Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Что такое прогресс и чем он обусловлен

Мои учителя считали, что прогресс — это любой процесс, при котором энергия или ресурс разменивается на информацию. У нас есть некоторый ресурс, некоторая энергия, которую мы тратим затем, чтобы в будущем задействовать больше информации и меньше энергии для достижения того же результата. То есть сначала мы тратим много энергии, чтобы залезть на дерево и привязать на него веревку, чтобы в следующий раз поднимать наверх груз по веревке. Мы меняем усилие на возможность в будущем его не делать. При таком определении прогресс находится вне категорий «движения вперед или назад», «хорошо — плохо», «морально — аморально». Прогресс объективен. И до сих пор его основным условием был дефицит ресурсов, в частности энергии. Так будет еще какое-то время. Но не всегда.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Влияние прогресса на общественные блага

Прогресс — технологический, общественный — всегда проходит несколько простых фаз. Какая-либо вещь или явление, зачастую даже понятие, сначала существует одно на всех, потом — несколько для больших групп, затем много для небольших групп, потом человек получает к предмету или явлению индивидуальный доступ, затем у каждого появляется несколько единиц этого блага, а затем оно перестает отождествляться с прогрессом, потому что общество изобретает что-то более инновационное. И предмет, о котором мы говорили, теряет свои привычные характеристики, в каком-то смысле перестает существовать. Одни часы на всех — на городской башне. Напольные часы у немногих. Наручные часы у многих. Потом — у всех. Потом несколько часов у каждого. И вот уже часы, как прибор, указывающий и измеряющий время, перестают существовать, став одной из функций в других приборах — вычислительных, коммуникационных и так далее.

С газетами та же история: сначала роль распространителя информации играл глашатай на улице или одна уличная информационная доска, которую читали все, затем появились газеты, потом каждый получил возможность приобретать газету только для себя, затем выписывать одно СМИ для получения профессиональной информации, еще одно — для досуга и еще выписывать журналы своим детям. Сейчас в распоряжении человека сотни разных источников информации, каждый из которых доступен когда угодно. И ровно в этот момент происходит техническая революция, отменяющая тот способ получения информации, к которому мы привыкли, и делающая его одним из свойств и функций другого коммуникационного процесса.

То же самое скоро можно будет сказать и о машинах: у некоторых из вас уже есть по несколько автомобилей, и для вас встанет вопрос не владения, а способа использования.

Один из факторов, влияющий на рост пробок в крупном мегаполисе, — поиск места для парковки. Если бы у нас не стояло задачи сохранить машину «за собой» на то время, пока мы на работе или на встрече, пробки в Москве исчезли бы в момент. Потому что 30% автомобилистов прямо сейчас заняты поиском мест для парковки, что является одним из факторов, увеличивающим пробки. И это мы не говорим еще о самих местах для парковки. Если бы машина была полностью автономной от водителя и могла бы уезжать сама куда-нибудь за город искать место парковки, а еще лучше, если бы человеку не требовалось садиться в конкретную, свою машину, а он мог бы добраться до нужного места на любой, не было бы пробок. Потому что у нас уже сегодня зачастую есть избыток ресурса, который мы просто должны научиться правильно учитывать и мгновенно перераспределять. И тогда этот избыток станет явным и изменит нашу жизнь в смежных областях — финансовых, логистических, и это только начало.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Как технологический прогресс изменит мысли и физические ощущения

Личностный прогресс проходит через те же фазы, что и технологический, который я описывал на примере часов и газет. До сих пор кое-где есть племена, у которых одно  «я» на всех. В более прогрессивных обществах люди отделяют себя от группы, и их социальные связи и самоидентификация становятся все сложнее. Люди, живущие в Сети, могут создать себе несколько личностей под разными никнеймами и выступать в разных амплуа, многие из которых будут подлинными. Следующим этапом прогресса должна быть возможность отторжения личности и сознания от довольно ущербного и уязвимого носителя, которым является физическое тело, и возможность автономного их функционирования. Неизвестно, будет ли отторжение происходить в виде записи личности на какой-либо цифровой носитель, или виртуализации ощущений, которая позволит каждое утро просыпаться в своем теле, но кем-то другим, но разница на самом деле не велика. На TED уже сейчас можно прослушать лекцию о том, как человек начинает манипулировать своими ощущениями. Ресурсов получения ощущений у нашего организма гораздо больше, чем нам кажется.

У моего партнера Емельяна Захарова был интересный проект много лет назад, который имел грубоватое название «Жоповидение» — это была медицинская венчурная инвестиция, но случайно получился эксперимент по отрыву чувств от привычных матриц для этих чувств. Идея была в том, чтобы вернуть зрение слепым людям. Что такое зрение, если очень упростить? Свет (раздражитель) попадает на сетчатку глаза, которая представляет собой множество нервных окончаний. Но в человеке есть много других, незадействованных нервных окончаний, например, на спине или на языке, которые можно раздражать так же, как сетчатку. Ученые взяли черно-белую камеру и аппарат, состоящий из множества иголок, число которых соответствовало разрешению камеры, иголки стимулировали нервные окончания на спине в том же режиме. Прикосновение — черная точка, отсутствие прикосновения — белая. Все, что оставалось человеку, — перестроиться и начать понимать информацию от раздражителей по-новому. И мозг сам научился это делать. Соотнося изменения этих ощущений при движении, повороте, соотнося их с голосовыми подсказками, тело научалось понимать прикосновение к спине как зрение. Люди начинали ориентироваться в пространстве, распознавать и брать предметы.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Идя дальше, подключив к такому научившемуся человеку не простую видеокамеру, а другие устройства, можно заставить человека «видеть» не только стандартным образом, но и как рентгеновский аппарат или акустическая система, распознающая ультразвук. Кроме того, кто сказал, что человек должен видеть только в реальном времени? Это могла бы быть и запись, которая позволила бы человеку по-настоящему переживать то, что происходило не здесь и не с ним. Даже секс с Анджелиной Джоли — это конечное число импульсов, получаемых от суммарного воздействия определенных раздражителей. Мы не умеем сегодня записывать и передавать эти импульсы, воссоздавая ощущение в полном объеме и красоте. Однако если представить, насколько далеко вперед ушел современный кинематограф от поезда братьев Люмьер, то несложно предположить, что реально достичь такого же прогресса в записи и передаче физических и эмоциональных ощущений.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Про медиа завтра не интересно. Каким будет медиа послезавтра?

Медиа — это посредник. Базовое сообщение — это последовательный пересказ чьих-то знаний и ощущений. Потом письменный пересказ. Усложненный, снабженный картинкой, потом фотографией, потом из него убрали текст, получив возможность передавать телекартинку, но восприятие все равно последовательное. Отредактированное сообщение уже быстрее реального переживания, но оно и неполное и все равно протяженное во времени. А мы уже не хотим последовательного получения информации, не хотим читать и изучать, а хотим сразу иметь знание. Конечно, от чтения и узнавания получаешь отдельное удовольствие, как от вкусной еды. Мы вообще научились получать удовольствие от разных процессов. Но нам нужен в первую очередь не процесс, а результат: не просто есть, чтобы есть, а чтобы быть сытыми. Мы хотим знать больше, чем заниматься узнаванием — проснуться и быть в курсе того, что произошло в мире, или иметь информацию об этом, даже не просыпаясь, чтобы не тратить время на коммуникацию и изучение источников. Медиа будущего будут устроены таким образом, чтобы удовлетворить потребность человека в знании именно таким образом. Когда это произойдет? Не знаю. Но любой процесс важно рассматривать в пределе. Куда будут стремиться медиа? Вот туда.

Отдельно они будут обслуживать нашу потребность испытывать переживания, ведь большую часть жизни мы проводим именно в погоне за переживаниями. Поговорка «Хлеба и зрелищ» в приложении к медиа — это констатация необходимости и результата, и процесса. И информация, и переживание важны. Но они могут быть как связаны, так и разделены. И должны быть разделены.

Почему человек прошлого так сдержанно реагировал на ошеломляющие сведения? В частности, потому что информация о каком-либо явлении доходила до него намного позже, чем само явление происходило. Человек был оторван от него во времени. На переживания как бы накладывалась вата времени. С Первой мировой войной появилась и практика распространения утренних сводок с фронта, которая повлияла на переоценку ценности человеческой жизни. Мы как социум плохо умеем переживать задним числом, мы хотим переживание испытывать одновременно с событием, только тогда переживание ощущается как подлинное. Если мы испытываем ощущения одновременно со всем сообществом, это подлинное переживание мультиплицируется, как резонанс усиливает звук. Трагедия 11 сентября стала такой глобальной потому, что происходила она практически в прямом эфире, и весь мир ощутил себя в едином переживании. Медиа завтрашнего дня — это технология, при которой человек может одномоментно узнать и ощутить то, что знает другой человек, получить знание и переживание одновременно с любой другой особью во всей полноте. Очевидно, что это изменит социум, но и самого этого невозможно добиться, не изменив социум и, возможно, человека как биологический вид.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Страхи и надежды

Количество технологических циклов, которые могут прийтись на одну человеческую жизнь, очень невелико. За последние 30 лет сменилось шесть форматов записи и передачи информации (от VHS и дискет до карт памяти). Каждое следующее поколение людей воспринимает технологический прогресс прошлого как склеенную, сросшуюся данность, которую не надо осмыслять в развитии. Грубо говоря, каждый ребенок воспринимает то, что произошло до него, по конечному срезу. Потому что иначе изменения столь масштабны, что для их осмысления не хватает жизни и возможности удерживать в голове причинно-следственные связи. Уже нет универсальных ученых прошлого. Навсегда исчез человек Возрождения – человек энциклопедических знаний. Первым нашим ответом на вызов количества информации стали узкие специалисты. Мы стали осваивать малые ниши, потому что жизни не хватит, чтобы овладеть всем и увидеть все взаимосвязи. Но мы недовольны этим. Мы боимся упустить что-то. Мы надеемся открыть что-то. Человечество в целом как вид всегда боится и надеется. Это обеспечивает экспансию, с одной стороны, и устойчивость — с другой.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

У человечества в разные периоды были разные общие страхи и надежды. Изменения себя как вида и своего ареала — главные из них. Главная надежда 60-х — освоение космоса, главный страх 80-х — СПИД, главная надежда 90-х — интернет. Порой со временем страхи и надежды меняются местами, как, например, стало надеждой клонирование, хотя раньше оно было скорее страхом. Сейчас человек по-прежнему хочет не болеть, улететь с Земли, клонироваться и быть везде, то есть преодолеть смерть.

Битва технологий завтрашнего дня будет идти за то, чтобы дать человеку возможность воспринимать информацию и испытывать переживания дольше, чем живет его тело сегодня. Мы будем пытаться влиять на то, что нам отмерил бог, и тянуться к бессмертию. Вполне может быть, что мы будем по-прежнему осознавать себя после того, как наши память и ощущения оцифруют. Возможно, сейчас мы не готовы отказаться от телесности — нам важно целоваться и бегать марафоны, — но отношение к телесности может измениться, когда появится возможность бестелесного существования, нам будет по сто лет и мы устанем бегать марафоны. Возможно, человечество будет готово выбрать двухступенчатую форму жизни, когда на первом этапе сознание рождается и развивается в телесной оболочке, а на втором этапе переходит в иную белковую или даже небелковую форму существования, сохраняющую данные, связи, ощущения, переживания, возможность наблюдать и развиваться.

Фото: Роман Канащук
Фото: Роман Канащук

Что нас ждет после того, как исчезнет проблема дефицита ресурсов

Прогресс, как я говорил, во многом был обусловлен дефицитом ресурсов. Но избыток ресурсов в результате прогресса может наступить довольно скоро. Ученые 1960-х ждали термоядерного синтеза, но на самом деле и без него человечество сильно продвинулось в вопросах производства энергии, ее учета и перераспределения. Как и других ресурсов. Скорость прогресса в этой области растет. Нефтяной кризис — одно из видимых проявлений этого процесса. Избыток ресурсов порождает новую модель общества. Все наше развитие было спровоцировано энергетическими дефицитом — представьте, что его больше нет: мы можем выращивать в теплицах по двадцать урожаев в год, перемещаться куда угодно с огромной скоростью, получать блага за гораздо меньшую цену, параллельно изменив само представление о благах. Если длина нашей жизни, вплоть до относительного бессмертия, не будет связана с потреблением пищи, обогревом, захватом территорий? Чем же будет стимулироваться наше дальнейшее развитие? Как гласил коммунистический лозунг: от каждого по способностям, каждому — по потребностям. Когда этот лозунг появился, он не мог «работать» в силу дефицита. А что если мы сможем перевернуть этот лозунг, сначала удовлетворив потребности и ничего не требуя взамен? Будет ли личность «отдавать по способностям» в этих условиях? Что нам нужно будет делать, когда ничего не нужно будет делать? И возможна ли модель, в которой при отсутствии прогресса сохраняется достаток ресурсов? Вот ключевой вопрос нашего будущего. Далекого, но безусловного.