«Мечта ученых — сделать рак хроническим заболеванием»: интервью с биологом Ириной Алексеенко о разработке нового препарата для лечения онкологии

Это очень амбициозное решение — начать разработку лекарства против рака. Как вы к нему пришли?

Я по образованию молекулярный биолог. Окончила Новосибирский госуниверситет, а позже аспирантуру Института биоорганической химии. Лаборатория, куда я пришла работать после учебы, проводила исследования в области канцерогенеза и разработки новых противоопухолевых препаратов под руководством академика Евгения Свердлова. Идея сделать генотерапевтический невирусный препарат для лечения рака возникла в ходе выполнения моей диссертационной работы. После того как мы начали заниматься созданием этого препарата, рак выявили у моей мамы. Но я не успела сделать препарат для нее, она умерла до начала клинических исследований. Сейчас у меня мечта сделать серию эффективных противоопухолевых препаратов, чтобы другие мамы не умирали.

Расскажите о вашем препарате. 

Это первый в России невирусный генотерапевтический противоопухолевый препарат, получивший разрешение на проведение клинического исследования. Сначала в лаборатории мы подобрали наиболее эффективную комбинацию терапевтических генов, in vitro (на раковых клетках), затем на мышах подобрали дозу, режим введения и лекарственную форму препарата. Звучит как будто это можно сделать быстро, но на самом деле это долгая и трудная работа. Потенциально препарат, который мы назвали «АнтионкоРАН-М», может быть эффективен в отношении многих типов рака, поскольку он действует на универсальные свойства опухоли. Но на каких он действительно будет работать, станет понятно только после проведения всех клинических исследований. 

«АнтионкоРАН-М» состоит из двух флаконов. В первом — кольцевая терапевтическая ДНК, содержащая два гена — так называемый ген-убийца и ген — стимулятор иммунного ответа. Во втором — носитель, который доставляет ДНК в опухоль, перед введением содержимое флаконов смешивается. Препарат вводится непосредственно в новообразование. Когда препарат попадает в клетку, в ней начинают вырабатываться два белка. Один убивает раковые клетки в присутствии пролекарства, а второй — привлекает к опухоли клетки иммунной системы и активирует их на борьбу с опухолью. Поскольку образование терапевтических белков происходит непосредственно в опухоли, препарат низкотоксичен.

Как проходили испытания препарата на животных? Что они показали?

Препарат испытывали на мышах, морских свинках, крысах и кроликах. На мышах, которым мы прививали различные опухоли мыши и человека, оценивали эффективность препарата, то есть насколько он способен подавлять рост новообразования, ингибировать метастазирование и увеличивать продолжительность жизни животных. В рамках экспериментов мы видели очень хороший противоопухолевый эффект. Другие животные были здоровыми, на них мы определяли, токсичен ли препарат, то есть может ли он вызвать аллергические, иммунные и другие нежелательные реакции. Результаты показали, что практически нет. 

Как отбираются добровольцы, когда вы переходите к фазе испытаний на людях?

Мы получили разрешение на клинические исследования I фазы в октябре 2021 года и закончили набор пациентов в декабре прошлого года. В ходе исследования I фазы всегда изучается, насколько препарат безопасен.

У нас был протокол, в котором прописана схема исследования и критерии включения/исключения, по которым отбираются пациенты. Учитывались тип и стадия рака, параметры крови, наличие аллергических реакций и многое другое. В исследовании принимали участие пациенты с меланомой, саркомой и опухолями молочной железы, которым не помогали другие виды препаратов.

И какими были результаты клинических исследований?

Испытания первой фазы проходили на базе четырех центров: НМИЦ радиологии Минздрава, НМИЦ АГП им. В. И. Кулакова, МКНЦ им. А. С. Логинова и НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина.

В ходе исследования мы не увидели каких-либо серьезных нежелательных явлений, ассоциированных с препаратом. У многих пациентов спустя 30 минут после инъекции появлялись болезненные ощущения в месте укола, которые достаточно быстро проходили, но это обычная реакция на препараты такого типа. 

Пациенты отреагировали на лечение, это дает нам основания думать, что препарат работает. Поэтому мы начали готовиться ко второй фазе клинических испытаний, участниками которых должны уже стать 100–200 человек. Далее, на третьей фазе, должно пройти большое исследование на тысяче человек. Есть много историй, когда препарат был безопасным в первой фазе, показал хорошую эффективность на второй фазе, а на третьей оказалось, что он либо не превосходит существующие методы лечения, либо не проходит по другим параметрам. Поэтому препараты очень сложно делать. Ты не можешь предсказать, на какой стадии все это может завершиться.

Вы работаете над этим препаратом с 2015 года. Еще несколько лет уйдет на проведение всех фаз клинических испытаний. Почему этот процесс длится так долго?

Сейчас сроки создания новых препаратов сократились. Если раньше на них уходило 15–20 лет, то теперь на разработку одного лекарства уходит от 7 до 10. Сегодня на рынок выходят препараты, которые начали разрабатывать еще в начале 2000-х годов. 

Когда мы решили, что хотим дойти со своим препаратом до конца, мы были обычными учеными, которые абсолютно не знали, как происходит процесс клинических исследований. Мы всему учились: делать готовую лекарственную форму, документы для Минздрава, запускать производство партий препарата. Разрешения на проведение испытаний мы ждали 7 месяцев. Все это сложно и долго. Но следующий препарат мы точно сделаем быстрее, мы получили фантастический опыт.

Если все три фазы пройдут успешно, какой будет цена препарата? Насколько она будет доступной? 

Стоимость препарата зависит от многих факторов, в том числе от того насколько дорогими и сложными были его исследования. Первую фазу нашего препарата мы делали за счет гранта Национальной технологической инициативы, который мы получили в декабре 2019-го. Сумму назвать не могу. Похожий на «АнтионкоРАН-М» препарат существует в США. В его состав входит один из генов, который используем и мы. Препараты отличаются тем, что у заграничной разработки более дорогая вирусная система доставки, а у нас — невирусная. И вообще в США разработка препарата выходит дороже, чем в России. Одна доза их препарата стоит около 65 тысяч долларов, наш «АнтионкоРАН-М», если пройдет все стадии испытаний, будет на порядок дешевле.

Когда ученые только приступают к разработке препарата, как они решают, на какие виды рака он должен быть нацелен?

Есть такое понятие в разработке препаратов — неудовлетворенная потребность. Задача разработчика — найти тот вид рака, для которого не хватает лекарств. Если создать препарат, где рынка нет, получится никому не нужный продукт. Для этого ученые должны работать вместе с врачами. Неудовлетворенная потребность периодически меняется в зависимости от того, какие новые препараты выходят на рынок и как на них реагируют пациенты. Сейчас очень нужна эффективная терапия для рака поджелудочной железы, глиобластомы и саркомы.

Какой из существующих методов лечения рака сейчас наиболее эффективен?

Их несколько. Если опухоль обнаружили на начальной стадии, то эффективно хирургическое лечение. Еще есть лучевая терапия, химиотерапия, таргетная терапия и иммунотерапия. Последняя несколько лет назад совершила революцию в лечении рака, она показала, что даже метастатический рак может быть излечен. Сейчас иммунотерапия считается одной из самых перспективных. 

Перед учеными не стоит задача создать самую эффективную противоопухолевую терапию. Мы понимаем, что это невозможно. Но мы хотим сделать рак хроническим заболеванием, создавая все новые типы терапии. Чтобы пациент мог использовать разные инструменты воздействия на опухоль и их чередовать. Так пациенты смогут жить долго.

Противоопухолевая терапия в России и в западных странах — насколько мы отстаем?

В России создается гораздо меньше новых инновационных препаратов, чем в США. Если там каждый год регистрируются в среднем полсотни препаратов, то у нас — один или два. Но вот по уровню разработок мы не уступаем. В России тоже есть препараты нового поколения, лечение рака у нас находится на очень высоком уровне. Появляются новые инструменты, технологии, создаются специальные клеточные системы, которые могут находить и убивать раковые клетки.

Сейчас много говорят про искусственный интеллект. Помогает ли он в диагностике онкозаболеваний?

Да, уже в нескольких московских клиниках используют ИИ. Нейросеть анализирует снимок КТ и может увидеть рак на раннем этапе. Также ИИ позволяет улучшить качество и скорость выявления злокачественных новообразований.

Помимо создания препарата от рака работаете ли вы сейчас над разработкой других лекарств или вакцин?

Работаем над созданием новых вакцин от ковида, но все это пока находится на ранней стадии. И еще мы начали работу над другим препаратом против рака, который, в отличие от «АнтионкоРАН-М», уже будет на основе РНК-технологий. 

Ирина Алексеенко — кандидат биологических наук, руководитель группы генной иммуноонкотерапии Института биоорганической химии им. академиков М. М. Шемякина и Ю. А. Овчинникова РАН.

Беседовала Ирина Филиппова