Александр Жолковский

Недавно мы обнаружили у себя в Санта-Монике, буквально в двух шагах от дома, японский ресторанчик, где дешево и вкусно кормят суши, поят саке, подают сколько хочешь мисо, а вместе со счетом приносят еще и зеленое мороженое из чайных листьев. Сидеть можно у стойки бара или за столиком, цена все равно одна, и такая низкая, что уже от нескольких посетителей я слышал фразу «I feel like I am stealing» («Ощущение такое, будто воруешь»). Даже я, при всей своей неизбывной бережливости, иной раз даю аж 20% чаевых.

Знакомый со школьной скамьи текст:

Примерно полвека назад на глаза мне, наверно, в «Литературной газете», попалась рецензия на какой-то тогдашний роман, о котором не запомнилось ничего, кроме имен героинь, да и то не полностью. Одну звали Ася Иевлева, а другую — Ия, фамилии не помню. Сочетание в одной фразе имени Ия и фамилии Иевлева бросилось мне в глаза, и я тут же поделился им с приятелем, тоже юным филологом. «Да, — с обычной оперативностью отреагировал он, — иерунда какая-то».

Читать тебе себя в лимонном будуаре... Игорь Северянин

Пошлая мысль, что безобразия творятся потому, что начальство (хозяин, декан, царь-батюшка) плохо информировано, не так далека от истины.

В советское время употреблять слово «я» было не принято, в том числе в научных текстах. Даже свободомыслящие коллеги-филологи утверждали, что надо писать не «я», а «мы», а еще лучше - вовсе безличное «думается». Я возражал: позвольте, я это сделал, я могу ошибаться, мне и отвечать, а писать «мы» значит увековечивать собственные заблуждения под маской скромности.