Юрий Шевчук, музыкант:

Дэвид Боуи был таким музыкальным Энди Уорхолом — новатором, человеком, который разрушает границы. Буквально вчера я увидел его клип на недавнюю песню Lazarus: с одной стороны, это спокойная музыка, а с другой — в ней есть какой-то внутренний нерв. Сегодня, когда я узнал о смерти Боуи, эта композиция воспринимается совсем по-иному — получается, что музыкант, как всегда, оказался на высоте и спел о собственной смерти.

Хоть он не был моим любимым исполнителем, каждая его пластинка в свое время была для нас настоящим прорывом. Может, его творчество и несколько эклектично, но эта эклектика всегда была революционной. Я выражаю соболезнование всем поклонникам творчества Дэвида Боуи и его семье.

Артемий Троицкий, музыкальный критик:

Мое самое тяжелое воспоминание о Боуи — это его визит в Москву летом 96-го года. У меня была заготовлена для него целая программа: галереи, выставки, концерты… Но у него было плохое настроение, и он почти все время проводил в своем гостиничном номере, мы даже записывали там передачу «Кафе “Обломов”», потому что он отказался ехать в Останкино. Неудачно прошел и сам концерт, но уже по вине организаторов: мы совершенно не угадали с помещением, и дело происходило в Кремлевском дворце съездов. Конечно, это было место не для Боуи, да еще и прямо перед сценой поставили этакий вип-партер — столики со стульями, так что получился какой-то кабацкий антураж. Я это все увидел в последний момент, когда уже пришел в зал, и сделать ничего не мог. За столиками сидели какие-то седовласые папики со своими блондинистыми телками и клевали носом, а некоторые прямо во время концерта разговаривали по телефону. Это был просто позор, и Боуи остался ужасно недоволен концертом. Я перед ним извинился, и на наши личные отношения эта история не повлияла, но приезжать в Россию на гастроли он больше не захотел.

Познакомились мы в 1991 году в Париже — я вел большой концерт, где Боуи с группой Tin Machine были хедлайнерами. Я впервые увидел его в вагончике для артистов, и он произвел на меня сильнейшее впечатление. Я к тому времени уже общался и с Полом Маккартни, и с Миком Джаггером, так что известность собеседников меня не очень шокировала. Но Боуи был круче всех остальных музыкантов, а еще у него было то, что люди, склонные к мистике, назвали бы невероятной аурой или магнетизмом. Казалось, что разговариваешь даже не совсем с человеком. При этом он был очень прост, мил и естественен — общался со всеми на равных, улыбался, проявлял любопытство. Уже позже я понял, что он, помимо всего, еще и очень умный, начитанный человек — с ним можно было говорить обо всем, в том числе и о русской литературе, которую он хорошо знал. Читать дальше >>

Алексей Кортнев, музыкант:

Дэвид Боуи преподал всему миру важный урок: он показал нам, что такое шоу. Помню, появление Зигги Стардаста меня по-настоящему потрясло — это было какое-то невероятное карнавальное существование. Теперь у Боуи есть много последователей, некоторые даже пытаются выступать еще более ярко и непосредственно, но, что касается изобразительной стороны музыки, именно Боуи стал настоящим патриархом. У него очень много заимствовали, и, если бы не он, российские группы, такие как «Кино» или «АукцЫон», никогда не выглядели бы так, как они выглядели. 

Узнав о смерти Дэвида Боуи, я вдруг осознал, что великие старики начали умирать — не от передозировки наркотиков или алкоголизма, а от болезней и из-за возраста. А получается, для нашего поколения следующий шаг теперь — это шаг в старость.

Владимир Матецкий, музыкант, композитор:

Новость о смерти Боуи всех шокировала, ведь никто не знал о его болезни: эта информация не просачивалась ни в английскую, ни в американскую прессу. В английском языке есть хорошее слово artist — это не просто художник, а художник в широком понимании, во всех своих проявлениях. И это понятие в полной мере относится к Боуи. Да, он что-то брал из эстетики английского кино 60-х, что-то — из классической музыки, но у него все это звучало по-новому. Все заимствования становились его искусством и ничьим больше.

Перед тем как уйти, он успел записать потрясающий альбом Black Star — буквально пару дней назад я советовал всем своим друзьям-музыкантам его послушать, вдуматься в тексты. Для этого альбома Боуи придумал удивительный ход: он позвал джазовый коллектив, чтобы играть рок-музыку. Рецензенты теперь шутят, что получилось гораздо лучше, чем если бы рок-музыкантов позвали играть джаз. Прием сработал: Боуи как бы вытянул музыкантов из их привычной скорлупы, заставил их быть другими, и получилось что-то невероятное.

Всеволод Гаккель, музыкант:

Может, в 70-е годы нас — тех, кто любил Боуи, — было не так уж и много в стране, но мы слушали его взахлеб, и на наше поколение он оказал колоссальное влияние. Альбомы было трудно доставать, мы переписывали их друг у друга. Некоторые счастливчики были обладателями собственных оригиналов, но я этим похвастаться никогда не мог.

Кажется, в 76-м году в радиопередаче «Запишите на ваши магнитофоны» поставили альбом Дэвида Боуи Young Americans. Это был беспрецедентный случай: Боуи на радио! Мы собрались большой компанией специально, чтобы это услышать.

Несколько песен Боуи стали для меня лейтмотивом на всю жизнь: например, Life on Mars или All The Young Dudes. Я до сих пор не вполне осознал, что этого музыканта больше нет — так обычно впадаешь в ступор, когда узнаешь о смерти близкого человека.