Мария Шарапова применяла препарат милдронат. В 23.59 31 декабря 2015 года в этом не было никакого греха. Через минуту грехом стало: c 1 января милдронат помещен WADA (Всемирное антидопинговое агентство) в список запрещенных препаратов.

Шарапова созвала пресс-конференцию и признала свою вину. По словам Маши, она совершенно невинна, просто не заметила перемены в списке WADA. Она колола милдронат, предупреждая диабет, к которому есть генетическая предрасположенность у ее рода, и компенсируя нехватку магния в организме. Формально Маша виновна, но эта формальность никого не волнует — чего только мы сами не пьем? Единственное, что важно, — обманывает ли Маша публику в своей невинности. Была ли она всего лишь «невнимательной», то есть прекрасным рассеянным с улицы Бассейной? Или пускала в кровь это вещество, чтобы быть еще чуточку лучше на корте, по-простому — жульничала?

Поскольку правду знают, скорее всего, только два человека в мире — сама Маша и ее врач, то нет смысла это обсуждать. Для большей части России не так важно, жулик человек или не жулик. Главная и вечная наша дискуссия по поводу Шараповой — русская она или все ж таки американка. Пресс-конференция Шараповой ставит в этом увлекательнейшем споре точку. Увы и ах, Шарапова — неопровержимо американка.

В вопросе с милдронатом есть два аспекта. Сугубо специальный — стоило ли его признавать допингом, и политический — почему его признали допингом с 2016 года, а не раньше.

Мария Шарапова — самый популярный русский спортсмен в мире. Тут можно даже переступить через правила русского языка, чтобы показать, что никакой Овечкин или Плющенко с ней рядом не стоит. Можно даже пойти дальше: Машино лицо — самое узнаваемое русское лицо в мире после Владимира Путина. И почти всему миру ее лицо нравится. Поэтому реакция на пресс-конференцию Шараповой была мгновенной и всеобщей. Самое любопытное из того, что я увидел — это компиляция цитат на сайте Championat.ru.

Во-первых, это самая глубокая оперативная разработка темы пресловутого милдроната. Во-вторых, самая тенденциозная. И, в-третьих, скорость всегда оплачивается ошибками. Милдронат там называется русской разработкой. Тогда как это изобретение латвийского химика Иварса Калвиньша. Понятно, курица — не птица, Латвия — не заграница. Мы и в самом деле первыми вцепились в этот милдронат. Отсюда простой вывод: наших бьют. А почему бьют? А потому что мы — русские. И отсюда постановка проблемы: мы не умеем защищаться. Милдронат проклят, потому что русские его любят.

Что-то очень знакомое, не правда ли? Русские сильные, поэтому их бьют. Это крайне сомнительный посыл даже в житейском смысле — бьют слабых. А против сильных строят козни. Заговор? Кто устраивает заговоры в этом мире, более-менее понятно. Другой вопрос — почему не бьют Китай, не плетут для него сети? И ведь били, избивали до полусмерти. В 1990-е китайских спортсменов дисквалифицировали десятками. Почему это прекратилось? Ответ хорошо известен: потому что китайцы сказали то же самое, что говорят спортивные чиновники России — мы сильные. Только они верили в то, что говорили. Их слова базировались на математическом подсчете. Мы будем самыми чистыми в мировом спорте, нам не нужен допинг, потому что если мы внедрим лучшие технологии подготовки спортсменов, то обыграем всех без допинга — за счет самого большого в мире поля селекции. И построили самую передовую в мире антидопинговую лабораторию, чтобы своих ловить. И китайцы больше не ловятся. А русские ловятся, и еще как. И наша антидопинговая лаборатория, как совсем недавно выяснилось, мухлевала с пробами, а когда совсем к стене приперли, пробы уничтожила. Вы верите в то, что директор антидопингового центра в Москве, даже при всем величии этого титула, сам совершил такой подвиг, без совета старших товарищей?

Вполне можно признать правоту тех, кто говорит, что в политике WADA по отношению к России присутствуют эмоции. Но в таком случае это самым ясным образом описывает ситуацию не в пользу России. Эмоция — это реакция. А самые сильные эмоции учителей, как известно, вызывает не сам факт прегрешения учеников, а упрямое вранье и нежелание признавать прегрешения. Мы отпираемся, выкручиваемся до тех пор, пока нам не ткнут в лицо бумажкой с неопровержимыми доказательствами. Но даже и в этот момент русские спортсмены/чиновники говорят, что бумажка поддельная, подмененная.

Буквально за несколько часов до пресс-конференции Шараповой появилось сообщение о том, что будет дисквалифицирована фигуристка Екатерина Боброва. В ее допинг-пробе обнаружен след того же милдроната. В соседстве с Шараповой ее комментарий показателен. Это каноническая реакция русского спортсмена — Боброва совершенно не представляет, как допинг очутился внутри нее. А ее тренер Александр Жулин, как и подобает взрослому, зрелому человеку затягивает традиционное думское о «продолжении политики санкций против России». Все верно. Отстранение от соревнований — это тоже санкция. За незаконные действия.

Мария Шарапова пришла на пресс-конференцию в черном (верх — с элегантным, но умеренным вырезом) и с макияжем в жанре «привлекательная женщина-адвокат выступает в зале суда». Свидетели говорят, что в ее глазах стояли слезы. Стояли, но не дрогнули. Быть обвиненной в употреблении допинга — это беда для спортсмена. Но беда, по сути, техническая, профессиональная, если смотреть на нее изнутри. WADA — гигантская фабрика по обработке допинг-проб. Ежегодно она формирует десятки обвинительных актов. Все процедуры отработаны до автоматизма, все спортсмены сдают пробы на допинг, то есть автоматически все они находятся под подозрением.  Это — рутина современного профессионального спорта. Нет, слезы это было бы too much.

России приятно считать Машу нашей. На Машу приятно смотреть, Машей хочется гордиться. Но Маша, как теперь уже окончательно установлено, совсем не наша. Она американка не потому, что живет в Штатах с восьми лет. А потому что в драматической ситуации выбрала поведенческую норму Америки.

Америка — страна культуры публичной исповеди. Больше, чем какая-либо другая. Это связано с пронизывающей ее медийностью. Публичная исповедь — это всего лишь жанр выступления. Это никак не связано с тем, что мы называем прямотой, искренностью или правдивостью человека — тем, чего никак не измеришь. В публичной исповеди может звучать правда, но ее целью является завоевание сочувствия и сопереживания аудитории. Это своего рода форма спасения. Не души, конечно, но своего имени. Сказав свое знаменитое «да» всей стране по поводу услад в Овальном кабинете, Билл Клинтон спасся: страна выдохнула — да ладно, Билл, мы сами не без греха, молодец, что сознался. После Клинтона публичная исповедь стала в Америке тотальным жанром. И как жанр она критикуется. Если бы snob.ru попросил дать комментарий не меня, а, скажем, Дмитрия Ольшанского, то вы бы наверняка прочли неизбежное о профанации исповеди и том, что любой русский лжец ему милее лицемерных американских каминг-аутов.

В России публичная исповедь со слезами Филиппа Киркорова в тель-авивском госпитале строго прописана в гетто имени Андрея Малахова. Она часть его шоу и, как само шоу, публичная исповедь обладает свойствами стриптиза — чем-то постыдным и соблазнительным одновременно.

Вопрос более сложный, чем может показаться. Назидательная разница в комментарии теннисистки Шараповой и фигуристки Бобровой, скорее, соотносится с характеристиками цивилизации, ее сознанием и отчасти даже эстетикой. И тут, конечно, стоит согласиться с тем, что эстетика наглого вранья и озвучивания теорий заговоров эстетически ущербна. Маша Кати, конечно, краше. Но прямой взгляд — это не всегда про честность и честь. Это живейший предрассудок европейской цивилизации. В иных культурах прямой взгляд выражает агрессию, гордыню, неучтивость. Ни в чем Россия публично не хочет сознаваться. Тем более что на территориях восточнее Москвы, за вычетом Австралии и Новой Зеландии, жанр публичной исповеди не существует.

А поскольку глаза русского человека, даже стоящего на восточном побережье Камчатки, смотрят в сторону Запада, неважно как — с гневом, обожанием, раздражением или уважением, — пресс-конференция Шараповой может иметь для России огромные последствия.

Каминг-аут Антона Красовского, признание Павла Лобкова, многими квалифицированное как героизм — все это шаги в известном направлении. У спортсменки Марии Шараповой шаг шире. Признание вины Шараповой объединило в энтузиазме необъединяемые социальные группы — одни празднуют в выходе Шараповой на публику акт гражданского мужества, другие — порыв искренности, добродетели, чрезвычайно почитаемой на Руси.

Социальные коды Россия импортирует только из одной части света. Импортирует неизбежно. А некоторые, как, например, в свое время марксизм и хоккей, с такой страстью, что становится королевой жанра. Вполне возможно, что в 2018 году из провинции Россия превратится в мировую столицу публичной исповеди.