лба и губ. На шее у Эльдара болталась рация.
Автобус был буквально нашпигован аппаратурой: несколько видеоэкранов на кронштейнах; многоканальный пульт, встроенный в стол; всевозможные усилители и датчики; антенны и провода. Антураж походил на передвижной штаб секретных служб, какие нередко встречаются в кино, или на мобильную студию телевизионщиков.
- — Птичка в гнездышке. — сообщил Федор и сел рядом с Кириллом за пульт управления.
Эльдар повернулся к мониторам. На одном из них как раз появились Манчин и Коростышевский. Друзья входили в подъезд.
- — Так, Сережа, птичка в гнездышке. — оповестил по рации Эльдар. — Две птички. Как слышно, прием.
- — Видим птичек, спасибо. — ответили ему.
- — Вика, прием… — снова задействовал рацию Эльдар.
- — Слышу тебя.
- — Вика, включай часы.
- — Часы пошли.
- — Так, всем котикам, сосредоточиться…
Ученые вышли из лифта и встали у входной двери. Стас начал возиться с замком.
- — Федя, не слышу их. — хлопнув парня по плечу, сказал Эльдар.
- — Они молчат. — ответил тот.
Дверь открылась. Манчин и Коростышевский шагнули в квартиру, и этот шаг переместил их на соседний экран в аппаратной. Стас включил свет в прихожей. Тик-так, тик-так…
Странное чувство вызывает безразличный цокот маятника ходиков, впрочем, как и секундной стрелки. Тик-так, тик-так… По звуку было трудно понять в какой комнате расположены часы, старинные они или современные, но их ход был отчетливо слышен еще на лестничной клетке. Тик-так, тик-так… Этот гнетущий топоток времени, гуляющий по квартире Станислава, вызвал у наших скептиков тревожную немоту. Манчин опустил руки в карманы пиджака. Его кадык нерешительно подергивался, пришлось вытянуть шею, чтобы проглотить слюну.
- — Тебе нужно избавиться от этих часов. — посоветовал Игорь.
- — Да нет у меня никаких часов. — торопел Стас.
- — А что за звук тогда?
Коростышевский пожал плечами, не зная, что ответить. Эльдар прильнул к монитору.
- — Вика, и… стоп часы!
- — Есть.
Тик-так, тик… Громкий часовой механизм резко стих. Но навязчивый метроном будто успел въесться в воздух. Он всё ещё тикал в ушах растерянных ученых. По инерции.
- — И пошел Бармалей. — режиссировал Эльдар.
- — Есть Бармалей. — ответила Вика.
Из спальни Стаса послышались шаги. Будто кто-то неспешно расхаживал по комнате в тяжелой обуви. Звук становился всё яснее, словно этот кто-то вот-вот покажется в конце коридора. Коростышевский схватился за рукав пиджака Манчина и… топот прекратился. Установилась тишина. Напряженная, наполненная страхом, тишина.
Здесь будет уместно процитировать Ницше: “Если ты долго смотришь в бездну, то бездна смотрит в тебя…”. Словно два первобытных человека, забредших в незнакомую пещеру, Стас и Игорь пялились в пугающую темноту. Биение их сердец можно было уловить невооруженным ухом. Эти бешеные тамтамы транслировали дикий испуг. Складывалось ощущение, что затаившаяся темнота тоже заинтересовалась нашими друзьями.
- — У тебя кто-то живет? — негромко спросил Манчин.
Вытаращенные глаза Коростышевского и его поджатые губы, выпукло отрицали наличие сожителей.
- — Так! — взял себя в руки Игорь.
Он отважно проследовал в спальню, быстро отыскал на стене выключатель и щелкнул по нему кулаком. Пролившийся свет снял ряд вопросов — в комнате никого не оказалось. Из-за спины товарища выглянул чуть осмелевший Стас.
- — Балкон открыт. — констатировал Манчин.
- — Это я оставляю. Проветриваю.
- — Весьма опрометчиво.
Стас стукнул Игоря по плечу, чтобы привлечь его внимание, и, молча, указал пальцем на портрет, висящий над изголовьем кровати. С последнего раза картина стала еще меньше, а на губах нарисованного Коростышевского появилась зловещая ухмылка.
- — Что там? — не понимал Манчин.
- — Портрет уменьшился и улыбается. — прошептал Станислав.
- — А раньше не улыбался?
- — Если я говорю, что теперь улыбается, наверное до этого он не улыбался, как ты думаешь?
- — По-моему, это даже не улыбка. — присмотрелся Игорь. — Просто ракурс такой…
- — Погоди…
Коростышевский вспомнил, что у него имеется неопровержимое доказательство внесенных в его мир изменений — чекпоинт двухлетней давности. Фото в серебряной рамке лежало на полу, там же, где он уронил его прошлым вечером.
- — Видишь, розочки на обоях? — тихо спросил биолог и нагнулся за фотографией. — А теперь посмотри сюда. — и он поднес снимок прямо к лицу Манчина.
- — Ну, чуть тусклее. — сравнивал Игорь. — Фото выгорело, подумаешь.
- — Чего?
Стас развернул фотографию к себе, вгляделся и побелел, — цветы были теперь и там! Не тиснутые поверх изображения, а именно напечатанные, покрытые зерном, как и всё остальное на снимке.
- — А ты думал, ***(возглас на "ё")! — злорадствовал за монитором Кирилл.
- — Офигеть! — офигевал Коростышевский. — Абсурд!
- — Вика, Бармалей в гостиной. — скомандовал Эльдар.
Снова послышались шаги. Ученые переглянулись.
- — Это в зале. — беззвучно проартикулировал Стас, указав направление мизинцем и бровью.
Игорь придал лицу угрожающее выражение и пошагал на разведку. Он распахнул дверь в гостиную, включил свет… И снова никого. За исключением платяного шкафа, нелепо торчащего прямо посреди комнаты, ничто не вызывало подозрений.
- — Почему у тебя шкаф в центре? — спросил Манчин у возникшего в дверном проеме хозяина квартиры. — Это очень странно. Как обелиск на могиле, реально.
- — Здесь вчера вообще всё было не так. — терялся Стас. — Сейчас вся мебель кроме шкафа на своих местах. Чудеса… Что делается?
Друзья оглядывали комнату с порога, не решаясь войти.
- — Почему они не заходят? — волновался Эльдар. — Так, Вика, что у тебя здесь есть?
- — Могу книгу с полки уронить.
- — Давай!
В этот момент из кухни донесся звон битого стекла. Манчин и Коростышевский вздрогнули, как один.
- — Вика, ты что творишь? — негодовал Эльдар. — Не на кухне! Ку-ку! Алле!
- — Виновата, напутала с тейпом. Ронять книгу?
- — Подожди теперь. Они сейчас на кухню пойдут.
- — Жду команды.
- — Кирилл, сколько у нас времени?
- — Минуты три-четыре. — ответил молодой человек.
Манчин вошел в кухню. Под подошвами его кроссовок хрустели мелкие осколки.
- — Что происходит, Игорь? Ты понимаешь хоть что-нибудь? — нервничал Стас.
- — Тарелка разбилась, что.
- — Как она могла разбиться?
- — Старик, при таком бардаке я не удивлюсь, если у тебя окажутся тараканы. Гигантские какие-нибудь, которые и тарелку могут свалить. Легко, вообще.
- — Нет у меня никаких тараканов, ау! А шаги? Тоже тараканы, по-твоему? Аллигаторы, может быть?
- — Слушай, ну, не забывай, что это квартира, у тебя есть соседи. Я вот, например, каждую ночь четверга слушаю, как сверху сексом занимаются. Не знаю, почему по четвергам именно, но слышно вообще всё. Дети бегают без конца.
- — Тоже по четвергам?
- — Пххх. — усмехнулся в аппаратной Кирилл.
- — Да, — иронизировал Манчин. — Пока их родители заняты делом. Ну, нет, конечно, Стас. Я просто перечисляю всё, что слышу от соседей. Не только по четвергам. Дети плачут, перфораторы работают, разговоры, смех, музыка. Тут слышимость-то какая… Ну не шкаф же это ходит.
Эльдар промокнул лоб.
- — Вика, разобралась с книжкой? — уточнил он.
- — Эм... Да! Роняем?
- — И… можно.
В гостиной раздался шум.
- — Что-то упало. — оглянулся на звук Стас. — Опять.
- — Идите в комнату, идиоты! — разговаривал с монитором Эльдар. — Ну же! Кирилл сколько времени у нас?
- — Так, он включил свет минуты три назад, реакция уже пошла. У нас минута, максимум.
- — Вот тормоза! — выходил из себя руководитель операции. — Идите в комнату, дебилы! — крикнул он в экран.
Будто услышав команду, ученые поплелись в зал. Коростышевский старался не отставать от своего храброго товарища, следуя за ним по пятам.
- — И… закрываем клетку! — сообщил по рации Эльдар, когда “птички” оказались в гостиной.
Дверь тут же захлопнулась. Стас от испуга прижался к Игорю, спрятавшись за его неширокой спиной. Дверная ручка плавно поехала вниз.
- — Туман! — приказал Эльдар.
Из под дивана, стелясь по полу, потянулась густая дымка.
- — Что это, Игорь?! — терял самообладание Коростышевский.
Но Манчин не ответил, лишь сдвинул очки к переносице. Дверная ручка спружининила вверх. От испуга друзья отшатнулись к шкафу. Рядом с косяком, прямо на бежевых обоях, начала разрастаться какая-то бурая клякса.
- — О боже… — скулил биолог.
Пятно быстро принимало очертания женского лица.
- — Мама. — выдавил Стас.
Ниже под изображением проявилась корявая надпись: “ту-ту-ту”.
- — Прелестно, — оценил Эльдар. — Сережа, шкаф!
И вдруг, шкаф, будто оживший герой мойдодыра, сдвинулся с места. Казалось, что этот деревянный верзила вот-вот начнет отплясывать гопак, подбоченясь. С диким скрежетом он поехал по полу, разгоняя белую поволоку, оставляя на паркете глубокие царапины. Словно кто-то прозрачный и очень сильный волок эту громадину к стене. От столкновения с кирпичной перегородкой створки гардероба распахнулись, и оттуда, как креветки из рыболовной сети, буквально посыпались белые мыши. Просто огромное количество белоснежных грызунов. Точно таких же биологи используют в своих лабораторных испытаниях. И вся эта живая волна хлынула из шкафа наружу, растворившись в тумане. Ученым пришлось стряхивать со штанин карабкающихся вверх мышей.
- — Черт! Прочь! Отстаньте! — отмахивались друзья.
- — И свет! — скомандовал Эльдар.
Свет в комнате начал мерцать. Манчин и Коростышевский уже и не знали за чем следить: за дымом, за мышами, за светом, или за собственным пульсом… Лампочка в люстре накалилась до предела и взорвалась россыпью искр, осколки разлетелись по комнате. Друзья только и успели зажмуриться. Когда ученые открыли глаза, темнота явила им новые краски — вся гостиная была варварски исписана фосфорицидными: “ту-ту-ту”. Будто здесь проводился конкурс стрит арта среди психически неуравновешенных рисовальщиков. Неожиданно заиграла музыка, — замедленный раза в три романс: “не уходи, побудь со мною”. Песня и так не шибко веселая, а в растянутом виде и вовсе — изощренное средство для пыток. Точно сам Сатана глумился низчайшим басом-профундо.
Вероятно, вместе с лампочкой лопнуло и терпение перепуганных друзей и, несмотря на дьявольски соблазнительное предложение побыть еще, они предпочли незамедлительно ретироваться — выскочили за дверь, как ошпаренные, раздавив по пути с десяток бедных мышек. Они вырвались из квартиры и понеслись, сломя голову, вниз по лестнице. Оказавшись на улице, Стас и Игорь убежали в неизвестном направлении, исчезнув с экранов наблюдателей.
- — И готово! — сообщил по рации Эльдар. — Группа “а” следит за перемещениями наших птичек, группа “в” приводит помещение в порядок. Всё должно сверкать! Остальные собирают оборудование и можно ехать домой, отсыпаться.
✈
Диана уже прошла регистрацию на рейс и все необходимые проверки тоже. Она ожидала объявления на посадку, разместившись в кресле, в зоне вылета. За окнами мерцали огни взлетно-посадочных полос, вдоль панорамы лениво проплывали киты-авиалайнеры. Бригада укротителей аэропорта буксировала этих послушных млекопитающих тягачами, кого в ангар, кого на площадку, а кого на перрон. В чреве одного из таких кашалотов, или лучше сказать кашалётов, вскоре окажется Рубио. Ей предстоит долгий перелет.
Чтобы отвлечься от тягостных мыслей Диана окунулась в социальную сеть. Кто-то из её друзей поделился забавным роликом с бобрами. Она тут же вспомнила об отце и решила, что он должен непременно увидеть это видео.
Рубио нажала “копировать ссылку” и оттопырила указательный палец, будто именно на нем, а не в буфере обмена, висел сохраненный линк. Она полезла в мессенджер, и начала листать контакты совершенно неудобным для этого дела мизинцем! Ведь рабочий палец был занят цифровым грузом. Не хватало еще обронить ссылку. Мда, совсем умаялась бедняжка… Вот и заветное текстовое окно — вставить, отправить. Всё, перст свободен. После напряжения хорошо бы расслабить кисть. Диана тряхнула ладонью.
Она усыпила смартфон и перевернула его. Под прозрачным чехлом наладонника хранился подсушенный цветок Ивана-да-Марьи, который, как вы помните, должен помочь своему обладателю уйти от погони. Рубио в задумчивости то поглаживала гербарий, то теребила свои лакированные ноготки. Её руки, сложенные на коленях, словно тонкие шеи черных лебедей, нежно ласкающих друг друга алыми клювами. “Плим!” — пришло сообщение от Алехандро:
- — 😁🙃😘👱🏾♀️🦦
- — ты разобрался! ура! супермен 🦸♂️ прости, если разбудила. у меня рейс. как долечу, напишу. спокойной ночи. целую! — отправила Диана в ответ.
- — 😴
Рубио начала всхлипывать, но расплакаться так и не успела — объявили посадку на рейс Москва — Йоханнесбург. Этот город не являлся конечным пунктом назначения, просто на тот момент трансфер через ЮАР был единственной возможностью добраться до Королевства Эсватини. Диана направлялась в Свазиленд.