— Я была девочкой болезненной, — говорила Элеонора о себе неохотно, — но не потому, что была слаба здоровьем, а потому, что вела постоянную упорную и изнуряющую борьбу за внимание своих родителей. Они, конечно, были целиком и полностью поглощены успехами моей старшей сестры, красавицы и умницы, талантливой и бойкой девочки...
Сердца их бились в унисон, когда Юля делала очередной доклад о своих блестящих успехах в учебе. Руки их были заняты пошивом великолепных костюмов для ее очередного хореографического марафона. Головы их ежеминутно соображали, как обеспечить ей блестящее будущее. А я лишь болталась под ногами…
На меня обращали внимание тогда, когда нужно было вымыть посуду, сходить за хлебом или написать за Юлю очередное сочинение. Это доводило до слез…
Но какими заботливыми и внимательными становились они, если я болела. Ежеминутно задавали они вопросы о самочувствии, поили вкусным чаем, укутывали мне ноги и дежурили у моей кровати поочередно…
Я упивалась этим вниманием, впитывала его в себя полностью, жадно, зная, что это ненадолго…
Конечно: я быстро освоила науку хворать по любому поводу и при первой возможности. Научилась художественно падать в обморок, красиво закидывая при этом голову. Нагревать на радиаторе градусник. Симулировать любую боль в любой части тела. Это стало моим козырем перед сестрой и ей всепоглощающими талантами.
Так я тянула одеяло своего эго на себя и сама не заметила, как оказалась полностью под его железным панцирем. Притворство стало моей второй натурой. Служение своему эгоизму стало основным жизненным принципом. Никто и ничто меня не волнует больше, чем я сама. Теперь, после двух лет работы с психологом, я могу это искренне и честно признать. Но изменить, увы, не могу.
Возможно, именно поэтому у меня не складываются отношения с мужчинами. Через пару лет нашей совместной жизни они стараются улизнуть от меня любым доступным способом. Своих детей у меня нет. С родителями мы давно чужие люди. Я так и не смогла их простить за нелюбовь к себе… Так и живу: работа — дом — работа — дом. Иногда так тоскливо становится на душе — что хоть волком вой… Давит одиночество.
Она прикрывала глаза, полностью погружаясь в грустные воспоминания детства. В ее памяти, как в нарезке к художественному фильму, возникала квартира, обставленная в стиле Советского союза: паркет, хрустальная люстра, чехословацкая стенка...
Перед трельяжным зеркалом вертится стройная девочка, в красивом бальном платье. Изогнувшись, смотрит себе за спину, изящно поднимает руки. Она явно довольна увиденным.
Мать говорит ей с неприкрытым восторгом:
— Юленька, какая ты у нас красавица! Подходит к дочери, поправляет невесомые складочки платья.
— Я уверена, что ты победишь.
Девочка отвечает её рассудительно:
— Ну не факт: ты же помнишь ту пару из Москвы? Они пока фавориты.
— В этот раз первыми будете вы. Не сомневайся! Она с теплотой обнимает дочь.
Воображаемая камера обращает свой взгляд в затененный угол, где за этой сценой наблюдает полноватая девочка двенадцати лет. Она белокожа, рыжеволоса, на лице россыпь золотых веснушек. Это Эля.
Мать с сестрой не обращают на нее никакого внимания. Вздохнув, Эля выходит из комнаты.
Следующая сцена быстро пришла на смену первой...
Финал хореографического конкурса. Ведущий объявляет победителей:
—....и.....первое место нашего конкурса.... за-ни-ма-ет.... Юлия Сикорская и ее партнер! — зал взрывается аплодисментами.
Ведущий продолжает увеличивать громкость.
— Поздравляем наших победителей!!!
Воображаемая камера обводит кадром апплодирующих зрителей, среди которых крупным планом видны гордые и счастливые лица родителей Юли.
Следующий кадр: квартира. Эля наблюдает за конкурсом по телевизору. Она дома одна. С тяжелым вздохом выключает трансляцию. Уходит в свою комнату. Долго и бесцельно смотрит в окно.
Услужливая память породила еще одну картину детства:
Квартира. Эля лежит в кровати, накрытая одеялом. Она бледна. На лице страдание. Мать, заботливо поправляя её одеяло:
— Ну как же тебя угораздило, дорогая. Ведь завтра у Юли литература. Ей придётся опять самой писать сочинение. А ты ведь знаешь, насколько она загружена... Наклоняется над дочерью, принужденно целует ее в лоб. Вздыхает.
— Отдыхай, моя хорошая. Набирайся сил...
Смена кадров начинает набирать скорость.
Пока никого нет дома, Эля учится падать обморок на пушистый ковер.
Нагревает градусник над чайником.
Обматывает горло шарфом, хрипит.
Кидается на ковер, непохоже изображая эпилептические судороги.
Внимательно изучает справочник фельдшера.
Сикорская вздрагивает, словно очнувшись от забвения. Медленно возвращается в настоящее. Долго и бесцельно смотрит в окно.
