Почему «тревожность» стала словом года? Отвечает клинический психолог Татьяна Павлова

В интернет-голосовании ежегодного проекта «Слово года» издательства АСТ со значительным отрывом победило слово «тревожность». О чём говорит, что это состояние откликается стольким людям?

В первую очередь, о высоком уровне неопределённости сегодня — социальной, политической, экономической, финансовой. Как какие-то решения на другом конце мира повлияют на мою жизнь? Этот вопрос обострился ещё в пандемию — какой-то загадочный, невидимый вирус может проникнуть в твоё тело, ты не знаешь, как и когда это случится, думаешь, как бы это предотвратить. Именно неопределённость часто вызывает реакцию тревоги.

Вообще, по моему опыту, тревога и тревожность — это такая помойка, в которую люди бросают все негативные чувства, называют так любой дискомфорт, потому что на уровне тела проявления неприятных эмоций похожи. Думаю, голосовавшие вкладывали в слово «тревожность» иное значение, чем это делают психологи.

В чём разница?

Для психологов тревога — одна из базовых человеческих эмоций, как тоска или ревность. А тут, как мне кажется, закладывалась комбинация эмоций тоски, безнадёжности, вины, плюс зацикленное мышление — руминации и беспокойство. Это такое состояние мышления, когда мы думаем о возможных опасностях в будущем и пытаемся придумать, как их предотвратить. Что будет с курсом рубля, куда вложить деньги, а если ещё что-нибудь случится? Если конкретнее, то, думаю, при голосовании люди описывали словом «тревожность» примерно такое состояние: «Я не знаю, что со мной будет завтра, я много об этом думаю, представляю разные негативные исходы и мысленно пытаюсь это предотвратить».

Если такое чувство становится относительно массовым, то есть многие люди начинают переживать о своём будущем — какие у этого могут быть следствия?

Первое — рост тревожно-депрессивных и других психических расстройств. По понятным причинам сейчас мы видим значительный рост посттравматического стрессового расстройства, но и в целом снижение ментального благополучия заметно.

А поведенческие последствия?

Даниэль Канеман развивал концепцию рационального и эмоционального мозга. Её смысл в том, что у нас две системы мышления и принятия решений — одна медленная, рациональная, взвешенная, другая — быстрая, эмоциональная. Если эмоциональная берёт верх, и мы сильно злимся или тревожимся из-за чего-то, то становимся склонны к ошибкам мышления, упрощению, чёрно-белому взгляду на мир, сверхобобщениям. Например: «Если человек мигрант, значит, он преступник». Или клеим ярлыки на себя — если у меня сейчас не получается найти работу, значит, я никогда её не найду или что я неудачник.

В книге «Отрицание смерти» Эрнест Беккер говорит, что человек — единственное существо, которое осознаёт собственную смертность. У нас много защит для того, чтобы как-то справляться с осознаванием этого, одна из них — причисление себя к чему-то большему, например, к нации или какой-то большой группе людей. И когда люди сталкиваются с идеей собственной смертности, у них, например, повышается ксенофобия. Сейчас в мире в целом идёт усиление трайбализма, разделения на условные племена, на «свой — чужой». Это здорово усиливают социальные сети: алгоритмы показывают тот контент, с которым мы согласны, и каждый как бы замыкается в своём пузыре — культурном, социальном, становится более враждебным по отношению к представителям других пузырей. Тревога и враждебность часто идут вместе, взаимно усиливаются. Если я считаю, что другие люди враждебно ко мне относятся, конечно, я буду тревожиться. Если я тревожусь, то мне хочется примкнуть поближе к своим, и я буду более насторожен по отношению к другим группам. Деление этих групп может быть по религиозным, национальным, классовым и каким угодно ещё признакам.

Люди из каких частей общества больше подвержены тревоге?

По данным исследований, у экономически уязвимых групп населения тревожно-депрессивные симптомы более выражены. Она обуславливается чувством контроля над миром, насколько я могу влиять на то, что со мной происходит — иметь жильё, доступ к здравоохранению, еду. Если у человека не хватает денег на базовые потребности, то какое-то время он будет тревожиться насчёт денег за жильё, но, в конце концов, устанет, и у него может начаться депрессия.

Средний класс и более обеспеченные люди тоже немало тревожатся, но там это работает иначе. Там тревога во многом обусловлена тем, что общество требует от человека. Это концепция восприятия человека самим собой, распространявшаяся с 50–60-х. Современное общество смотрит на человека как на некий проект, который он сам создаёт. Если раньше основной посыл общества был «ты должен/ты не должен», то сейчас — «ты можешь». Ты можешь добиться, чего хочешь, заниматься, чем хочешь, жить, где хочешь, и если ты этого не делаешь, значит, сам виноват, недостаточно хотел, недостаточно старался. Это рождает тревогу, связанную с достижениями, с тем, как человек себя воспринимает. Усталость и выгорание сейчас свойственны всем.

Это во многом связано с социальными сетями, ростом видимости личной жизни и нашего потребления в самом широком смысле — одежды, впечатлений, путешествий, людей. В соцсетях всё это видно, мы можем сравнить себя с другими и начать тревожиться, что моё потребление недостаточно премиальное по сравнению с Дашей, что Даша поехала туда, а я — нет, она ходит в такой-то фитнес-зал, а я не хожу.

Речь о токсичной позитивности, когда на нас давят концентрированные образы успешности других людей?

Отчасти. Позитивность относится к эмоциональному капитализму. Поздний капитализм распространяется дальше материальных вещей, когда продавать можно не только товары, но и эмоции. Чтобы продать эмоцию, человеку нужно сказать, что ему чего-то не хватает. Чтобы продать воск для эпиляции, нужно сказать женщинам, что им не хватает гладких ног. Если сказать, что человек всегда должен быть на позитиве, что ненормально испытывать негативные эмоции, тогда можно продать очень много всего — книги по self-help, курсы, приложения и так далее.

Есть ещё экзистенциальный перфекционизм, когда человек стремится стать не просто продуктом, а идеальным, максимально реализованным продуктом. Идея самоактуализации, которая развивалась в 60–70-х годах, выросла из права на самореализацию, но в итоге превратилась в требование, обязанность самореализоваться, причём по всем фронтам — в профессии, отношениях, социальном окружении. И, конечно, это тоже вызывает высокий уровень тревоги.

Эти факторы влияют только на условный средний класс и выше?

Сравнения влияют на всех. Тут важен не столько уровень доходов, сколько заработок твоего соседа. Менее обеспеченные люди тоже пользуются соцсетями, и эти образы могут давить на них ещё сильнее. Периодически в комментариях мне пишут примерно следующее: «Как жить, если к 30 я как будто бы должна заработать на квартиру, а я живу в провинции, и у меня даже близко нет таких возможностей?». В ситуации высоких требований и низких возможностей у человека опускаются руки, появляется подавленность, и ни на подработку, ни на поиск новой работы просто нет сил. Или другой вопрос: «Как молодой девушке быть счастливой, когда все вокруг мегауспешны, разбираются в крипте, бизнесе или просто популярны?». Думаю, для менее обеспеченных слоёв общества важнее чувство, что человеку не нравится его жизнь, и он мало что может с этим сделать. Это отчасти можно назвать выученной беспомощностью.

Как изменился запрос у ваших клиентов в связи с тревожностью, есть тут что-то специфического?

Появилось очень много телесной тревоги, тревоги о здоровье. Это может работать так: в мире много неопределённостей, на которые я никак не могу повлиять, это вызывает у меня общее напряжение, но эта тревога не находит разрешения. Поэтому я направляю её на то, где я могу что-то сделать — например, моё здоровье. Начинаются мысли: эта родинка — это уже меланома или ещё нет? У меня закололо в животе — это рак кишечника или ещё нет? Человек начинает ходить по врачам, искать информацию, делать какие-то процедуры. Эти действия как бы дают чувство субъективного контроля, что я могу повлиять хоть на что-то в этом большом, хрупком, непредсказуемом мире.

Часто, когда мы лечим паническое расстройство, выясняется, что, например, на глубинном уровне женщина недовольна своими отношениями или браком. Этот вопрос решить гораздо сложнее, чем переживать из-за сердца. То есть, в целом наше напряжение часто смещается на другие объекты, за которые нам переживать безопаснее, или о которых проще рассказывать.

Многие коллеги рассказывают, что у них в практике стало больше ПТСР. Выросло количество нарушений адаптации из-за переездов или потерянной работы. И многие переживают из-за того, что работу стало сложнее найти.

Какая разница между тревожностью и тревожным расстройством, и где между ними грань?

Тревога — базовая эмоция: у меня завтра экзамен, и я тревожусь, как его сдам — это побуждает меня усерднее готовиться. Под тревожностью обычно понимают черту характера, когда человек немного больше склонен тревожиться, чем другие, то есть переживает вообще обо всех экзаменах. Тревожное расстройство — это психиатрический диагноз, описанный в международной классификации болезней. У людей с расстройством тревога такая же, как и у остальных, только её больше, она сильно влияет на их жизнь, человеку, как правило, становится тяжело заниматься его основной деятельностью: работать, учиться, общаться, есть физиологические реакции — нарушается сон, аппетит, появляется напряжение в теле, боли и так далее.

Что происходит с человеком, который живёт с постоянным тревожным фоном?

Здесь важно, есть ли у человека опоры — хорошие ли отношения в семье, есть ли деятельность, которая даёт быстрый результат. Это может сильно поддерживать психику на плаву, компенсировать состояние, и ничего ужасного не произойдёт. Другой вариант — позитивных факторов меньше, и тогда это путь к развитию расстройств, причём необязательно тревожных. Из-за неспецифического стресса и напряжения рвётся там, где тонко, в зависимости от биологической предрасположенности, воспитания. У кого-то это приведёт к депрессии, у кого-то — к обсессивно-компульсивному расстройству или расстройству пищевого поведения, у кого-то — к тревожному расстройству.

Тревожность — это заразное состояние?

Есть данные, что у живущих вместе людей тревожно-депрессивное состояние одного человека усиливает такое же у другого. Также мы зависим от мнения и состояния людей, с которыми себя соотносим — если я вижу, что похожие на меня люди сильно беспокоятся, чувствуют опасность, то я буду на них ориентироваться.

У тревоги есть также гендерное и возрастное разделение. Например, женщины в два раза чаще мужчин подвержены генерализованному тревожному расстройству, когда человек тревожится обо всём подряд. Молодые люди больше склонны к тревожности, чем пожилые — у вторых чаще встречаются депрессивные состояния. Молодые переживают за будущее, а пожилые горюют о своих потерях.

Надо понимать, что тревога — это изначально адаптивная эмоция, её посыл — подумать о будущем, предотвратить возможные опасности. Это чувство активизирует, оно не так плохо, если действительно есть, о чём беспокоиться.

Я встречал такое мнение, что рост тревоги — и в России, и в мире — это одно из следствий всё большего распространения эмоционально заряженного контента. Насколько, на ваш взгляд, справедливо это связывать?

Конечно, справедливо. Контента становится всё больше, конкуренция за внимание пользователя повышается, чтобы привлечь пользователя, нужны всё более цепляющие заголовки. А мы эволюционно так созданы, что негативное сильнее привлекает наше внимание. Искажения восприятия в сторону негатива хорошо описаны в статье Bad is stronger than good («Плохое сильнее хорошего»). Медиа, чтобы выжить, нужно делать акцент на негативе, и чем конкуренция выше, тем сильнее надо его подсвечивать. Наш мозг адаптируется, но проблема с психическим благополучием в скорости изменений: в последнее время мир меняется слишком быстро. Мы развивались тысячи лет в одних условиях, а буквально за сто лет оказались в совершенно других, к которым наша психика не готова. И, конечно, она не готова к такому количеству негативного контента.

Психологический контент становится всё популярнее и доступнее, особенно с распространением рилсов и шортсов. В нём часто дают простые рекомендации по работе в том числе с тревожностью — что её надо принимать, что нужно изменить своё отношение к тому, с чем не справляешься, что нужно перестать думать о плохом и так далее. Как относиться к таким рекомендациям человеку, у которого есть проблемы с тревогой? И что вы вообще думаете о подобном контенте и его популярности?

Когда я училась на психолога, соцсетей не было, и мы мечтали о таком образовательном контенте. За последние 20 лет ситуация очень изменилась, осведомлённость о психологических проблемах выросла в разы. Это сильно уменьшило стигматизацию людей с психическими расстройствами, человеку теперь не стыдно сказать, что у него паническое расстройство или синдром раздражённого кишечника. Это, конечно, хорошо.

Но у любого явления есть побочные следствия, например, что мы все проблемы и все виды человеческого страдания стали объяснять через диагнозы. Я это вижу даже у коллег, которым провожу супервизию. Психологи, особенно те, кто только учится когнитивно-поведенческой терапии, сразу настроены на поиск и постановку диагноза, на то чтобы чётко определить проблему, потому что это делает всё понятнее. Но патологизировать не всегда правильно. Часто проблемы — это просто жизнь. Может быть, что у человека, который обращается к психологу, просто такие обстоятельства, и они выражаются в той же тревоге. Люди часто ждут, что терапия избавит их от проблем, что тревоги не станет, что радость будет бесконечной. Это подкрепляет экзистенциальный и эмоциональный перфекционизм, токсичный позитив.

Как относиться к такому контенту? Мне кажется, человек сейчас сталкивается с кучей разного контента, и нужно развивать критическое мышление вообще, и в отношении контента, связанного с психологией, в частности. Это становится базово необходимым навыком. Развитие соцсетей, рост количества контента, развитие больших языковых моделей, неточный и непроверенный контент с ними связанный — это техностресс, ещё один важный фактор психической нестабильности сегодня.

Если мы говорим о рилсах или шортсах, то важно понимать, что цель такого контента развлекательная, и не пытаться через него как-то менять свою жизнь. Также это часто манипулятивный контент, его цель — удержать пользователя, привести к себе на страницу и что-то продать. Да, это прикольно, но брать как инструмент изменения своей жизни, принятия серьёзных решений, изменения отношения к чему-то или кому-то неправильно. Для этого есть другие медиумы — книги, работа с психотерапевтом, контент, за который ты уже заплатил и по которому понятно, на чём основаны рекомендации.

Что бы вы рекомендовали людям, которые согласны, что «тревожность» — главное слово 2025 года?

Я бы посоветовала, во-первых, сострадать себе, если тревожные мысли приходят в голову, не ругать себя. Среда сейчас действительно не самая мягкая, очень много неопределённости, и испытывать из-за этого тревожность — нормально. Второе — попробовать разделить полезную и неполезную тревожность, то, что помогает решать проблемы, и абстрактное беспокойство. Задавать себе вопросы: «То, о чём я сейчас думаю, — это действительно возможное будущее? Я могу что-то сделать с этой проблемой? Насколько полезно мне сейчас об этом думать?». Если это реальная проблема, то составьте конкретный план её решения, запишите его и придерживайтесь, переводите тревогу в действие.

Третье — учиться относиться к своим мыслям и ощущениям с позиции наблюдателя. Убрать все тревожные мысли не получится, но их называние — например: «я чувствую зависть, тревогу о будущем» — это очень облегчает любое состояние. Вставать на позицию наблюдателя — это очень хорошая практика, нам всем нужно ей учиться.