Орсон Петерсен: глава 9/1

Пятый день после пожара

✏

После визита в усадьбу Железняков Копейкин планировал поехать домой, но вопрос, заданный Вавиловым “на дорожку”, заставил его срочно изменить планы. Он отправился прямиком на комбинат, где с трех ночи и до половины седьмого утра занимался тем, что подделывал приказ о назначении ответственного за пожарную безопасность. Копейкин удалял из всех документов собственную фамилию и задним числом вписывал туда данные своего теперь уже бывшего начальника — Савченко. Получилось, будто генеральный директор назначил на роль крайнего самого себя. Впрочем, тут никаких противоречий нет.

📰

Н: Сотрудник Росприроднадзора рассказал о сокрытии сведений о масштабах экологической катастрофы в Подмосковье 07:00 ✩

Г: Масштабное ЧП в Подмосковье: экологическая катастрофа угрожает здоровью людей 07:06 ✩

Ъ: “Мы убиваем природу” – как скрывают правду об экологической катастрофе в Подмосковье 07:08 ✩

В: Геопром пытался скрыть правду о масштабах катастрофы в Подмосковье 07:15 ✩

L: Жизни тысяч людей в опасности из-за отравления воды формальдегидом. Геопром нанес непоправимый ущерб экологии… 07:20 ✩

M: Крупнейшая катастрофа региона: Геопром пытается замести следы 07:22 ✩

RS: Жители Подмосковья в опасности: Геопром отравил воду 07:27 ✩

F: Экологическая катастрофа федерального масштаба в Подмосковье 07:32 ✩

V: Объявлено срочное заседание кабинета министров в связи экологической обстановкой в Подмосковье 07:45 ✩

Z: Президент собрал экстренное совещание в связи с утечкой формальдегида в Подмосковье 07:55 ✩

Я: Президент поручил СК подключиться к расследованию обстоятельств катастрофы в Подмосковье 08:15 ✩

К: В полдень по мск президент проведет прямую линию с экспертами в связи с экологической ситуацией в Подмосковье 08:30 ✩

🚁

Помимо пилота в вертолете находились еще трое: Вавилов, Арнольд и молодой человек, отвечающий в Геопроме за пресс-релизы (не стану растрачивать ваше внимание на имена малозначительных героев).

— Почему я? — кусал губы Железняк. — Почему нельзя, чтобы от имени компании выступил директор комбината, или Реваз? А? Может, и правда, пусть Реваз выступит? Всё-таки управляющий.
— Нет. — сухо возразил полковник.
— Почему?!
— Просто потому, что не надо. Человек порой не понимает, что несет. Нас поднимут на смех из-за его словоблудия.
— А вот Савченко справился бы! Он уже со всеми договорился бы! Как вам удалось подсунуть мне Реваза?! И ты поддержал это решение!
— Я всего лишь сказал, что прослежу за его работой. Решение всегда за вами. Так или иначе статус сегодняшнего совещания требует участия владельца. В противном случае, власти решат, что ты испугался или, что тебе все равно, а это еще хуже. Такое поведение вызывает озабоченность. Озабоченность – не то, что нам нужно вызывать, поверь. Потому что следующая мысль номенклатуры – изловить и доставить. Хочешь ты или нет, придется отвечать. Лучше добровольно. Нельзя поворачиваться спиной к власти, это плохо для бизнеса.
— Срань! Хрень! Дерьмо! А если меня спросят то, чего я не знаю? А? Прямой эфир… я не хочу позориться на всю страну, не хочу… — топотал ногами Арнольд. — Дерьмо!
— Позора не избежать. Нужно пройти через это, по возможности с достоинством.
— Можно поставить в кадр троих, — вмешался пресс-секретарь — Поставим: начальника фабрики, чтобы он отвечал на технические вопросы, если такие возникнут; эколога, например, в униформе, чтобы президент видел, что мы работаем в связке; и, соответственно, Арнольд Анатольевич.
— Это годится. — одобрил Вавилов. — Согласуй список участников с другой стороной.
— А мне-то что говорить?! — не успокаивался миллиардер.
— Толкать речей не придется, ты будешь молча соглашаться со всем, будешь кивать и поддакивать, и сообщишь, что компания возьмет на себя все расходы по устранению последствий аварии.
— Так молчать, или сообщать?
— Единственное, что ты должен будешь сказать: все расходы по устранению последствий! — повторил Вавилов.
— Да понял я. Деньги немереные, наверное.
— Нужно быть готовым к тому, что тебе устроят публичный разнос. Все, кто питает ненависть к богатым, а это девяносто девять процентов населения страны, так вот все они, сидящие перед своими телевизорами, должны увидеть, что ты не уйдешь от ответственности, что деньги не делают тебя неприкасаемым, что власть строга с элитой так же, как и с простыми смертными. Люди должны увидеть страдания и сожаления на твоем лице. И раскаяние. Это момент сатисфакции, показательная порка.
— Мы же неумышленно эту гребаную катастрофу устроили!
— Возражения тут не помогут, только полное раскаяние облегчит наши страдания. Мы обязательно найдем виновных, и накажем, но сейчас нужно подыграть. Короля играет свита, знаком с таким выражением?
— Понятно, я – свита должен подыграть королю, что он типа всемогущий и я дрожу перед его величием, и гнев его праведный…
— Тебе можно в богословы идти, Арнольд.
— Просто это правда, и играть особенно не придется. Только бы он не спрашивал ничего. Нужен универсальный ответ.
— Все расходы по устранению последствий! — настаивал полковник.
— Ну да, это он и есть.
— Ты готов. Только… — Вавилов оглядел молодого босса с ног до головы, а потом перевел взор на пресс-секретаря. — Ты!
— Да? — отозвался подручный.
— Поменяйся с Арнольдом одеждой.
— Это обязательно? — противился Железняк. — Он в этом костюме потел всё утро, или неделю, или год.
— Переживешь. Твой отец считал… — зашел с козырей Вавилов — Что невербальные коммуникации крайне важны. Ты выглядишь холеным и самодовольным. Как будто напрашиваешься на удар в челюсть. Скромность красит человека. Так что, поменяйтесь рубашками и пиджаками, и галстук не надевай.

🥀 📹

— Ну, открывай. — подгонял Манчин своего друга.
— Сейчас, погоди. — медлил Коростышевский.

Он взялся за ручку входной двери и осторожно потянул её вниз. Стас, вероятно, готовился к массовому исходу из квартиры грызунов, – он не спешил распахивать дверь, а отворял её медленно, выставив ногу перед расширяющейся щелью, чтобы, в случае чего, сдержать волну гипотетических мышей. На удивление, никто не рвался наружу.

— Странно. — отметил Коростышевский. — И пахнет не как в виварии.

Уж Стасу известно, чем пахнет в местах содержания лабораторных животных. Воздух в квартире и в самом деле не содержал зловонных примесей, и даже наоборот, имел приятный цветочный привкус, как после недавней уборки. В коридоре было тихо и чисто. Другими словами – никаких признаков живности. Стас и Игорь шагнули в квартиру.

При дневном освещении берлога Коростышевского не внушала того ужаса, какой испытывали ученые во время их последнего визита сюда. Каждый угол хорошо просматривался, темных мест практически не было. Воображению не приходилось дорисовывать чудовищ, скрывающихся во мраке. Да и звучала квартира вполне естественно для летнего утра, без посторонних шумов.

А впрочем, кое-что все же настораживало — пугающе идеальный порядок. И по мере обхода квартиры тревожное чувство лишь усиливалось. В кухне всё сверкало: ни осколков разбитой тарелки, ни отходов жизнедеятельности неряшливого биолога, полы отдраины, посуда вымыта, фасады шкафов вычищены. Тот же мистический лоск ждал друзей и в гостиной. Все пребывало на своих местах и в каноническом порядке. Будто и не было тех ночных перемещений мебели, разрисованных стен, грызунов и туманов. Абсолютно никаких следов, ни даже завалящей мышиной какашки.

— Мда. — переваривал Игорь.
— Никогда так чисто не было. — прошептал Стас. — Трэш.
— Какой порядочный призрак! Пришел нагадил, потом прибрался и ушел, да?
— Думаешь, на этом всё? — затеплилась в биологе робкая надежда.
— Что-то сомневаюсь, старик. У природы нет умысла, а тут явно мораль припрятана. Налицо рациональный подход. Как будто привидение мыслит, как обычный человек.
— Ну, да.
— Не понимаю… Какой-то этот призрак чересчур предусмотрительный, тебе не кажется? Удалил следы своего присутствия… не могу понять пока…

Ученые проследовали в спальню. Стас бросил взгляд на свой портрет – с последнего раза картина уменьшилась еще на треть.

— Смотри, — несуетливо, словно опытный сыщик на месте преступления, Манчин обратил внимание своего компаньона на розовый куст на обоях. — Этого не было. — заметил он несколько опавших лепестков на рисунке.

Эти лепестки дотошно повторялись во всех паттернах, украшающих стены спальни. Словно три алые лодочки, причаленные под зеленым стеблем.

— Так. — мандражировал Стас. — Что-то мне нехорошо. Душно. — он расстегнул воротник рубашки. — Давай-ка звать ребят, пусть устанавливают аппаратуру, не хочу задерживаться здесь надолго.

— Ребята уже поднимаются. Ты можешь подождать на улице если хочешь. Тебе необязательно караулить процесс. Мои студенты знают, что делать. За полчаса управимся.
— Это как-то неправильно… Не хочу тебя бросать.
— За меня не волнуйся.
— Вам могут пригодиться подсказки, где розетки, вай фай, мало ли.
— Мой смартфон помнит твой вай фай. Оставь ключи и можешь спокойно идти гулять, я за всем прослежу.
— Спасибо, прости, я пойду.
— Не хочешь взять что-то из одежды?
— Да!

Станислав выбрался на лестничную клетку с рюкзаком наперевес. Из лифта, открывшегося на этаже, вышли трое молодых парней и одна девушка. Любопытно, что все они чем-то напоминали Манчина: одеждой ли, прической, или формой очков, словом — клоны, только моложе лет на пятнадцать. Под завязку нагруженные всевозможными кофрами, коробками, шнурами и приборами, студенты Игоря со знанием дела проследовали в квартиру Коростышевского.

— Проходите, ребят, в ту дверь… — совершенно бесполезно подсказывал Стас.

🦁🐘

Улизнувший геккон мерещился Диане всю ночь. Ей казалось, что он вот-вот заползет под одеяло, или свалится с потолка прямо на лицо. Еще и мысли о Королеве-матери крутились в голове, как назойливые москиты. А москиты, как известно, привлекают гекконов. Гекконы, москиты, львы и слоны водили безумный хоровод перед закрытыми глазами Дианы. В общем, беспокойная выдалась ночка. Уснуть получилось только с первыми лучами солнца. Тук-тук.

— Housekeeping… — послышалось из-за двери.

Диана взглянула на часы: десять тридцать по местному времени.

— Could you give me a half hour? — попросила она — Thank You!

За полчаса, выпрошенные у горничной, Рубио приняла душ, собралась к завтраку и покинула номер. Она постучалась к Антону, но тот не отозвался. “Спит” — решила Диана и побрела в ресторан отеля в одиночестве. Во время десерта к её столику подошел юный белл-бой с конвертом в руке.

— From Anton. — уточнил он, оставил письмо на скатерти и удалился.

Диана даже не успела вынуть ложку изо рта, чтобы поблагодарить парня за труды. Внутри лежала записка, изучив которую Рубио улыбнулась. Её умилило не столько содержание, сколько сам жест, такой старомодный и неожиданный. Антон мог бы написать в мессенджер, но предпочел способ поэлегантней. Диане это понравилось. К письму прилагался карандашный рисунок-схема отеля и прилегающих территорий, с жирным иксом в месте, где в настоящий момент находился автор послания. Там так и было написано: “Я здесь”.

Закончив с завтраком, Рубио отправилась на поиски своего непоседливого знакомого. Она обнаружила его за воротами отеля, как и было отмечено на карте, на небольшом пустыре, окруженном ветвистыми акациями с плоскими кронами. Вместе с компанией местных мальчишек Антон весело носился по травке, взбивая пыль. Они гоняли подобие футбольного мяча – потрепанный шар, смотанный из обрезков тканей. Диана устроилась в тенечке, под деревом, и просто наблюдала за резвящейся гурьбой.

Июль в Эсватини прохладнее февраля. В это время года средняя температура колеблется в районе двадцати градусов. Но сегодняшний день выражал категорическое несогласие с умеренными значениями. Радикал от климата, ушедший в крайность. Такой пылкий, горячный день. Солнце припекало. Обволакивающий свазилендский воздух не то, что московский, не заряжал суетой, не вызывал тревог, не бодрил, его было трудно вдыхать с непривычки, а только пить маленькими глотками, как теплое молоко с акациевым медом, и успокаиваться. Как приятно губам чувствовать этот иссушающий жар. Как приятно ушам слушать дремотный зной саванны. Вчера Рубио не замечала звуков природы из-за последствий длительного перелета, но сегодня африканская земля нашептывала ей нежности. Какой дивный момент. Charmant. Неудивительно, что именно сейчас сам собой возник вопрос, ответ на который, как правило, тоже приходит не по желанию: “Это мой дом?”. Пока только вопрос, ответ не соизволил явиться.

— Фух, загоняли меня пацаны! — присоединился к Диане взмокший Антон. — Давно не играл.
— У тебя хорошо получается… пропускать голы.
— Ха-ха. Это было больно сейчас. Вообще-то, я забил семь штук до твоего прихода.
— Молодец какой.
— Между прочим, пока кое-кто спал, я успел разузнать немало интересного и составил наметки плана. Ошметки плана.
— Поделишься?
— В общем, это даже не план и не наметки, а парочка идей.
— Рассказывай, интересно.
— Я, конечно, поражаюсь местным. Живут в жуткой нищите, даже по меркам Африки, но при этом народ дико дружелюбный, все улыбчивые и общительные. Не слишком одобряют политику короля, но безропотно принимают все его нелепые указы и закидоны. Портрет монарха на каждой купюре лилангени, его изображения развешаны повсюду, ты видела, люди ходят в традиционных саронгах с его милой королевской физиономией. Потрясающая… эм…
— Тирания? Диктатура?
— Я искал слово “преданность”, но пусть будет диктатура. Разговорился с одним парнем из отеля. Как я понял, сплетни о жизни королевской семьи это главная тема всех здешних терок. А вот, говорят, что король ест пиццу каждый день, а вот еще говорят, что он купил новый самолет, а вот у одной из его жен был роман с военным министром, её выгнали из дворца и запретили видеться с детьми, а вот две его жены сбежали в Лондон, а еще три сидят под домашним арестом под надзором Королевы-слонихи…
— Какая бурная светская жизнь!
— А ведь я всего лишь спросил, где самый крупный музей в Эсватини. Ха-ха.
— Хочешь поехать в музей?
— Я рассуждал так: если твоё кольцо, каким-то образом связано с королевской семьей, то сотрудникам музея может быть что-то известно.
— Логично! И ты прав, прежде всего нужно понять, что у нас в руках: артефакт, или простая безделушка. Мы же не можем просто заявиться во дворец, и сказать дескать у нас кольцо, зовите короля! Для аудиенции нужны веские основания. Да, музей – хорошая идея!
— Есть национальный музей в Лобамбе.
— Едем туда?
— Да, но! Среди всего потока сплетен и прочих занимательных фактов о королевской семье, проскользнула очень крутая тема. Как мне кажется. Возможно, ты посчитаешь иначе.
— Ну-ка.
— Чувак рассказал об одной колдунье, живущей в паре часов езды отсюда, в какой-то деревеньке. Сангома – так здесь называют колдуний. Так вот он сказал, что она настолько крута, что к ней время от времени наведывается даже Её Великое Слонейшество, ты представляешь?
— Ах!
— Я думаю, стоп, так она её знает.
— Конечно! И кольцо это знает наверняка.
— Вот именно! Они ж там по ручке гадают, или как… В общем, вот.
— Да, ты молодец!
— Ой, приятно.
— Как так всё складывается, а? Это твое везение или моё?
— Ха-ха-ха. Я не знаю. Нам надо решить куда ехать в первую очередь. Музей или ведьма? Это противоположные концы.
— Едем к сангоме, конечно.
— Окей. Я побегаю еще немного, можешь снять на камеру? Мне для влога. Прям отсюда, не вставая с места.
— Легко. И я даже подойду поближе.
— Десять минут, потом сгоняю в душ и поедем.

🧳

Всё утро Архипов следил за развитием событий вокруг новости об экологической катастрофе в Подмосковье. Он смотрел репортажи по тв, читал статьи, а в промежутках поглядывал в окно, не приехал ли кто по его душу. Костя явно нервничал.

Леля металась по квартире, разрываясь между шкафами с одеждой и распахнутым чемоданом, время ожидания её такси увеличилось в два раза, а на карте города багровели пробки. Словом, суматоха.

Наконец, Леля собралась и уехала в аэропорт. Костя закинул в рюкзак сменный комплект одежды, отключил все электроприборы в квартире, и ушел. После работы он поедет в гостиницу.

🧙🏽‍♀️

Антон вел машину и параллельно наговаривал на камеру смартфона свои впечатления от поездки:

— Прочитал в журнале такую фразу: “Королевство Эсватини словно оторванная от плаща ЮАР пуговица, закатившаяся за Драконовы горы”. Блин, мне понравилось про пуговицу, хотя и не совсем понятно почему от плаща ЮАР. Если есть мысли, напишите в комментариях, пожалуйста, интересно. Смотрите, стоило нам выехать за пределы Мбабане и повсеместно наблюдается красная дорожная пыль. Мы уже больше часа в пути, и все красное. Она тут покрывает вообще всё: выжженные солнцем холмы, ананасовые плантации, какие-то мелкие деревушки с глинобитными домами. И кругом эта красная пылища. В почве содержится оксид железа – гематит, оксид-гидроксид железа гетит и что-то еще, наверное. Мы видели спиленные деревья, стволы внутри оранжевого цвета! Это вам в качестве экспозиции. А едем мы, друзья, к благополучию и процветанию, как нас уверил один добродушный абориген, такой эффект он пообещал от визита к сангоме – местной колдунье. Пацан к успеху шел, что называется. Это любопытно. Здешний народ максимально доверяет колдунам и знахаркам, и с подозрением относится к врачам, лекарствам и всяким медицинским аппаратам. Им проще поступать так, как делали их предки. Быть умнее своих отцов тут приравнивается к святотатству. Короче, идешь к сангоме, лечишься, общаешься с духами, и заодно проклинаешь недругов, обычное дело. Эмм… Не знаю, что еще сказать. Так, это я уже говорил… Ладно, пока хватит.

Антон остановил запись.

— Ты странный. — отметила Диана.
— Странный?
— Не в отрицательном смысле, а просто я не встречала таких.
— Приму за комплимент. Ха-ха.
— У тебя вообще бывает плохое настроение? Тебя всё радует, всё тебе интересно. Может, у тебя смертельная болезнь и жить осталось недолго? Поэтому ты наслаждаешься каждой минутой?
— Ха-ха. Нет, я не болен, к счастью. Плохое настроение бывает, но я стараюсь не унывать, знаешь. Мы еще мало знакомы, иначе такой вопрос наверное не возник бы. Мама считает, что я чересчур увлекаюсь, с бешеным азартом, как она говорит, вписываюсь во всякие приключения. Еще – любопытный. Может, ты об этом? Что поделать, если мне хочется увидеть больше, узнать больше, почувствовать больше.
— Ты многого хочешь. А главное – получаешь это. Обычно люди только говорят, что хотят того сего, но не находят времени, или средств, или придумывают другие отговорки. А ты просто идешь за своими желаниями, и ни о чем не жалеешь. Ты счастливый человек!
— Думаешь?
— А как же деньги, Антонио? Как ты оплачиваешь свои желания? Прости, что я так…
— Ну… Зарабатываю на влоге. Не то чтобы очень хорошо, бывало оставался без средств на несколько дней, настроение было не ахти, кстати, ха-ха, как-то выкручивался. Подписчики донатят, иногда реклама сваливается. Лишь бы хватало на перелеты, еду и ночлег. Так-то у меня и профессия есть – горный инженер. Когда-нибудь я к ней вернусь, обязательно. Как нам говорили в институте, инженер-горняк должен обладать следующими качествами: жесткость, дисциплинированность, требовательность, честность, любовь к путешествиям, компетентность, организаторские способности, принципиальность и настойчивость. Любовь к путешествиям, как видишь, ломает челюсти соседним параметрам. Она пока что сильнее всего.
— Потрясающий человек. Нет, правда, я даже завидую. Я бы так не смогла. К тому же у меня дома папа… Ему нужна моя забота. И я бы скучала по нему.
— У меня мама в екате. Скучаю тоже, безусловно. И она волнуется из-за моих бесконечных скитаний, но ей нравятся выпуски, она всё смотрит, одобряет, в основном. Только просит, чтобы я гладил одежду, ха-ха, не любит, когда я в мятых майках. В каждом видео обязательно передаю ей привет. У неё дома подруги, сестры, братья, я более менее спокоен. Через два месяца увидимся.
— Как трогательно, хороший сын, молодец, блудный только.
— Хах, да… А ты раньше не пыталась найти маму, как-то связаться с ней?
— Эмм, нет. Не знаю… Наверное, я злилась. Обидно, когда мама тебя не хочет. Я делала вид, что меня это не трогает, но… Часто представляла нашу встречу… Чего я тебя гружу, ерунда…
— Ты чего, мне интересно! У меня-то ситуация аналогичная, только с отцом. Расскажи.
— Да, в общем, нечего. Сейчас я спокойна. Мало ли, что могло случиться. Просто посмотрю на неё и всё, если найдем, конечно.
— Почему ты решила найти её именно сейчас? Если не секрет.
— Эмм…

Спустя еще полчаса езды по пыльным дорогам наши путешественники прибыли в небольшую деревеньку на холме. К туристам тут давно привыкли, местные знали, что ищут в этих краях чужаки и сразу направляли их в нужный дом.

Разогнав кур и собак, Диана и Антон уселись на циновку в тесной хижине колдуньи. Сангома оказалась красивой молодой женщиной, с обаятельной улыбкой, в короне из страусиных перьев, в переднике из крысиных шкур поверх темно-синего платья, с яркими бусами и браслетами, с деревянным прутиком в руке. Она уселась напротив гостей, оглядела их, и вопросительно кивнула. Рубио начала с простого: что было, что будет, чем сердце успокоится. Колдунья сняла с пояса кисет, встряхнула его и вывалила содержимое на циновку: камешки, монетки, ракушки, костяшки домино и даже фишка из казино…

— Чтобы была удача, надо много работать. — бормотала сангома на плохом английском. — Если ты хочешь детей, нужно почтить память предков и поднести им угощения.

Рубио поняла, что такими темпами ей не скоро удастся добраться до нужной информации, да и ответы стоили денег – каждый оплачивался отдельно. Диана решила, что пора переходить к сути:

— Я ищу человека, женщину, которой принадлежало вот это кольцо… — она сняла с пальца драгоценного геккона и протянула его колдунье. — Смогу ли я найти эту женщину?

Сангома взглянула на ящерку, потом на Диану, разродилась парой резких фраз на свати, помахала деревяшкой, а затем встала и ушла, оставив своих клиентов недоумевать. Они не понимали, что им делать дальше — ждать или уже уходить. А через пару минут в хижину заглянул хлипкий, но энергичный мужчина, объявивший, что сеанс окончен. Он взял с посетителей плату и проводил до машины.

📨

Взбучку, устроенную главой государства молодому миллиардеру, показали по всем новостным каналам. Глупую, испуганную мину владельца Геопрома смаковали ведущие средства массовой информации и не ведущие тоже. Полковник был прав, народу нравится смотреть как их верховный представитель превращает Прометеев в куропаток. Нравится, когда оторвавшихся от земли спускают с небес.

Трепка длилась минут пятнадцать от силы, в эфир попало и того меньше, но совокупный хронометраж повторных воспроизведений уже складывался в часы и даже сутки. Имя Арнольда Железняка разлетелось по заголовкам и цитатам, оно склонялось, извращалось, высмеивалось вдоль и поперек. И всё, разумеется, с негативной коннотацией. Реакция рядовых пользователей социальных сетей и лидеров их мнений, была куда жестче, чем могли себе позволить скованные этикой журналисты. Интернет самаритяне желали Железняку скорой смерти, длительного тюремного срока и национализации активов. Называли его кровопийцей, олигархическим отродьем, временщиком, дьяволом во плоти, кто во что горазд. Люди подписывали петиции с требованием строго наказать зажравшегося жуира. Надутые губки провинившегося промышленника быстро превратились в злорадные мемы и заполонили сеть. Представьте моральное состояние молодого человека, на которого в одночасье обрушилась ненависть миллионов. Неудержимая лавина гнева. Это тяжко.

Благо, Арнольд не слишком увлекался цифровыми технологиями. В его кругах гаджеты принято считать уделом бедноты. Трогать жизнь — непозволительная роскошь для простолюдинов, им остается лишь тапать её на маленьком экране. Что ж, эффект присутствия стоит денег.

Арнольд, конечно же, соприкасался с сетью, но привычки проводить дни напролет за поглощением контента не имел. Вся информация, которую он получал, подавалась ему специальными помощниками, в сжатом виде: только самое важное, самое интересное, только то, что нельзя пропустить. О масштабах народного негодования Железняк, безусловно, был осведомлен, но без кровавых подробностей. Редакционный фильтр немного смягчал удар, но всё же…

Когда Арнольд приехал в офис, он засел в кабинете и распорядился никого к себе не пускать, ни с кем не связывать. Подобные распоряжения распространяются на всех, кроме Рудольфа. Он-то и нагрянул проведать младшего брата.

— Ты где? — спросил Рудольф, оглядывая кабинет.

Он обратил внимание на раздвинутые двери гардероба и заглянул внутрь. Арнольд сидел в полумраке, на полу, прильнув к свисающим с вешалок костюмам, и в исступлении дышал в свою правую туфлю, словно это кислородная маска.

— Ты чего тут делаешь? — спросил старший брат и шмыгнул носом. — Фу, ты нюхаешь башмак?
— Тебе нравится запах кожи? — отрешенно ответил вопросом Арнольд.
— Че?
— Обожаю запах кожи.
— Может, отложишь свои извращения на минуту… Выходить собираешься?

Арнольд отшвырнул ботинок, нехотя поднялся с пола, и выбрался на свет. Вид у него был побитый, растрепанный: мятая незаправленная рубашка, расстегнутые манжеты, сползший носок на правой ноге и развязанные шнурки на левой туфле.

— Ну, ты как, нормально себя чувствуешь? — искренне побеспокоился Рудольф и снова шмыгнул носом.

— Я не знаю. — вяло ответил брат, повалившись на диван, лицом в подушку. — Походу я очень тупой.
— Чего?
— Я тут понял одну вещь и слегка *****(ошарашен), если честно. Реально ужаснулся. Каждый день появляется какой-то *****(отрицательный типаж), который кричит, что мир изменился, и нужно делать все новое и по-новому. Все такие деятельные, носятся со своими идеями, инсайтами, инсайдами и прочей хренью, я и половины не понимаю из того, что они говорят. Вообще не врубаюсь, что происходит. Я в ужасе от мысли, что меня разоблачат. Мне кажется, уже все знают, что я не ведаю, что творю. Стремная тема. Как я до сих пор не убил контору, загадка.
— Арни, это стресс. Через неделю всё забудется. Что сделано, что сделано… — изрек Рудольф. — То сделано! — исправился он.
— Твоя непостижимая мудрость, *****(слово на “б”), сразу всё ставит на свои места. Моментально всё улаживает *****.
— Чем тебе моя мудрость не нравится, умник?
— Да нравится мне, нравится.
— То-то же.
— Ты под кайфом, что ли? — взглянул на брата Арнольд.
— Ну, так… — зажмурился тот на один глаз.
— А, ясно. Да! — вернулся к мысли младший Анатольевич. — Стресс еще какой, но я тебе говорю глобально – у меня синдром самозванца.
— У тебя не синдром, хах.
— Тем более.
— Ну всё, хорош, хватит ныть! Самое страшное позади.

Рудольф подошел к бару, откупорил бутылку виски и наполнил два хрустальных рокса на треть.

— Отстрелялся, молодец, отдохни немного. — поднес он стакан младшему брату. — Ты знаешь, что новость об утечке формальдегида раскрутил гридасовский таблоид?

Арнольд со скрипом перевернулся на спину и принял выпивку.

— Да знаю уже.
— Вот гадина! Скажи?
— Просто тварь. — Арнольд сделал глоток. — Я даже не успел протрезветь со вчерашней ночи. Хорошо, что по видео общались. От меня воняет, как от енота. Башка гудит. Что за конверт? — заметил он бумажный сверток под мышкой у брата.
— Твоя сексуальная помощница, которую ты просил не трахать, сказала, что мы должны на это взглянуть. Надеюсь, там фотки её сисек, такие дыньки у неё знатные, но я тебе обещал не мутить с ней…
— Государь высек меня на глазах у всего мира, компания попадает на огромные деньги, у нас проблем – жопой жуй, а ты о сиськах думаешь. Красавец. Сексоголик ты, Руди.
— Через полгода будем вспоминать с улыбкой, братишка.
— Говорил “через неделю” сначала, а теперь сдвинул на полгода. Начинаешь потихонечку понимать серьезность происходящего, да?
— Будем вспоминать типа: а помнишь…
— А помнишь, — подхватил Арнольд. — Мы устроили экологическую катастрофу, уничтожили пару редких видов животных, чуть не угробили кучу народу, и потеряли несколько миллиардов рублей… Так будем вспоминать?
— Несколько миллиардов?! Ух ты!
— Уйдет на устранение последствий аварии. А ты думал? Наши акции просели на пять процентов, второй раз за неделю.
— Ладно, надо выдохнуть и принять это. Мы восстановим комбинат, восстановим репутацию, мы всё вернем на круги своя. Другие наши проекты работают без сбоев. Нужно всех успокоить и успокоиться самим.
— Вариантов нет. — вяло согласился Арнольд.

Отставив стакан, Рудольф открыл конверт и вынул оттуда листок бумаги.

— О-па! — посерьезнел он.
— Что там?

Рудольф передал письмо брату и метнулся к интеркому.

— Позовите Вавилова. — распорядился он. — Срочно!

Арнольд как по сигналу принял сидячее положение и уставился на послание: двадцать три слова и число из пятнадцати цифр, и всё из журнальных обрезков. Настоящая анонимка в духе детективных историй. Младший Железняк зачитал её вслух:

— Чего? — уставился он на старшего брата. — В конверте еще что-то было?

Рудольф занес конверт над замшевым бюваром, что-то прошипело внутри, словно санки скатились с горки, и вот на центр черного квадрата свалилась ярко-розовая флешка. В дверь постучали, вошел Вавилов. Арнольд поднялся с дивана и без комментариев вручил полковнику письмо.

Ознакомившись с содержанием, Вавилов переключил свое внимание на старшего Железняка. Тот вращал в руках директорский компьютер, исследуя его на предмет имеющихся разъемов. Наверное, примерно так же действовала бы умнейшая из обезьян.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Вавилов.
— Ищу дырку, чтобы вставить. В конверте лежала хрень, хочу воткнуть её в компьютер.
— Не спеши, Рудольф, ты не знаешь, что там… А если вирус?
— Поздно.

Клик. Плей. Зазвучал фрагмент записи, сделанной Савченко во время совещания. Все трое замерли на углах равностороннего треугольника, который сами же и образовали. Они слушали свои голоса, затаив дыхание, опустив очи в пол.

— Еще раз! — затребовал Арнольд, когда запись закончилась.

Встревоженные боссы и их верный клеврет прокрутили аудиофрагмент не менее пяти раз. Вавилов вникал в суть, не сходя с места, а братья уже к третьему повторению нервно сновали по кабинету, словно подогретые молекулы.

— И что это?! — не мог понять Рудольф. — Чушь какая-то, вырванная из контекста. Пурга.
— Это нас в нашем же офисе кто-то пишет?! — возмутился Арнольд, и возмущение это было адресовано полковнику.
— А знаешь что… — потряс указательным пальцем Вавилов. — Да, так и есть. — согласился он сам с собой и прибавил к пальцу кивки головой. — Куртка! Сукин сын оставил куртку на стуле, когда выходил. Савченко записал наш разговор, гаденыш, хотел знать, что мы о нем думаем. А ведь я тогда почувствовал что-то.
— Значит, он прислал письмо! — выдвинул гипотезу Рудольф.
— Возможно. — сомневался полковник. — Что-то тут не сходится. Письмо от Савченко, в котором говорится: я знаю, что вы сделали с Савченко? Но Савченко-то известно, что мы с ним ничего не сделали. Ерунда какая-то.
— Но запись-то он сделал?
— Больше некому. Реваз? Ваша мать? Сестра? Запись сделал Савченко, но вот кто её прислал… Хорошо, допустим, он один, или с сообщниками решил устроить свое… а я, кстати, так и не понял, что мы, якобы, с ним сделали… по мнению вымогателей что-то ужасное, видимо. Мы говорим там общими фразами, ничего конкретного.
— Прослушка, слежка, — начал перечислять Арнольд. — Если станет дурака валять, будем по-плохому решать… — цитировал он Вавилова.
— Пора кончать, вывести из игры… — вспоминал свои слова Рудольф.
— Согласен, звучит не очень. — прикинул полковник. — Хорошо, допустим Савченко исчез, хотя он и правда исчез, скрывается от следствия. То есть Савченко задумал эту дерзкую авантюру, полагая, что его никогда не найдут… И всё ради ста тысяч? Не ребят, какая-то мудреная схема. Черт его знает… Может, Савченко и подворовывал, но он не дурак, чтобы хоронить себя заживо.
— А ты его случайно не того? — жевал губы младший Железняк.
— Арнольд, ты о чем?
— Так а где он тогда?
— В бегах, где.
— Ну, то есть нам не о чем волноваться, или чего, я не понимаю. — заводился взъерошенный босс.
— А вот тут я не уверен. Если запись отправят в полицию, а Савченко при этом найти не смогут… повод возбудиться есть.
— *****(слово на “б”), что за цирк творится! - уже не сдерживал себя Арнольд.
— Будем выяснять.
— Я хренею, никто ничего не знает. Кто устроил пожар? Хрен знает. Кто виноват в аварии? Никто не виноват. Где Савченко? Неизвестно. Нас записывают в собственном офисе, у нас воруют… Чет происходит какая-то жесть, вихри какие-то из дерьма поднимаются сами по себе, а расплачиваться за всё нам с Рудольфом! Шиза. Бред полнейший. Никто ни в чем не разбирается. Это всегда так было или только сейчас? Люди, которые нас окружают вообще ни в зуб ногой. Хари-то у всех деловые и зарплаты немереные, а копни поглубже, там пустота и страх, что все это заметят. Я еще себя виню, что может не понимаю чего… А нет, это такие профессионалы у нас работают. Как мы вообще умудряемся что-то производить и строить? Само собой как-то выходит. Магия.

Очевидно критика Железняка в первую очередь касалась Вавилова, но тот не спешил принимать её на свой счет.

— Так как прикажешь реагировать на шантаж? — чуть поутих Арнольд.

— Тут действует любитель. Возможно, идиот. Зачем вырезать буквы, если можно просто распечатать на принтере, так? Это глупость. Но! Этот идиот в курсе, что Савченко пропал. И у него есть запись. Родственник? Знакомый?
— Или все-таки сам Олег? — придерживался своей версии Рудольф.
— Исключать нельзя, но к чему такие сложности с письмом, у него есть ваши контакты, почему не написать с неизвестного номера?
— Так его сложнее вычислить, наверное. — предположил старший брат.
— По номеру электронного кошелька я вычислю владельца за пять минут. С паспортными данными и адресом проживания, и всем остальным. Поэтому…
— Ну так может и сделать это поскорее, пока мы окончательно не забурились в абсурд? Пустой разговор какой-то. — выдохся Арнольд.
— Конечно, всё выясним.

Вавилов ринулся к выходу и застал в дверях Реваза. Тот прижался к проему, чтобы пропустить полковника, а после вошел в кабинет, не дожидаясь приглашения.

— Че там, че там? — напряг внимание Пипия.

Со своим острым, как клюв, носом и рвущимися из орбит глазами, он напоминал перепуганную сову.

— Как ты, Арни? — по-братски тревожился Реваз.

Не прошло и минуты, дверь приоткрылась. Причем так робко и несмело, что заставила присутствующих сосредоточиться на выходе. В кабинет по-кошачьи плавно, обтекая дубовый портал, проникла Генриетта. На ней был мешковатый спортивный костюм, совсем новый — из-под олимпийки свисали магазинные ярлыки. Она сделала несколько шагов вдоль стеночки, обогнула широкий подлокотник дивана, скромно уселась на краю подушки и сдвинула челку за ушко. Пока барышня вливалась в напряженную обстановку, гусары, что называется, молчали. Все трое внимательно следили за действиями Генриетты. Заметив это, она не то чтобы смутилась (её не смутить), но насторожилась, покраснела и как-то совершенно неуместно улыбнулась.

— Чего? — кивнула она.
— Реваз, вот что нужно срочно сделать… — вернулся к проблемам корпорации Арнольд.

Кажется, ни один из братьев так и не понял, что Реваз и Генриетта приехали вместе. Пипия держался уверенно, как ни в чем не бывало, и уже полностью включился в процесс обсуждения, а вот его юная любовница выглядела притихшей и будто виноватой. Если для Реваза интимные отношения с несовершеннолетней — преступное деяние, то для Генриетты секс со взрослым мужчиной, впрочем, как и любой первый секс, — дерзкое приключение. Да, именно первый. Ведь несмотря на показной образ искушенной в вопросах любви нимфы, до этой ночи Генриетта оставалась девственницей.

Что-то изменилось в ней с приобретением нового качества. Будто травоядный вдруг стал плотоядным, и с непривычки смущался своей хищности. Максимум, чего ей следовало опасаться — порицание близких, но сам переход в высшую лигу отсвечивает секретным знанием, за которое может быть неловко поначалу. Я отлично помню свой первый раз — смешанные чувства. Тайный опыт, добытый непослушанием, алхимический эксперимент, освобождение от запретов, выход из-под контроля, инициация, посвящение в воительницы ордена пурпурного капюшона.

Пока мужчины решали судьбу денег, Генриетта осмысливала могущество другого правителя мира — секса. Теперь и она вооружена этим эффективным боевым комплексом. На её лице будто светилась провокационная надпись: “А я всю ночь кувыркалась с мужиком!!!”. Только братья были слишком заняты другими заботами, чтобы читать, что там у неё на лице.

В английском языке есть выражение: “walk of shame” — путь позора, или аллея стыда. Его иногда применяют к женщинам, которые возвращаются после ночи любви к себе домой: на них та же одежда, что была вчера, тот же макияж, помятая прическа… Так вот, дорогу от внебрачного ложа до родной постели пуритански окрестили “путем позора”. Довольно забавное выражение, если не вкладывать в него осуждающих интонаций. Смешно, особенно если вспомнить о своих аллеях стыда… Генриетта была не во вчерашнем платье, а, как я уже упомянула, в спортивном костюме, купленном в спешке в ближайшем магазине, но мейкап остался с вечера и мушка в форме сердечка всё ещё красовалось над её губой. Этакая разукрашенная гимнастка после изнурительного выступления. В общем, она была на той самой тропинке бесчестья прямо сейчас.

— Генриетта! — повторил Арнольд, заправляя рубашку в брюки.
— Да? — вздрогнула та.
— Мы разъезжаемся. — сообщил брат и сунул ногу в стоящую перед ним правую туфлю. — Ты едешь, остаешься?
— Эм… А вы куда?
— Я домой, спать. Устал, как черт. Я уже ничего не соображаю, мне нужно срочно отдохнуть. Рудольф едет в аэропорт.
— А поесть никто не хочет? — бегала глазками Генриетта. — Реваз, не хочешь поесть? Ребятам некогда, а одной скучно.
— Так, ну… — взглянул на часы Пипия. — Мне как бы тоже некогда… Я сейчас на комбинат, могу подбросить тебя куда-нибудь по пути, если хочешь, конечно. — ответил он.
— О! Отлично!
— А ты зачем приезжала вообще? — поинтересовался Рудольф и шмыгнул носом.
— В смысле? Меня ведь тоже касается, правильно? Я же переживаю, наверное.
— У Реваза полно дел, не отвлекай его. Твой водитель где?
— Эм… А че ты так разговариваешь грубо? — перешла в атаку сестра. — Твой водитель где? — передразнила она брата.

Стук в дверь избавил Генриетту от необходимости прибегать к отвлекающим маневрам. В кабинет заглянул Вавилов.

— Так, ну я поехал, — поспешил к выходу Пипия. — Не буду терять время.
— Держи нас в курсе! — напомнил Арнольд.

Реваз протиснулся бочком в дверной проем, чтобы не соприкасаться с полковником. Тот дождался пока управляющий покинет приемную и спокойным тоном сообщил всем Анатольивичам:

— Ну что… Клиента вычислили. Уже работаем по нему.
— Савченко? — уточнил Рудольф.

читать главу 8 (часть 2) читать главу 9 (часть 2)