Юлия Гусарова: Кривые зубы рода человеческого. Как прошел показ фильма Human
Вчера фильм Human вышел в ограниченный прокат в трех городах России: в Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. Дмитрий Зимин, Ирина Хакамада, Антон Ланге, Александр Просвиряков и другие участники проекта «Сноб» пришли на предпремьерный показ картины в Центр документального кино, чтобы оценить колоссальную работу съемочной группы. За три года режиссер с ассистентами и переводчиками объездили более 60 стран и записали около трех тысяч интервью. Перед показом гостей ЦДК ждал сюрприз: видеообращение режиссера, записанное буквально за несколько часов до показа. «Это кино о вас, — сказал он, — и о том, что только любовь спасет мир». Несмотря на такое сентиментальное послание автора, Human нельзя назвать пацифистским агитфильмом. Это одновременно и гигантский, и компактный архив историй, позволяющий за два часа (или за три в полной версии, сделанной для YouTube) вместе с Яном Артюс-Бертраном облететь самые невероятные уголки Земли на воздушном шаре — именно так он и снимал пейзажи — и услышать истории их обитателей.
На огромных говорящих портретах во всю высоту экрана можно разглядеть каждый ломкий волос, каждый сосуд на белках глаз и зубы. Зубы неровные, кривоватые, золотые и коричневые, отсутствующие частично или полностью. Ни одного набора идеально ровных зубов — даже у тех, из чьей истории не сделаешь канву для социальной рекламы о странах третьего мира. Порой у беженцев из Афганистана зубы ровнее, чем у благоустроенных европейцев. Лица смеются, ругаются, льют слезы и исчезают из кадра. Говорят о любви, войне и сексе, о родителях, детях и любовниках, о смерти, вере и деньгах, о политике, работе и природных явлениях — понемногу обо всем, из чего складывается жизнь. Трагедии сменяются анекдотами, возмущение — притчами. Когда эмоциональное напряжение достигает максимального значения, история обрывается, и воздушный шар Артюс-Бертрана летит дальше мимо ледяных озер, белых песчаных барханов, гигантских волн, захлестывающих островок с одиноким домом-маяком, красноватых скал, среди которых мелькает крошечная стариковская фигура. С земли не видно того, что видно летящей птице или оператору в корзине аэростата: там, где человек живет едва ли не в чистом поле, он становится владельцем всего, что видит до самого горизонта, а небоскребы со всеми удобствами кажутся с высоты тридцатого этажа светящимися переполненными клетками.
